- Это смешно или ужасно? - спросила Тоня.
- И смешно и ужасно. Но он доволен.
- А где это происходит?-спросила Тоня.-В Южной Америке?
- Нет. Это происходит в двадцать втором веке.
- Но двадцать второй век еще не наступил. Сейчас только двадцатый.
- Не спорю. Двадцатый. Но я-то жил в двадцать втором.
- Этого не могло быть,-сказала Тоня.
- - Могло, - возразил я.
- Ну вот видишь. Ты сам не уверен в том, о чем сейчас говоришь. Но мне так
хотелось поверить в то, что ты из двадцать второго века.
- Почему?
- Потому что это невозможно.
- А ты все-таки поверь.
- Не могу.
- Почему?
- Не знаю. Я слишком взрослая, чтобы верить в сказки.
-А ты все-таки поверь. Я тебя очень прошу. Она посмотрела на меня, ища в
выражении моего лица ответ на волновавшие ее чувства.
- Ты очень странный человек, - сказала она тихо, - очень странный. И это
было бы понятно, если бы ты был лилипут, у которого вместе с ростом
остановилось и сознание. Но ты не лилипут, не уродец-карлик. Ты отрок.
Такие стройные отроки жили только в Древней Руси. Зачем же ты хочешь
уверить меня, что ты из двадцать второго века?
- Потому что это истина. Один философ сказал про истину, что она начинает
свою жизнь как парадокс, а заканчивает как трюизм. Это трюизм, но я
действительно из двадцать второго века.
- А как ты попал сюда, к нам?
- Через дверь. Через дверь в прошлое.
- А что это за дверь? Где она?
- У нас, в двадцать втором веке. В нашей школе. Но мы пользуемся ею только
на уроках истории. Историк забирает нас и ведет в тот исторический период.
который значится в школьной программе. Недавно наш класс побывал у хана
Батыя. На очереди-Иван Грозный, Карл Двенадцатый, Екатерина Вторая и
премьер Великобритании Уинстон Черчилль.
- А кто такой этот Черчилль? Мы его не проходили.
- Будете проходить позже. Когда он станет премьером. А пока он еще не стал
и не вошел в историю. У вас история намного короче. Но зато мы можем, если
захотим, встретиться с любым историческим лицом.
- Это очень интересно.
- Да. Но наш учитель начинает заикаться от робости. И вступает в спор. А с
таким, как Иван Грозный, в спор вступать довольно опасно. Как ты думаешь?
- Думаю, что ты прав.
Она рассмеялась:
- Ты заговорил меня, и я почти поверила в твою дверь и в то, что ты из
двадцать второго века. Но это, к сожалению, невозможно.
- Я тебе докажу, что это возможно.
- Когда?
- Не сейчас. А когда будем возвращаться в свое столетие. Мы исчезнем - и
навсегда.
- Навсегда?-спросила она.
- Да, навсегда. Так уж устроена школьная программа. То, что мы прошли, мы
уже не повторяем.
- И тебе не захочется повторить?-спросила она с грустью.
- Что повторить?
- Ну, этот урок, который длится сейчас.
- Мне очень хотелось бы, чтобы этот урок никогда не кончился. Но вечных
уроков не бывает. Все кончится, и мы вернемся в свой век, в свою школу, к
своим учителям, к своим родителям и к своим обязанностям.
- Ты вернешься, а я? Я останусь здесь? В своем веке?
- Да. У вас нет таких дверей, как у нас. Еще не изобрели. Изобретут не
скоро. Через два столетия.
- А я не верю. Я не верю, что когда-нибудь изобретут такую странную,
удивительную дверь. У нас много дверей. И все они очень обыкновенные. За
этими дверями нет ничего незнакомого. Откроешь их-и увидишь то, что видела
вчера и увижу завтра. А у вас разве не так?
- Тоже так. Но эти двери совсем другие. Они в прошлое. Но не думай, что
они такие надежные. Иногда они могут подвести.
- А ты не боишься, что они подведут в этот раз и ты застрянешь у нас, в
нашем городке?
- Не знаю. Все может быть. Тогда я каждый день буду видеться с тобой.
- Каждый день-это слишком часто. Мы будем встречаться через день или два.
Мы стали назначать друг другу свидания и писать записки, оставляя их в
дупле огромной ветвистой ивы, растущей на берегу возле дома, где жила Тоня.
Когда мы встречались, Тоня говорила:
- Урок продолжается...
- Какой урок?
- Урок истории. Ты же попал ко мне через дверь в прошлое. Ты из двадцать
второго века, а я из двадцатого. Знаешь, ум мой не верит, а мои чувства
говорят, что это правда. Мои чувства говорят, что урок скоро кончится и ты
исчезнешь. Не исчезай, Феокрит. Я тебя прошу.
- Я бы охотно остался, - сказал я, - но наш учитель... Он не имеет права
вернуться без меня. А мне не хочется его подводить. Он добродушный малый,
хотя и заикается иногда. Когда мы были у мистера Клемен-са, который
называл себя Марком Твеном, наш историк так растерялся, что не мог своими
словами пересказать содержание "Янки при дворе короля Артура". Марк Твен
нас высмеял, а потом выпроводил как непрошеных гостей.
- А как вы попали к Марку Твену? Он ведь давно умер.
- Но ведь ты тоже умерла,-выпалил я,-а тем не менее мы с тобой говорим и
даже смеемся.
Я спохватился и пожалел о том, что сказал, но было уже поздно.
- Я умерла?-спросила Тоня.-Когда я умерла?
- Через много лет,-ответил я растерянно.-Впрочем, я этого не знаю и говорю
только предполагая. Ты проживешь, наверное, очень долго. Но до двадцать
второго века тебе все-таки не дожить. А я пришел к тебе оттуда.
- Значит, я умерла?
- Нет, ты жива, жива! И нет на всем белом свете девочки более живой, чем
ты. Ты живее всех, кто жил, живет и будет жить. Честное слово.
- Верю! Верю!-сказала Тоня.-Но поговорим о чем-нибудь другом, более
веселом, а не о смерти. Так Марк Твен выпроводил вас?
- Да. И все из-за нашего учителя, который стал нести чепуху и спорить с
великим писателем. А великий писатель спросил его: почему он, открывая
свою дверь, не попадает в будущее или прошлое, а остается в своем веке?
- А в самом деле, почему, Феокрит?
- А потому, что у него обыкновенная дверь, а у нас дверь необычная, почти
волшебная, как в сказке.
- Это у Марка Твена обыкновенная дверь? Уж у него-то она должна быть
почище вашей... Но что у вас есть интересного, кроме дверей, Феокрит? Про
дверь я уже слышала.
- Слышала, но не поверила.
- Еще немножко - и поверю. Ты рассказывал мне про человека, который прыгал
с камня на камень. Он и сейчас прыгает?
- Не знаю. Наверное, прыгает. Он ведь попал в поле замедления.
- А что это за поле замедления?
- Об этом надо спросить у бабочки или у наших физиков. Они превратили
секунды в годы.
- А хорошо это или плохо, Феокрит?
- Не знаю, Тоня. Может быть, это и нужно. Ведь мы живем в очень подвижном
веке, легко проникаем в другие тысячелетия. А в замедленном времени,
наверно, все по-иному. Я все хотел спросить это у человека, который
прыгает. Но не успел. Когда вернуД в свой век, непременно спрошу.
- А я как об этом узнаю?-спросила Тоня. Я задержался с ответом. Пауза
длилась, а я молчал. Потом я сказал:
- А разве мы больше с тобой не встретимся? Тоня тоже молчала. Потом она
сказала:
- Как же мы встретимся? Ведь я умру.
- От чего?
- Ни от чего. Просто от того, от чего умирают все.
- А от чего умирают все?
- От времени. Раз ты попадешь в свой двадцать второй век, то меня уже не
будет. Мне и до конца своего века не прожить. Но все-таки во всем этом
кроется какая-то загадка. Ты ведь сразу попадешь в свой век? Да?
- Да,-ответил я.-За несколько секунд. Аппарат действует очень быстро.
- Тогда я ничего не понимаю,-сказала Тоня.- Значит, я за эти несколько
секунд успею стать взрослой, потом состариться и даже умереть? Объясни
мне, пожалуйста, Феокрит.
- Не стоит объяснять,
- Почему?
- Потому что этого не случится. Я останусь в вашем веке. Я не хочу
возвращаться.
- А твой учитель?-спросила она. - Ведь ему попадет. У него будут большие
неприятности из-за того, .что ты не вернулся.
- Придумает что-нибудь... Скажет, что меня задавила ломовая лошадь или
убил и ограбил какой-нибудь преступник. Об этом часто пишут в ваших
газетах.
- Но от него потребуют какое-нибудь доказательство, вырезку" из отдела
происшествий газеты или еще что-нибудь.
- Все знают, что ваш век беспокойный и потерять жизнь в нем легко.
Я старался убедить Тоню, что я останусь в ее веке, ,но я старался убедить
не только ее, но и себя самого. Во мне боролись два чувства: желание
видеть Тоню каждый день и желание повидать отца, мать, одноклассников,
Дориана Грея и синее окно моего детства, оставшееся где-то далеко-далеко.
Тоня словно угадала мои мысли. Она спросила меня:
- Через эту дверь, о которой ты говорил, можно попасть только в чужое
прошлое? А в свое прошлое можно попасть, ну, скажем, видеть свое детство?
- Можно. Каждый раз, когда мы едем на дачу, мы оказываемся в своем
прошлом. Там, в моем детстве, есть дом на берегу реки и синее, как струя
речной воды, окно. Синева моего окна снимает усталость, освежает. Через
это окно смотришь на мир, как сквозь речную синеву, все становится другим
- как было в детстве!
- И у тебя есть такое окно?
- Было. Теперь уже не будет. Ведь я решил остаться здесь, с тобой, в твоем
веке.
Тоня посмотрела на меня. Я тоже посмотрел на нее. Я часто видел ее словно
сквозь синее окно своего детства, сквозь то окно, которое осталось в
другом веке, веке, которого еще нет, но который будет. Ради Тони я должен
отказаться от того века и от синего окна? Нет, окно будет со мной. Вот и
сейчас я смотрю словно сквозь речную синеву. И это оттого, что со мной
рядом Тоня.
После свидания с Тоней, вернувшись в гостиницу, я застал нашего учителя и
своих одноклассников в тревоге.
- Где ты пропадал, Феокрит?-спросил строго учитель.-Наш урок подходит к
концу, все должны быть на месте. Сейчас мы отправимся в будущее, в свой
век.
Он не спускал с меня своих бдительных глаз. А потом... Потом завеса
времени отделила меня От Тони, оставшейся в своем милом далеком столетии.
8
В кармане у меня хранилась фотографическая карточка Тони, работа
провинциального фотографа, жалкая, как его огромный, неуклюжий аппарат, но
тем не менее сумевшая остановить мгновение и передать все очарование
Тониной улыбки и больших насмешливых ее глаз.
Тоня осталась в прошлом, а я был здесь, и слова "здесь" и "теперь"
казались мне непроницаемой стеной, отделявшей меня от нее, от ее "там" и
"давно". Увижу ли я ее? Встречусь ли с ней? Во всяком случае, если и
встречусь, то не во время урока истории. Уроки ведь не повторялись. Но я
не мог больше жить без Тони, без ее улыбки, без ее насмешливых и грустных
глаз. И об этом я сказал своим родителям, которые уже давно обратили
внимание, что я начал худеть от тоски.
- Ты должен найти девушку в своем веке,-сказала мать, сделав строгое
лицо.-Разве их у нас мало?
Отец отнесся гораздо серьезнее к моему юношескому чувству. Он понял, что
это была настоящая любовь, любовь, о которой когда-то писал Тургенев. В
Тоне тоже было нечто тургеневское. Она была одна во всех столетиях,
будущих и прошлых, чем-то похожая на всех других девушек и в то же время
отличная, не такая, как другие. Отец мой это понял сразу и не стал
уговаривать меня забыть Тоню и искать ее подобие среди своих современней.
- Что же делать, Феокрит?-сказал он.
- Что делать? - ответил я. - Вернуться в тот век, чтобы повидаться с ней.
Нам с ней даже не удалось как следует поговорить. Время летело, как во
время перемены в школе. А учитель боялся задержаться хотя бы на один
лишний час. Он помнил, как ему попало из-за Батыя.
- Тогда испортилась дверь.
- А в этот раз она работала отлично. Не успели оглянуться, как снова
оказались в своем классе. Мне иногда кажется, что все это приснилось. Но
сон этот сильнее и реальнее любой действительности.
- Думай, Феокрит, что это был прекрасный сон.
- Но ведь это не был сон. Ты это знаешь не хуже меня. Дверь в прошлое
существует. И мне хочется вернуться туда, где я оставил Тоню. Я
представляю себе, как она пришла к дереву, возле которого мы назначали с
ней свидания. Дерево на месте. И река на месте. И синее небо. И тропа, по
которой мы ходили вдвоем. Но меня нет. Она ждет. Я уверен, она ждет и
сейчас. Ждет и надеется. А я обманул ее.
- Разве ты ей что-нибудь обещал?
- Да. Я обещал остаться. Но я обманул ее. И я боюсь, что она умерла, так и
не дождавшись меня.
- Конечно, она умерла, - сказал отец. - Ведь сейчас двадцать второе
столетие. А ты ее оставил в двадцатом. Прошло больше двухсот лет.
- Но я постараюсь вернуться именно в тот момент, когда она подошла к
дереву, чтобы встретиться со мной. Мне хочется, чтобы она не ждала ни
одной минутки.
- Но для этого тебе придется ждать, Феокрит,- сказал отец.-Ты еще не
достиг того возраста, когда люди совершают туристские поездки в прошлое.
Ты еще подросток.
- Значит, я должен ждать?
- Ничего другого не остается. Жди, Феокрит.
И я стал ждать. Вся моя жизнь превратилась в ожидание. Я жил, думая о
свидании с Тоней. Считал дни, недели, месяцы. Они плыли медленно, словно я
прыгал с камня на камень, попав в поле замедленного времени.
Я писал ей письма, я писал ей в прошлое. Но не с кем было их отправить.
Никто не собирался лететь в 1915 год. И неотправленные письма лежали в
ящике моего письменного стола.
В одном из них я писал:
"Тоня! Ты сейчас далеко в твоем тихом провинциальном городке, где есть
гостиница, и рессорная коляска, и человек, очень похожий на Чичикова.
Передай ему привет из двадцать второго века. Я вспоминаю, словно стою у
синего окна своего детства и сквозь него смотрю на тебя. Но, увы, окон в
прошлое нет. Есть двери, но они для меня пока закрыты. Потерпи еще
несколько лет, и я увижу тебя. Тогда откроется дверь..."
9
Этот день наступил. Открылась наконец дверь- и я оказался в том времени и
в том городке, где жила Тоня.
Я узнал гостиницу. Перед ней стояла рессорная коляска. Звонил колокол в
церкви. Я снова дышал воздухом далекого провинциального десятилетия.
Ноздри мне щекотал острый душистый запах сена. На рынке визжали поросята.
Пахло конской мочой. Я купил у бабы, сидевшей возле бочонка,
свежепросольный огурец и съел его тут же, на рынке, стоя возле лошади,
отмахивающейся от слепней подстриженным хвостом.
Потом я пошел к реке, где стоял домик Тонинрго отца. Я шел как во сне,
словно не приближаясь, а скорей отдаляясь от того места, по которому я
тосковал.
Через полчаса я увидел ее.
Она лежала в детской коляске. Ей было полгода. Во рту у нее была резиновая
пустышка. А рядом с коляской стояла сердитая толстая кормилица.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг