представитель далекого прошлого, проскочивший через невыразимое, длившееся
для всех, кроме него, двести лет?
Путешественник (у него было звучное имя Ларвеф) по своему внешнему виду
ничем не отличался от других дильнейцев. Он отвечал на вопросы школьников
и учителей. Это были вопросы обыденного порядка: занимается ли Ларвеф
спортом, какие любит произведения искусства, собирается ли еще раз
совершить длительное путешествие в космос. Он отвечал со снисходительной
улыбкой, отвечал, наверное, в сотый или в тысячный раз.
Поднял руку Арид.
- У меня есть к вам вопрос,-сказал он тихо.
- Какой?
- Что такое время?
Ларвеф смутился. Это был неделикатный вопрос. Арид догадался по выражению
лица учителей: у Ларвефа были слишком интимные отношения со временем
(впрочем, и с пространством тоже), чтобы его можно было спрашивать в такой
прямой форме.
- Вы хотите знать, - ответил Ларвеф, - что такое время? Но о времени надо
спрашивать не меня. Ведь время поступило со мной довольно жестоко, оно
отобрало от меня всех, кого я знал и любил, и заставило меня оторваться от
самого себя. Впрочем, об этом я скажу позже. Вы спрашивали не обо мне, а о
времени. Время, - разве вам этого не говорили? - всеобщая форма
существования материи.
- Я это знаю, - улыбнулся Арид. - И это знают все. Но я хочу знать о вашей
связи со временем. Ведь вы знаете о времени нечто такое, чего не знают
другие.
- Ого, ты упрям и настойчив, - сказав Ларвеф, переходя на "ты". - Я тоже
упрям и настойчив. Чтобы продолжить разговор, интересный для нас с тобой
и, возможно, неинтересный для других, заходи ко мне домой. Ты знаешь мой
адрес?
Арид, казалось, удивился этому вопросу.
- Любой автомат-справочник мне его назовет.
С этого дня началась странная дружба школьника-подростка с дильнейцем.
который мог вычесть из своего возраста без малого сто семьдесят лет,
разницу, подаренную ему парадоксом относительности времени. Он, Ларвеф,
был баловнем физических сил, сил ускорения и замедления времени, он, чьи
сверстники давно стали добычей небытия, неумолимой энтропии, чьим
псевдонимом била смерть.
Ларвеф был женат. Жена казалась его сверстницей, хотя была моложе его на
полтораста лет. Их связывало сильное чувство. Они всегда были вместе. И
только позже Арид узнал то, что их разделяло.
Что же разделяло их, любящих друг друга и таких молодых? Впрочем, молода
была только она. Он выглядел молодым. Их разделяли те сто семьдесят лет,
которые все же нельзя было скинуть со счета. Парадокс относительности
времени ничего не мог поделать с памятью, а значит, и с личностью. Память
Ларвефа хранила то, что было сто семьдесят лет назад. Он не мог оторваться
от своего времени, как ни старался. Одной частью своего духовного существа
он жил по ту сторону этих ста с лишним лет, другой частью пребывал здесь.
Арид с изумлением смотрел на дильнейца, связавшего своим существованием
две разные эпохи. Сквозь оболочку юноши он видел старца. А раз это видел
он, подросток, то это не могло укрыться от взгляда жены. Ларвеф был
слишком опытен и не умел, а, может, и не хотел этого скрывать.
Однажды Ларвеф спросил Арида:
- Ты часто видишь сны?
- Наверное не чаще, чем другие.
- А что тебе снится?
- Школа. Товарищи и сверстники.
- Мне тоже, - сказал задумчиво Ларвеф. - Сны вносят путаницу в мою жизнь.
Те, с кем я расстался сто семьдесят лет назад, снятся мне чаще, чем
нынешние мои современники. Иногда мне кажется, что я прожил не двести, а
тысячу лет. А иногда мне страшно хочется вернуться в прошлое. Помню то
тревожное состояние, которое я испытал, когда возвратился домой на
Дильнею. Я понимал, что прошло без малого почти два столетия и я никого не
застану в живых из тех, кого я знал и помнил. Так говорил мне разум. Но
чувства протестовали. И я им верил больше, чем разуму. Я все же надеялся,
что увижу мать, отца, сестру и ту, к которой рвалось все мое существо.
Корабль приближался, уже не годы, а, считанные часы и минуты отделяли меня
от дома. И вот я на Дильнее... Навстречу мне бегут дильнейцы в странных
одеждах. Я вглядываюсь в них, ищу знакомые лица. Разум шепчет мне: "Их
нет, их давно, давно нет". Но я не верю, не хочу верить. Все чувства
напряжены. И я жду...
Но я напрасно верил чувствам, а не разуму. И я зря ждал. Я попал в другой
мир. За сто семьдесят лет изменилось все, и лишь я один остался таким,
каким был. Ты думаешь, мне легко было найти контакт с теми, кого я
встретил на изменившейся планете? Сто семьдесят лет- это не пустяк. Язык
изменился сравнительно мало. Но изменились вещи. Изменились представления.
Те же самые слова выражали теперь совсем другой смысл. "Прошу прощения", -
сказал я незнакомой девушке на улице, желая узнать от нее, где мне следует
свернуть, здесь или за следующим кварталом? Не отвечая, она изумленно
смотрела на меня. Лицо ее менялось. Не сразу она ответила мне: "За что я
должна вас простить? Что вы сделали мне дурного?" В свою очередь начал
недоумевать я.
"Я не мог сделать вам ничего дурного. Ведь я вернулся сюда только вчера
после ста семидесятилетнего отсутствия". - "Я знаю, - сказала девушка: -
Потому и спрашиваю, за что вы просите у меня прощения?" - "Это просто
привычное выражение, - начинаю объяснять я, - его употребляли двести лет
назад. Закон вежливости обращения". Девушка рассмеялась. "Странная
вежливость... Говорить то, что не соответствует действительности. А я
приняла это за шутку. Действительно, смешно просить прощения спустя сто
семьдесят лет, да еще без всякого основания". Я что-то сказал в свое
оправдание и в оправдание своего времени, которое любило велеречивые
фразы, но девушка не поняла меня, хотя мы разговаривали с ней на одном и
том же языке. Не подумай, что эта девушка была менее понятлива, чем ее
современницы. Просто между нею и мною стояла целая эпоха, эти десятилетия,
подстроенные мне парадоксом относительности времени. Мне пришлось искать
собеседников среди историков, специализировавшихся на изучении эпохи, из
которой я явился. Впрочем, не столько я, сколько они искали общения со
мной. Ведь я был первым, кто вернулся из столь продолжительного
космического путешествия.
Арид слушал рассказ путешественника с жадным любопытством. Значит, отец и
учителя были неправы, понимая время так обыденно и просто. Но что же такое
время? Перед ним сидел дильнеец, который знал все оттенки и нюансы этого
удивительного явления.
Ларвеф продолжал свой рассказ:
- Но не для того я вернулся на Дильнею из своего продолжительного
путешествия, чтобы стать объектом изучения истории. Я был живым
дильнейцем, то веселым, то грустным. В моих жилах играла молодая кровь,
хотя в моей памяти хранились факты, лежавшие по ту сторону так быстро
пробежавшего для меня двухсотлетия. Но историков меньше всего интересовала
моя личность. Они обращались не ко мне, а к моей памяти - хранительнице
давно утраченных фактов и событий. Я для них был инструментом, с помощью
которого они проверяли то, что нуждалось в проверке. Беседуя с ними, я все
меньше и меньше чувствовал свою реальность. Мне надоело отвечать на их
вопросы. Было задето мое самолюбие, ущемлено мое чувство собственного
достоинства. Я не вытерпел и высказал все, что думал, историку -
молоденькой девушке, слишком усердствовавшей в своем желании познать
прошлое. Она ведь до сих пор не может простить мне моей вспышки гнева.
Ведь впоследствии она стала моей женой. Не думай, Арид, что она вышла
замуж за меня из профессиональных соображений, желая через меня
породниться с далекой эпохою и иметь возможность изучать ее через меня, то
есть получить преимущество перед своими коллегами. Нет, между нами
возникло чувство. И ради этого чувства она взяла на себя трудную роль
посредника между мною и новой эпохой, где я ощущал себя чужестранцем.
Посредником быть нелегко! Нелегко было перебросить мост через пропасть,
через два столетия, отделявшие мою эпоху, а, следовательно, и меня от
нового времени. Но сначала нужно было сблизить нас, ее и меня. Нас
сблизило чувство, Арид. Ее влек ко мне не только интерес к истории... Но
ты, я вижу, устал. И в следующий раз я расскажу тебе о том, как я тосковал
по своей эпохе, по своим современникам и как мне удалось победить свою
тоску.
Косметик Туаф
Туаф стал красавцем надолго. Ежедневно он обновлял себя, используя свое
искусство, профессиональное мастерство и опыт. Та, для кого он старался,
вела себя странно. Она разговаривала с ним так, словно не она, а он был
искусственным существом, искусной моделью чужой жизни.
Сегодня утром она спросила Туафа:
- Вы любите фрукты?
- Я их любил давно. Но их здесь нет. Здесь нет ни деревьев, ни ветвей и им
не на чем расти.
- Я понимаю, - сказала Эроя. - Фрукты любил тот, кто остался на Дильнее. А
вы механизм. Но для механизма у вас очень красивое лицо и обаятельная
улыбка. Кто вас сделал?
- Природа.
- Природа не создает механизмы.
- Откуда вы взяли, что я механизм? Я живой дильнеец, такой же, как Веяд.
- Докажите!
- Но как я могу доказать? Я даже не могу обнять вас. Оболочка, в которой
спрятан ваш внутренний мир...
- Не говорите пошлостей. Что из того, что у вас красивая оболочка? У вас
нет сердца.
- Не говорите мне этого. Не говорите! Я сам думал, что у меня нет сердца,
пока не познакомился с вами. Скажите, Веяд считает вас своей?
- А что он сказал вам обо мне?
- Ничего. Почти ничего.
- А все-таки?
- Он сказал, что вы отражение той Эрои, которая осталась на Дильнее.
Что-то вроде снимка...
- Значит, он не считает, что я живое существо?
- Зато я считаю.
- Благодарю. Но вы не боитесь его? С минуты на минуту он может прийти.
Островок мал, и ему негде задержаться, даже если бы он этого пожелал.
- Мал? Значит, вы имеете представление о малом и большом? А Веяд говорил
мне - вам не дано понимать, что такое пространство... Я так и знал. Он
хочет умалить ваши достоинства, принизить вас.
- Для чего?
- Разве я знаю, какие у него планы? Он хитер и своенравен. И, кроме того,
он тоскует по той, что осталась на Дильнее. Ее, кажется, зовут так же, как
вас: Эроя. Но она далеко, она даже за пределами мечты, а вы здесь. Ее
реальность только в воспоминании, а ваша - в наличии. Но он любит не вас,
а ту, что далеко, бесконечно далеко отсюда.
- Но я и есть она. Значит, он любит меня. Но довольно говорить о Веяде,
расскажите лучше о себе. Чем вы занимались на Дильнее?
- Украшал жизнь и изучал прекрасное. Увлекался логической игрой и
плаваньем. Я бы отдал десять лет жизни за хорошее озеро, речку или даже
простой купальный бассейн. Мне так хочется поплавать, хоть разок нырнуть в
глубину. Вам доводилось плавать?
- Не доводилось. И, кроме того, у меня нет рук и ног.
- Простите, я забыл об этом. Когда я слышу ваш голос, я забываю о ваших
телесных недостатках.
- Веяд тоже забывает о них. Так почему же вам не устроить здесь купальный
бассейн?
- Здесь нет воды. С помощью устаревших аппаратов мы можем приготовить ее
только для утоления жажды. Я мечтаю о реке, о море, об озере, о дождях.
Иногда я закрываю глаза и начинаю вспоминать, как шумят дожди в лесу, как
большие капли падают в воду и образуются пузыри. Неужели я никогда не
услышу шума дождя, удара грома, не посижу на траве, глядя в небо и на
верхушки деревьев? Сегодня ночью мне снилась лесная тропа. Я шел по ней,
чувствуя под ногам живую, влажную, напоенную настоем трав, почву. Потом я
проснулся и вспомнил, что от лесной тропы до меня сотни миллионов
километров. Как мне хотелось бы хоть один раз услышать птичий свист и шум
водопада, поднять с травы упавший лист...
- Для чего вы мне говорите это?
- Для того, чтобы найти сочувствие, услышать слова надежды.
- Вам хотелось бы поскорее вернуться на Дильнею?
- А вам?
- Мне? Но ведь я и создана для того, чтобы напоминать об отсутствующей. Я
изображение, портрет, духовный портрет Эрои. Там, на Дильнее, я никому не
нужна.
- Вот и пойми нас. То вы отрицаете, что вы отражение, то утверждаете. У
вас нет логики. Вы алогичное существо.
- Веяд говорил мне это сотни раз. Но я сама хочу выяснить, кто я.
- Разрешите, я вам помогу. Вы чудесное создание. Меня влечет к вам. Как
странно, что ваш внутренний мир спрятан в этот комочек вещества. Шар.
Шарик! Но в этом шарике спрятана Вселенная. Ум. Чувства. Лукавство. Юмор.
Одного не хватает: опыта. И чуточку бы больше логики. Эрон-младший
недоглядел...
- А кто такой Эрон-младший?
- Разве вы не знаете? Великий кибернетик и физиолог. Брат Эрои.
- Мой брат?
- Нет, брат Эрои.
- Но ведь я-то и есть Эроя. Если я не Эроя, так кто же я?
Туаф смущенно промолчал.
- Кто же я? Почему вы не отвечаете? Я жду ответа.
- Мне непонятна сущность вашего вопроса. Ни один дильнеец не будет
спрашивать у других, кто он. Если он сам не знает, кто он, так как же
могут знать другие? Потому я и не могу ответить.
- Кто я? Мне это нужно знать. Нельзя жить, не зная ничего о себе. Кто я?
- А что отвечал на ваш вопрос Веяд?
- Он лавировал, занимался софистикой, отвечал то "да", то "нет", то
отрицал, то утверждал. Наконец, он признался мне, искренне признался, что
он не знает. Но вы-то должны знать. Кто я?
-Вы шар, шарик. Я люблю вас. Неважно, что вы комочек вещества. Для меня вы
весь мир. Говорите! Я готов вас слушать хоть весь день.
- Тише! Я слышу чьи-то шаги. Но так как здесь никого, кроме вас, меня и
Веяда нет, значит, это он.
- Да, это он. Побеседуем в другой раз.
Путешествующий Ларвеф
Где те два столетия, которые подарила Ларвефу судьба? Он был дважды молод,
той молодостью, которая осталась в другой, утраченной эпохе, и той, что
началась здесь после возвращения на Дильнею, началась и продолжалась. Не
мечтал ли он отлучиться еще на пятилетие в космос и выиграть еще сто
семьдесят лет?
Арид не смел задать столь бестактный вопрос своему другу. Но он не
догадывался, что у Ларвефа не хватило бы на это сил. Значит, снова
потерять навсегда новых своих современников, друзей, любимую женщину и
снова в новом, уже совершенно новом мире искать общения с другими
поколениями и снова тосковать по навсегда утраченному.
Всем знакомы утраты и приобретения, но никто не знал таких утрат, как
Ларвеф, оказавшийся впереди себя на сто семьдесят лет.
Арид с ненасытной жадностью впитывал поистине гигантский опыт своего друга
и наставника. Он словно беседовал с самой историей, на этот раз принявшей
вид не старинных книг и запоминающих устройств, а облик живого,
необыкновенно милого и симпатичного собеседника.
- Ну, что ты еще хочешь узнать, ненасытный подросток?
- Почти ничего. Пустяк. А где вам было лучше - там или здесь?
- Не спрашивай об этом, Арид. Я тебе запрещаю. То, что было, то утрачено
навсегда. Мне и здесь хорошо среди вас.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг