- А как вы склеиваете эти два отрезка времени?
- Склеиваю? Ты не мог найти более одухотворенного слова? Ну, раз ты
спрашиваешь, я отвечу. К двум разным эпохам я прибавляю свое путешествие.
Правда, большую часть его я провел в состоянии анабиоза, полного
отсутствия. Но это легко себе представить. Вообрази, что ты уснул вечером,
а проснулся не на следующее утро, как все, а спустя несколько лет. Вот и
все, дорогой Арид. Спрашивай, спрашивай, мальчик. Я охотно отвечаю на твои
вопросы.
- А вы очень изменились за эти сто семьдесят лет?
- Внешне почти не изменился. Ты сам можешь об этом судить - взгляни на
фотографическое изображение. Анабиоз задержал явления, связанные со
старением, с влиянием энтропии. Да и пять лет - это пустяк. А что касается
внутренних, душевных перемен... Внутренне я, разумеется, постарел. Да и
могло ли быть иначе, мальчик? Мир, в котором я жил почти двести лет тому
назад, не похож на ваш. Ты думаешь, что изменились только техника, наука и
экономика? Изменился сам дильнеец, его сознание, его внутренний духовный
аппарат. Не говоря о других, даже с женой я долго не мог найти общего
языка. Вы не только иначе мыслите, чем мои современники, но и иначе
чувствуете. Вы искреннее, прямодушнее, умнее. Ты думаешь, мне легко
произносить эти слова? Я любил и люблю своих современников со всеми их
недостатками. Они жили в более суровый век. Наука еще не разгадала тайн
гравитации, не владела искусственным фотосинтезом. Ты, наверно, никогда не
слышал стука топора? А мои тогдашние современники варварски рубили деревья
и уничтожали целые леса, они еще не научились создавать искусственную
древесину. Я вижу усмешку на твоем лице. Но я сам рубил деревья. Сейчас
это считается преступлением. Живую природу охраняет не только закон, но и
сознание дильнейца. С детства вас приучают смотреть на живую природу как
на нечто такое, что надо беречь и любить. Вы связаны с природой тысячами
нитей. В мою эпоху было не так. Жестокие и неразумные охотники стреляли в
беззащитных птиц и зверей. Женщины щеголяли в дорогих шубах, сшитых из
шкур самых редких и ценных зверьков. И никому не казалось это чудовищным и
ужасным. И еще тогда существовала жадность. Ты не понимаешь этого слова,
мальчик. Оно исчезло из разговорного языка. Как тебе объяснить, что это
значит? Это не легко, Арид... Дильнеец любил вещь...
- Он и сейчас ее любит, - перебил Арид.
- Это не та любовь, мальчик. Сейчас дильнеец любит вещь за ее красоту и
полезность.
- А тогда за что он ее любил?
- За то, что она его собственная, принадлежит ему. Дильнеец любил только
свою вещь и был почти равнодушен к чужой.
- Я этого не понимаю.
- Я рад, что ты не понимаешь этого, мальчик. Твое непонимание и делает
тебя прекрасным, тебя и твоих современников.
- Но я хочу это понять! Хочу! - сказал Арид. - Что может быть хуже и
унизительнее непонимания? Я всегда стремился понять все, что поддается
пониманию, и даже то, что не поддается.
- Ну, хорошо, я постараюсь объяснить тебе, что такое собственность.
Слушай, мальчик.
Ларвеф говорил пространно, напрягая все свои логические способности. Когда
он закончил свой рассказ, на лице Арида быстро сменилось несколько чувств:
чувство досады, разочарования, недоумения.
- Какая же радость в том, - спросил он, - чтобы иметь несколько вещей,
когда тебе принадлежит весь мир?
- Ну вот видишь, мальчик, есть явления, которые не поддаются объяснению.
Арид почти ежедневно заходил к своему другу. Его полюбила и жена Ларвефа
Иноя. Она никогда не сердилась на своего юного гостя, даже когда он
задавал слишком много вопросов.
Арид спрашивал. Ларвеф отвечал. Но однажды подросток не застал своего
друга дома.
- Где Ларвеф? - спросил он Иною.
- Далеко, - ответила Иноя тихо.
- А когда он вернется?
- Через сто семьдесят лет.
- Но ведь он не застанет нас?
- Не застанет.
- Почему он это сделал? Почему он не предупредил меня? Ведь позавчера он
был здесь.
- Не знаю, - сказал тихо Иноя. - Тот, кто оказался впереди самого себя, не
может долго сидеть на одном месте. Его тянуло туда.
- Куда?
- В неизвестность, в будущее, в даль, к тем, кто будет жить через сто
семьдесят лет после нас.
Идея Арида
Что чувствовал Ларвеф, снова расставаясь навсегда со знакомым и привычным
миром?
На этот вопрос нет ответа. Свой ответ Ларвеф отнес туда, в даль, вперед
почти на целых два столетия.
Где он? Впереди! Снова впереди всех, исследователь того, что наступит не
скоро.
Арид любил мир, который его окружал. Тысячью невидимых, но крепких нитей
он был связан со своей родиной и с каждым дильнейцем. Даже ради познания
неведомого он не решился бы порвать эти нити. Но никогда он так сильно не
ощущал привязанности к Дильнее, как в те дни, когда Ларвеф покинул
современность для того, чтобы совершить длинный и опасный путь и пристать
к другой эпохе.
Идя по улице, Арид вглядывался в лица прохожих. Улыбка на лице незнакомой
девушки. Смех играющего в саду ребенка. Кашель старика. Обрывки фраз,
брошенных кем-то на ходу. Все вызывало у подростка чувство грусти, словно
он, так же как Ларвеф, собирался покинуть Дильнею и взамен своего времени
обрести чужое.
Арид понял, что он смотрит на мир не своими глазами, а глазами друга и
наставника, поспешившего затеряться в неведомом.
Тысячи вопросов за годы знакомства с Ларвефом задал ему любознательный
подросток. Но самого главного не узнал. Он так и не узнал, какая сила
тянула Ларвефа в неведомое и почему.
Арид рос быстро физически и еще быстрее духовно. Он проявил необыкновенные
способности к математической логике и обратил на себя внимание одного из
крупнейших ученых Дильнеи Эрона-младшего. Окончив кибернетический и
философский институты, Арид поступил работать в большую экспериментальную
лабораторию Эрона-младшего.
Еще в школе у него появился грандиозный замысел создать гениальный мозг,
вооруженный опытом не только индивида, отдельной личности, но и опытом
историческим. Эта идея возникла в результате общения с Ларвефом. В Ларвефе
парадокс времени осуществил неосуществимое, он слил юношу со стариком.
Память Ларвефа соединила две эпохи, разделенные двухсотлетием, слила
вместе две разные современности. Сын двух эпох, Ларвеф обладал невиданным
опытом.
Задумав создать гениальный мозг, Арид поставил перед собой необычайную
задачу.
Он рассуждал так:
- Ларвеф - вечный странник. Через сто или двести лет он ненадолго
остановится в новой современности, чтобы отдохнуть, познакомиться с
дильнейцами новой эпохи и затем снова отправиться в путь. Его влечет
неведомое, загадки познания, поиски истины. Я же хочу служить своим
современникам. Я создам грандиозный искусственный мозг, чья гигантская
ненасытная потребность познания будет слугой коммунистического общества
Дильнеи. Ларвеф неправ. Как бы мне хотелось встретиться и доказать ему его
неправоту. Но это невозможно. Он впереди всех и в том числе меня на много
лет. Ну что ж, мой искусственный мозг, почти не подверженный влиянию
энтропии, встретится с ним через двести лет и выскажет все мои сомнения.
Годы шли. Арид положил много сил на то, чтобы реализовать свою дерзкую
идею. Но ему пришлось прервать работу над созданием гигантского аппарата
познания и мысли. Совет коммунистического общества поручил ему дело более
срочное и важное, ему, Эрону-младшему и всем талантливым ученым планеты.
В эти дни весь мир узнал о том, какую огромную задачу предстоит решить
соединенным усилиям многих наук.
В те часы, когда все сидели перед экранами приближателей, там возникло
лицо одного из самых уважаемых членов Совета и все услышали его мощный
голос. Он говорил:
- Юноши! Вы не скоро расстанетесь с вашей юностью. Ее продлят. Зрелые
люди, вы можете не бояться старости. Ее отменят. Больные! Вас излечат от
ваших болезней, чем бы вы ни болели. Старики! Вам вернут вашу утраченную
молодость! Дети! Запоминайте то, что вас окружает. Скоро изменится мир.
Жизнь не будет знать увядания...
Рассказывает Веяд
Мы с Туафом мирно спали, когда это случилось. Бодрствовал только комочек
вещества, вместивший в себя внутренний мир отсутствующей женщины и
называвший себя Эроей. Эроя и разбудила нас.
- Тревога! - крикнула она пронзительно громко. - Тревога!
- Что случилось? - спросили мы с Туафом.
- На нашем острове посторонний, - ответила она.
Мы невольно рассмеялись. Уэра была слишком далеко от всех путей и
населенных мест, чтобы здесь мог оказаться кто-то. Видно, Эрое, этому
комочку вещества, почудилось. Но все же оказался прав комочек вещества, а
не мы. Мы увидели летательный аппарат и высокою дильнейца, склонившегося
над ним. Да, это было похоже на чудо. Мы отнеслись с недоверием к своим
собственным чувствам, пока он не подошел к нам и не назвал своего имени.
- Ларвеф, - сказал он тихо и устало. Мы молчали. Молчал и комочек
вещества, разговорчивый шарик.
- С космолетом, - продолжал пришелец, - на котором я странствовал много
лет, случилась беда. Мне одному удалось достичь вашей станции. Признаться,
не ожидал здесь кого-нибудь встретить.
Он сделал паузу и снова назвал себя:
- Ларвеф.
- Ларвеф? - переспросил я. - Мне, кажется, знакомо это имя. Так звали
одного странника, получившего взамен своих утрат сто семьдесят лет. Я
видел ваше лицо на экране приближателя.
- Я тоже, - вмешался Туаф.
- И я видела, - раздался женский голос. Ларвеф оглянулся, пристально
всматриваясь.
- Мне послышался женский голос. Среди вас есть женщина?
- Да, - сказал Туаф и показал взглядом на бесформенный комочек вещества,
лежавший на краю стола.
- И вы видели меня? - спросил вежливо Ларвеф, обращаясь к комочку
вещества. - Я рад. Как вас зовут?
- Эроя.
- Красивое имя.
- Благодарю.
- Ну что ж, я рад, что встретил здесь живых дильнейцев. Я на это не
рассчитывал. И вы давно живете здесь?
- Давно. Слишком давно, - ответил я. - Шесть лет.
- А вы? - обернулся Ларвеф и нежно посмотрел на комочек вещества.
- Я? Я не знаю, что такое "давно" и что такое "недавно". Эти слова имеют
смысл только для тех, кто существует временно и чья непрочность подвержена
всем нелепым случайностям бытия. Я же жила всегда. Для меня не существует
ни времени, ни пространства.
- Она шутит, - прервал Эрою Туаф. - Кроме того, она не в ладу с логикой.
Маленький дефект в конструкции. Ошибка. Неисправность.
- Ошибка? - спросил Ларвеф. - Ну, что ж. Я всю жизнь ошибался и далеко не
всегда был в ладу с логикой. Мы найдем с ней общий язык.
И он снова посмотрел на край стола, где лежал шарик, комочек вещества,
полного жизни, страстей и пристрастий. Он посмотрел чуть нежно и ласково,
словно прозревая сквозь оболочку прекрасную и только ему одному
открывшуюся суть. Он протянул руку, чтобы притронуться к трагическому
комочку, к этому парадоксальному шарику, но раздумал.
- Я понимаю вас, Эроя, - сказал он тихо. - И понимаю потому, что жил в
двух разных столетиях и снова отправился в путь в поисках другого времени.
"Давно" и "недавно" для меня имеют тоже другой смысл, чем для всех.
Он больше ничего не добавил к тому, что сказал, и стал устраиваться.
По-видимому, он собирался здесь жить. Впрочем, что еще ему оставалось?
Теперь нас было трое, если не считать комочка, оболочки, за которой
скрывалось нечто загадочное.
- Вы играете в логическую игру? - спросил Туаф, давно мечтавший о живом
партнере.
- Нет. Не играю, - сухо ответил Ларвеф.
Он был молчалив. В этом мы убедились вскоре. Слишком молчалив. И это
понятно. Ведь он долго, слишком долго отсутствовал. Отсутствовал? Это
сказать мало. Отсутствие было его призванием, его профессией. Он был
начинен пространством. Но обстоятельства жестоко подшутили над ним. Вместо
необъятной Вселенной он получил крошечный островок, крохотную
искусственную планетку. Он шагал по ней, как леопард в клетке. Ходил и
ходил взад и вперед. Наконец, он спросил нас:
- Долго вы намерены околачиваться в этой дыре?
- Не дольше вас, - ответил Туаф.
- Я не собираюсь здесь засиживаться, - сказал Ларвеф, и на его узком лице
отразилась решительная и дерзкая мысль.
- А что вы можете предпринять?
- Отремонтировать летательный аппарат и улететь.
На этот раз задал вопрос я:
- Далеко ли вы улетите на таком аппарате?
- Недалеко. Согласен. Но лучше погибнуть, борясь с пространством, чем
годами сидеть и ждать.
- Он нетерпелив, - сказал Туаф.
Ларвеф усмехнулся.
- И это говорите вы мне, обогнавшему почти на двести лет самого себя,
дильнейцу, знающему, что такое расстояние и время!
- В самоубийстве нет ничего героического, - сказал я. - Значит, остается
только ждать, хотите вы этого или не хотите.
Ларвеф промолчал. Он повернулся и зашагал. Он шел, словно впереди была
даль, бесконечность. Но увы! - ее не было. Впереди граница, всего в
каких-то двух-трех километрах. А за ней зиял провал, пустота, бездна,
бесконечность. Но он шел, шел так, словно хотел перешагнуть через границу.
Его не пугали пустота и бездна. Она звала его. Он шел, и мы боялись, что
он не вернется. Но он возвращался, каждый раз возвращался и снова уходил.
На берегу Байкала
Вот что поведал однажды Ларвеф Веяду, Туафу и комочку вещества,
называвшему себя Эроей и тоже умевшему слушать и понимать:
- Есть события, о которых я еще не рассказывал никому. Вы первые узнаете о
них, если не считать моих спутников. Но никто из них не остался в живых и
некому подтвердить истинность моих слов. Большой космолет, на котором я
возвращался из странствий, как вам известно, погиб, и я достиг Дильнеи на
легком летательном аппарате. Этот аппарат сейчас стоит в Музее истории
космонавтики и удивляет всех, кто способен чему-нибудь удивляться. Почему
я до сих пор молчал? Я надеялся, что события продолжатся. Сейчас у меня
почти нет надежды на продолжение истории, которую я сейчас вам расскажу, и
поэтому я буду вынужден ограничиться ее началом. Мне удалось побывать на
планете, которую ее жители называют Землей. Космолет не стал приземляться.
Он остановился на Луне, откуда легкий аппарат меня одного доставил на
Землю. Так было решено после долгих споров и размышлений. Посадка на
малоизученной и населенной планете представляет риск, и командир космолета
и начальник экспедиции не хотели рисковать. Я был послан на Землю, чтобы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг