- А помнишь, ты читал мне стихи какого-то старинного поэта. Мне
запомнились они, и, если ты забыл, я тебе напомню.
- Прочти, - сказал я.
"Не я, и не он, и не ты,
И то же, что я, и не то же:
Так были мы где-то похожи,
Что наши смешались черты".
- Не нужно, - перебил я Веру, - не стоит читать дальше.
- Почему, дорогой? Тогда ты любил повторять эти строчки.
- А сейчас не хочу.
- Почему же? От времени они не стали хуже.
- Не знаю, - сказал я, - почему они мне разонравились.
- А я знаю, - сказала она тихо.
- Почему?
- Потому что ты хотел измениться и все забыть, но тебе это не удалось. Ты
остался прежним. Затмение прошло. И мы опять рядом. Я прочту только
заключительные строчки. Можно?
"Лишь полога ночи немой
Порой отразит колыханье
Мое и другое дыханье,
Бой сердца и мой и не мои".
- Не надо дальше читать, - сказал я.
- Почему?
- Меня удивляет, что кто-то другой, живший задолго до меня, написал обо
мне.
- Нет, это написано не о тебе. Ты неповторим. И похож только на себя. Я
долго искала тебя, но ты ведь исчез. И никто не знал, где ты. Все твои
знакомые и друзья потеряли тебя. Только один из них почему-то смутился,
когда я спросила о тебе, и ответил уклончиво.
- Кто?
- Профессор Иванцев.
- Почему?
- Не знаю. Он любит напускать на себя таинственность.... Но я не
успокоилась, а продолжала искать. Я думала, что ты улетел на Марс или на
одну из космических станций. Но в Комитете Космоса мне сказали, что тебя
нет в их списках. И все-таки я тебя нашла. И позвонила. Не знаю, какая
причина заставила тебя настаивать на том, что ты меня не знаешь. Можно
было подумать, что ты заболел амнезией, потерял память, но я сразу
отвергла эту мысль. Просто у тебя были какие-то причины, важные
разумеется. И я тебя не стану спрашивать о них. Я так рада, что ты снова
со мной, Она посмотрела на меня. В больших серых ее глазах я увидел страх.
Она, должно быть, боялась, что я снова буду настойчиво повторять, что я не
тот, за кого она меня принимает.
- Нет, тот, - сказала она, словно угадав мои мысли, тот, а не другой.
Я рассмеялся и повторил запомнившиеся первые строчки стихотворения,
которые она только что читала:
"Не я, и не он, и не ты,
И то же, что я, и не то же:
Так были мы где-то похожи,
Что наши смешались черты".
- Не читай эти стихи, не надо!
- Раньше просил я, а теперь ты просишь.
- Эти строчки меня пугают. Все эти дни после нашей встречи в вестибюле
гостиницы я жила как в страшном сне. Раза два или три мне в голову
приходила нелепая и ужасная мысль, что от тебя осталась только оболочка,
что ты действительно не ты, а кто-то другой, что, оставив прежней твою
внешность, заменили твой внутренний мир.
- А что, если это правда?
- Нет, это неправда. Ты прежний. Все прежнее - и голос, и улыбка. Только
что-то в глазах другое, не пойму что...
- На днях профессор Тихомиров сказал мне, что у меня лицо человека,
начисто лишенного всякого опыта, словно я только что появился на свет.
Она посмотрела на меня:
- Ты знаешь, он прав. Я тоже это подумала.
- А раньше я разве выглядел не так?
- Нет. У тебя было другое выражение в глазах, немножко насмешливое и
скептическое. Что-то в тебе сильно изменилось. Ты не согласен?
- Нет, что ж. Может, это и так.
Я довел ее до дверей дома, в котором она жила.
- Спасибо, - сказала она.-Надеюсь, что мы скоро увидимся. До свидания,
милый.
- До свидания, - сказал я и, отойдя, оглянулся и помахал ей рукой.
Она стояла на том же месте и смотрела на меня.
Иногда, увлеченный какой-нибудь идеей, я возбужденно ходил из угла в угол
и напряженно думал. Потом энтузиазм спадал и подкрадывалась холодная и
коварная мысль; а что ты скажешь в издательстве, когда принесешь свою
странную рукопись? Как и чем ты объяснишь, что ты обогнал земных ученых на
несколько столетий? То, что ты Ларвеф, ты пока должен скрывать. Об этом
просил Хымокесан. Вероятно, у него есть на это причины.
Тебе скажут: "Вы Ньютон и Ломоносов, помноженный на Дарвина и Эйнштейна.
Но откуда, черт бы вас побрал, вы взялись? Где прятались? Почему скрывали
свои идеи?"
Не могу же я сказать им, что я ниоткуда. Добро бы, если я принес
научно-фантастический роман и все формулы и концепции произносил бы от
имени героев. Но начало моей рукописи похоже больше на учебник, чем на
роман. Ведь я только посредник. Моей рукой водит будущее. Я только
популяризатор, пытающийся перевести научные идеи отдаленного времени на
язык современных жителей Земли. Когда Хымокесан отдаст свой приказ, у меня
уже будет готова книга.
Нелегко проложить мост между будущим и прошлым, начав строить оттуда. Как
мне объяснить людям Земли теорию дильнейского физика Тинея, с помощью
которой нашей науке и технике удалось победить пространство и время? Для
того чтобы понять сущность открытых Тинеем закономерностей, нужно
вывернуть наизнанку человеческую логику, пересмотреть все традиционные
навыки земного математического мышления. Я ломаю голову над этой
проблемой. Будет не менее трудно рассказать о том, как дильнейским
биофизикам удалось познать все тайны живой клетки и остановить миг,
называемый жизнью индивида. Ну, а ускорение мысли!
Как и почему дильнейцы научились мыслить быстрее, чем их предки. Разве это
не покажется людям странным?
Мне не с кем посоветоваться. Впрочем, иногда я раскрываю футляр, вынимаю
Эрою и читаю ей вслух то место рукописи, в котором сомневаюсь.
Вот и сейчас я спрашиваю ее;
- Как тебе кажется, достаточно ли ясно я изложил эту мысль?
Эроя просит меня;
- Прочти еще раз. Я хочу проверить свое первое впечатление.
Я читаю вслух;
- "Земной философ Спиноза убеждал своих последователей не плакать и не
смеяться, а только понимать. Говоря это, он словно предчувствовал
появление Эйнштейна и создание теории относительности. Чтобы понять
сущность этой теории, нужно было отделить мысль от эмоций, оторвать ее от
чувств, наконец от тысячелетнего опыта, от здравого смысла.... Что же
требуется от человека, чтобы понять закон, открытый дильнейским ученым
Тинеем? Тоже не плакать и не смеяться, как говорил Спиноза?"
- Слишком длинно, Ларвеф, - перебила меня Эроя, - нельзя ли покороче? А
кто такой Эйнштейн?
- Эйнштейн земной ученый, который ходом своего мышления нанес удар
антропоцентризму.
- Но при чем же здесь Тиней и его труды?
- У Тинея много общего с Эйнштейном. Он тоже нанес сокрушительный удар
привычным представлениям. Если ты не забыла, он создал новое представление
о пространстве, проник в сущность малого и большого и вскрыл их единство.
- А что такое малое и чем оно отличается от большого, Ларвеф?
- Извини меня. Я забыл, что ты совсем иначе, чем все, воспринимаешь
пространство. Что ты принципиально не видишь никакой разницы между "здесь"
и "там"...
- Но ведь Тиней тоже...
Я невольно рассмеялся.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что мыслишь, как Тиней?
- Нет, я этого не считаю, - сказала скромно Эроя. - Да и к тому же я не
могу понять теорию Тинея. Прежде чем объяснить ее сущность людям, объясни
мне.
Я замолчал. Что я мог ей ответить? Как я мог ей объяснить одну из самых
сложных концепций, когда-либо созданных на Дильнее, ей, странному и
искусственному существу, не способному отличить понятие "здесь" от прямо
противоположного понятия "там",
Телефон звонит.
- Слушаю, - говорю я, сняв трубку.
Женский голос, теперь уже знакомый голос, ласково спрашивает:
- Ты узнаешь меня?
- Да, теперь узнаю. Вера?
- Да, Вера. Твоя Вера. Ты сейчас очень занят?
- Нет, я свободен.
- Может, зайдешь ко мне?
- Когда?
- Когда тебе удобно, милый. Я буду ждать... Или нет, давай лучше
встретимся в вестибюле гостиницы. Я приеду к тебе.
Я стою возле стола с газетами и жду. С минуты на минуту она должна прийти.
А что, если я скажу ей сегодня, что я не тот, за кого она меня принимает?
Нет, надо отложить этот неприятный разговор. Мне так хочется побыть вместе
с ней. Она снова будет вспоминать прошлое - свое и того, другого, за кого
она меня принимает. А я буду делать вид, что тоже ношу в памяти это
прошлое...
Вот она идет быстро и легко, как всегда. На ее раскрасневшемся от ходьбы
лице добрая улыбка. Она уже увидела меня и машет рукой.
- Ты здесь? - спрашивает она.
- Нет, здесь не я, - шучу я, - а тот, другой, который тебя не узнавал.
- Нет, это ты, - тихо говорит она, - ты...
Она как-то совсем по-особому произносит это слово "ты"-удивленно и
радостно, словно открывая во мне того,
Другого, чье обличье я принял, сам того не подозревая. Мне становится не
по себе от этого ее "ты".
"Ты", - словно говорит не только ее сильный ласковый голос, а все ее
существо. "Ты", - говорит она, и я начинаю еще острее чувствовать свою
реальность. "Ты", - повторяет она, и мое сердце начинает биться сильнее, и
кажется, Земля вырвется из-под моих ног.
Мы опять вместе. Я беру ее под руку, и мы выходим из гостиницы. Сейчас мы
одни. Никто не обращает на нас внимания.
- Хочешь немножко потанцевать? - спрашивает Вера.- Тогда зайдем сюда.-Она
показывает на танцевальный клуб, сквозь прозрачные стены которого видны
танцующие пары.
Мы заходим.
Музыка. Земная, хмелящая сознание музыка, Я долго не мог приучить себя к
ней. В восемнадцатом веке существовали более прозрачные и медлительные
мелодии. Тогда танцевали менуэт и исполняли Моцарта, про которого кто-то
сказал, что он писал музыку не для людей, а для ангелов.
Я не ангел. Но к Моцарту мне было легче привыкнуть, чем к современным
композиторам,
Мы начинаем с Верой танцевать. У меня не оченьто это получается. Но она
улыбается и одобрительно кивает мне.
- Ничего, ничего, дорогой. Ты раньше танцевал гораздо лучше. Полтора года
жизни в космосе на крошечной космической станции со счетов не сбросишь.
Там было не до танцев.
- А откуда ты знаешь, что я был на космической станции? Разве я тебе об
этом говорил?
- Нет, не говорил. Но я и так догадываюсь.
- Ты такая догадливая.
- Не смейся, милый. О том, что ты жил эти полтора года не на Земле,
догадается каждый, кто поговорит с тобою. Ты так изменился. В тебе
появилось что-то новое, незнакомое, то, чего я не замечала до нашей
разлуки.
- Что ты имеешь в виду?
- Рассеянность. Иногда мне кажется, что только твоя оболочка здесь, а сам
ты где-то далеко-далеко, за миллионы километров отсюда. И в эти минуты мне
становится страшно, страшнее даже, чем тогда, когда ты не хотел узнавать
меня и так странно отвечал на мои вопросы по телефону,
- Лучше поговорим о чем-нибудь другом.
- О чем же?
Она задала этот вопрос и вдруг забыла обо мне. Ее глаза смотрели в
сторону, где стоял какой-то человек, казавшийся высоким, хотя был не выше
среднего роста. Он улыбался Вере. Она тоже улыбнулась и кивнула ему.
- Извини, дорогой, - сказала она, - я сейчас же вернусь к тебе. Одну
минутку.
Она отошла. Я оглянулся. Она подошла к высокому. Повидимому, это был ее
старый знакомый. Потом она окликнула меня:
- Николай!
Я подошел. Высокий, или, вернее, казавшийся высоким, улыбнулся и протянул
мне руку. Он не назвал себя. Я себя назвал, и довольно отчетливо.
- Николай...
- Коля, - словно поправил он меня. Это было так странно, будто он знал
меня давно.
Глаза его смотрели на меня с интересом. Нет, незнакомые так же смотрят.
Потом он раскланялся и ушел.
- Кто это? - спросил я Веру.
Прежде чем ответить. Вера удивленна взглянула на меня.
- Неужели ты его забыл за эти полтора года? Это физиолог и кибернетик
Иванцев, Сергей Андреевич Иванцев, твой приятель. Ты же сам сколько раз
мне говорил, что такие люди, как Сергей, родятся раз в два столетия. И ты
умудрился его забыть? Ты же сам говорил, что он гений, обыкновенный, ничем
не примечательный гений вроде Павлова или Леонардо да Винчи.
- А что он сделал, чтобы его так называть?
- Ничего особенного. Создал новое физиологическое учение. Новую школу.
Тебе этого мало? Но объясни, как ты мог его забыть?
Каждую ночь мне снится Дильнея, стоит закрыть глаза и я там. Поворот
бытия, сдвиг времени и пространства.
Когда я просыпаюсь, мне становится не по себе. Она далеко, моя Дильнея!
За свою продолжительную жизнь я возвращался на Дильнею несколько раз и
каждый раз вместо друзей и родных встречал их потомков.
Мое призвание вечного странника превращало будущее в настоящее. Я
появлялся, обгоняя свою эпоху, своих современников и самого себя. Что-то
чудесное было в этих часах, днях и неделях, как бы открывалась дверь в
новое небывалое бытие. Я попадал в новый век, не узнавал ни лиц, ни вещей.
Но среди новых лиц и вещей я старался чувствовать себя уверенно. И только
на Земле я теряюсь, словно не нахожу самого себя, и начинаю повторять
слова Спинозы: нужно не плакать и не смеяться, а только понимать.
Но есть явления, которые я понять не в силах. Возвращаясь из университета,
я замедлил шаги. Впереди шли два школьника. Они о чем-то болтали, и вдруг
один из них позвал меня. Он громко произнес мое имя, не здешнее, а
тамошнее, настоящее.
- Ларвеф, - сказал он,
Он не обращался ко мне, а говорил своему товарищу, но я вздрогнул, словно
проснулся.
И второй подросток сказал так же громко и отчетливо:
- Эроя.
Тогда я нагнал их и спросил;
- Откуда вы знаете эти имена?
- А разве вы не читали научно-фантастическую повесть "Скиталец Ларвеф", -
ответил подросток. - Почитайте. Там рассказывается об одном
путешественнике, который летал со скоростью света. Его звали Ларвеф.
- А что, если Ларвеф это я?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг