срок. Отец мой долго не мог примириться с отлучками моей матери, но в
конце концов привык.
Мать то и дело исчезала. Она ездила с экспедициями и с туристскими
группами и где только не побывала: в Древнем Египте, Месопотамии, в
античной Греции и Риме.
В древней Александрии она познакомилась с Ахиллом Татием, с тем самым
эллинистическим романистом, целую главу которому в своем труде об
античности посвятил мой отец.
Ахилл Татии влюбился в мою мать и уговаривал ее остаться в древней
Александрии. Мой отец очень сердился на древнегреческого писателя, но
остался объективным и свое отношение к творчеству Татия не пересмотрел.
Одна из лжеприятельниц моей матери, некая Афро-дита Капронычева, пустила
ложный слух, что я сын древнегреческого романиста. Но кто мог поверить в
это уж слишком парадоксальное обстоятельство? Кроме того, я был похож на
своего отца, у которого не было ни малейшего сходства с Ахиллом Татием...
Моя мать все время отлучалась, чтобы не порвать связь со своими
многочисленными знакомыми, рассеянными в разных веках и даже тысячелетиях.
Многих из них она искренне считала приятелями и близкими друзьями.
- Мой близкий друг Тициан,-говорила она, быстро-быстро произнося
слова,-ждет не дождется. Он уже начал писать мой портрет, а я вдруг
упорхнула. Но я должна вернуться.
Она действительно порхала по векам, легкая, как бабочка, и залетала в окна
к знаменитостям. Она знала Веласкеса и даже сумрачного Эль Греко.
Вечная туристка, трогавшая тысячелетия своими белыми, красивыми, ласковыми
руками. Ее исследование о вымерших морских животных-китах-было написано
наспех в каком-то межвековом пансионе или гостинице и не отличалось
фундаментальностью. Специалисты обнаруживали в ее труде не только мелкие
неточности, но даже фактические ошибки.
Разочаровавшись в палеонтологии, моя мать увлеклась античностью и даже
собиралась писать роман из жизни эллинистического общества. Скорее всего,
это был предлог для дальнейших экскурсий в прошлое, для встреч с Ахиллом
Татием, пребывавшим там, где она оставила его, у себя в древней
Александрии.
Древнему греку, и к тому же рафинированному и просвещенному александрийцу,
было интересно беседовать с женщиной, хотя несколько и легкомысленной, но
все же обремененной опытом двадцати двух последующих веков.
Впрочем, о чем они беседовали с Татием и как проводили время,-осталось
тайной. Ее античный роман, тот, который она писала, консультируясь с одним
из зачинателей этого многовекового жанра, подвигался медленно.
На стене в кабинете матери висело изображение стройного лукавца в синем
хитоне и в древних сандалиях, человека, уподобленного изобразительной
традицией эллинистической эпохи молодому богу. Ахилл Татий был абстрактно
красив и обаятельно холоден, как те статуи, которые я видел в музее. У
матери было много всяких реликвий, наглядных свидетельств того, что она
сумела преодолеть расстояние между веками. Она ведь умудрилась побывать и
в том во всех отношениях проблематичном времени, когда само слово и
понятие "время" едва ли существовало. Существовал ли тогда человеческий
язык? Этот вопрос задавали лингвисты в течение трех столетий, не умея
ответить на него. Но моя мать ответила. Она, как выяснилось, беседовала с
одним неандертальцем при помощи знаков. И все же матери не удалось убедить
в этом лингвистов. Ее пребывание в мустьерской эпохе было взято под
сомнение. Там еще никто не бывал по причине технических сложностей и
большой дальности.
Научная этика не позволяла моему отцу препятствовать ее дальним экскурсиям
и свиданиям с античным романистом, но как он страдал от ее продолжавшегося
иногда годами отсутствия...
Это и сблизило его со мной.
5
Мы опять остались одни с отцом. Мы остались одни в своем двадцать втором
веке, в это время года значительно опустевшем. Все разбрелись кто куда: на
дно морей и океанов, в пустыни Марса, в другие, большинству доступные века
и тысячелетия.
Отец как-то позвал меня в свою рабочую комнату, усмехнулся и сказал:
- А знаешь, Феокрит, давай тоже махнем куда-нибудь.
- А куда? - спросил я. - В древнюю Александрию?
- Еще чего не хватало. Нет, мы отправимся в свое прошлое.
И вот я стою у синего окна моего детства и смотрю, как с камня на камень
прыгает какой-то человек, пытаясь перейти с одного берега на другой.
- Это тот самый? - спросил я отца.
- Тот. Разве ты его не узнал?
- Узнать-то узнал. Но не могу поверить своим глазам. Ведь прошло много
лет, а он все прыгает, почти на одном месте.
- Дело не в расстоянии, а в другом.
- В чем?
- Время тут замедляют согласно законам физики, открытым недавно. Не
обращай на него внимания. Пусть себе прыгает.
Я долго стоял у окна и смотрел, как прыгал странный человек. Прыгнет-и
повиснет над водой, словно у него есть невидимые крылья. Прыжок, потом
опять прыжок-и всё на одном месте.
Потом мне стало скучно, и я пошел к Дориану Грею.
Дориан Грей принял красивую позу и прочел своим звучным, поющим, как
речная вода, голосом:
Ты просыпался - я не сплю,
Мы два крыла - одна душа,
Мы две души - один творец,
Мы два творца - один венец...
Он подозвал свою автоматшу-жену-ее звали Дуль-синея Тобосская - и сказал
ей нежно:
- Хулиганка.
- Завистник,-ответила она ему томно.
- Спекулянтка.
- Хапуга,-проворковала она.
Все эти мертвые, покрытые пылью, заплесневевшие от давности слова,
напечатанные в словаре мертвых выражений, вдруг ожили и повеселели. Они,
казалось, подмигивали мне, говоря: "Нас хоть и похоронили, заперев в шкаф,
но мы выбрались на волю и теперь играем".
Я подумал, что разговор Дориана Грея с его милой автоматшей-женой полезен
мне как урок древнего языка. Все эти красивые и звучные выражения
пригодятся мне, когда я поеду с туристской группой в прошлое.
- Пролаза,-восторженно сказал Грей.
- Холуй.
Дориан Грей поцеловал автоматшу. Вот этого он при мне не имел права
делать. Моя мать ему строго запретила целоваться при посторонних и детях.
- Зачем ты целуешься?-спросил я Дориана Грея. Автомат и автоматша
удалились, мило сказав на прощанье:
- Прохвост.
Я сразу же после их ухода заглянул в словарь вышедших из употребления слов
и, узнав, что означает слово "прохвост", очень огорчился. Потом я подумал,
что вышедшие из употребления слова, выбранные автоматом, имеют обратный
смысл, и снова повеселел.
Повеселев, я вышел из дома и пошел в сторону реки. где с камня на камень
прыгал загадочный человек.
Вода в реке шумела, сквозь ее шум я окликнул прыгавшего.
- Здравствуй,-сказал я.-Как тебя зовут?
- Так же, как и тебя. Я Феокрит.
- А кто ты такой? И чем занимаешься?
- Я прыгаю.
- А зачем ты прыгаешь?
- Не знаю. Знает тот, кто поставил опыт.
- А тебе плохо здесь?
- Нет, наоборот. Скорей хорошо. Подо мной река, надо мной синее небо. И
мне хо-ро-шо!
Мне тоже было хорошо на берегу, хотя я не прыгая с камня на камень, а
стоял на одном месте.
Потом я услышал голос кукушки. Протяжные звуки длились, замедленные и
влажные, и казалось, не кукушка, а лес на том и на этом берегу или оба
берега беседовали друг с другом на протяжном, тающем птичьем наречии.
Человек прыгал. Он прыгал днем и ночью, поднимая себя над рекой и снова
опуская на камни.
А мы с отцом ловили форелей.
- А что хотят узнать с его помощью?-спросил я отца.
- Что такое время. Для этого и построили поле замедления. Специалисты это
так называют. Но тут все мне кажется замедленным, как в детстве. Слова,
поступки, дела, звуки. Послушай, как медленно кукует кукушка. Ей некуда
торопиться. И она вливает в свои звуки все свое томление по секунде,
которая длилась бы как годы.
- - Клюет!-крикнул я, показывая на синюю прозрачную воду реки и на поплавок.
В синей студеной воде форель схватила наживку и, сорвав ее с крючка,
унесла в глубь реки.
Я стал на камень и с него прыгнул на другой.
- Вернись, - сказал отец, - не то попадешь в поле замедления и будешь
прыгать, оторвавшись от одного берега и не добравшись до другого.
6
Вскоре все это случилось, но, к счастью для меня, не со мной, а с Греем и
его женой-автоматшей. Забыв обо всем на свете, кроме себя и своей
несчастной страсти, они нечаянно попали в поле замедления и стали .прыгать.
Они прыгали, погружаясь в то загадочное явление, которое люди называют
временем. Теперь время текло для них медленно, не спеша, как и для того
человека, который прыгал неподалеку от них с камня на камень.
Картина, виденная мной в синее окно, изменилась:
прыгал уже не один, а трое.
Автоматша быстро познакомилась с загадочным человеком и стала развлекать
его, рассказывая ему пословицы, поговорки или произнося ныне забытые,
давно вышедшие из употребления слова. А Дориан Грей начал читать ему
отрывки из тех книг, которые он знал наизусть.
- "Рыба,-говорил он,-я тебя очень люблю и уважаю. Но я убью тебя, прежде
чем настанет вечер".
- Откуда этот отрывок? - спросил загадочный человек, прыгая с камня на
камень.
- "Старик и море" Хемингуэя. Дориан Грей читал громко-громко, а человек
прыгал - и прислушивался, прислушивался - и прыгал.
Берег был близко-близко и бесконечно далеко. В этом и заключалась главная
загадка, словно тут были не только особые законы времени, но и особые
законы пространства тоже.
Дориан Грей и его жена-автоматша стали выражать нетерпение. Им надоело
прыгать над водой и хотелось вернуться на берег, где стоял уютный домик с
едой, напитками, вещами. Но поле замедления, куда они нечаянно попали, не
выпускало их.
- Потерпите немножко, - говорил им загадочный человек, - я же вот терплю.
- Ты человек, а мы автоматы,-отвечал ему Дориан. - И к тому же мы устали.
- Найдите себе занятие. Думайте. Мечтайте. Вспоминайте.
- О чем вспоминать?
- О том, как вы жили на берегу. Я тоже вспоминаю об этом. Вспоминаю - и
прыгаю. Прыгаю - и вспоминаю.
А затем их всех троих укрыла ночь. В темноте было слышно, как автомат и
автоматша обменивались любезностями.
- Подлец,-говорила нежно автоматша.
- Клеветница,-отзывался Дориан Грей.
7
Когда я вернулся в город, наш класс был уже на месте. Дверь в прошлое
исправили, и, не попрощавшись с Батыем, школьники и учитель оказались в
своем времени.
Все смотрели на меня свысока, потому что я сидел дома, в то время как они
скакали на диких конях по степям Сибири, пили кумыс и стреляли из лука..
Скрывая свою зависть, я с нетерпением ждал очередного урока всемирной
истории. Щемящее чувство тоски, некоторой доли страха перед неведомым
сменялось желанием рискнуть и оказаться в другом веке или тысячелетии.
Войдя в класс, учитель истории сказал:
- Нет, нет. На этот раз мы отправимся не к Батыю, а в двадцатый век.
Я очень обрадовался, услышав про двадцатый век. Ведь я был хорошо
подготовлен к путешествию и знал много вышедших из употребления слов и
выражений, которые могли мне пригодиться в разговоре с людьми начала
двадцатого века.
Учитель повел нас к дверям, отделявшим от прошлого.
Мы оказались в России. Шел 1915 год. В маленьком провинциальном городке
нас приняли за труппу юных артистов, прибывших из Южной Америки. Мы
поселились в гостинице, очень похожей на ту, в которой жил когда-то
гоголевский Чичиков.
Возле ворот гостиницы стояла бричка. Половой в фартуке бежал через двор,
неся пышущий паром самовар.
Затем мы увидели человека, очень похожего на Павла Ивановича Чичикова. Он
оказался тоже Павлом Ивановичем, быстро познакомился с нашим учителем и
был настолько любезен, что дал характеристики всем жителям этого
маленького провинциального городка.
Желая показать свои знания, я подошел к Павлу Ивановичу и сказал
приветливо:
- Мерзавец. Спекулянт.
- Что это значит? - возмутился Павел Иванович.
- Это значит, что вы хороший, честный человек. Павел Иванович покраснел и
стал давиться не то от смеха, не то от негодования.
Учитель поспешил увести нас.
Мы заходили в лавчонки, где пахло мылом, колбасой и дешевыми сластями. В
центре города стоял сад. В саду играл оркестр. Тут я и встретился с Тоней.
Эта была девочка, почти уже девушка, с длинной косой и большими зелеными
глазами.
- Как тебя зовут? - спросила она меня.
- Феокрит, - ответил я тихо.
- Феокрит? Ведь это где-то и когда-то уже было.- Она
рассмеялась.-Вспомнила! Это проходили а прошлом году на уроках
древнегреческого языка. Так ты что же, из Древней Греции, что ли?
- Из будущего,-сказал я.-Но ты, конечно, этому не поверишь.
- А что, если поверю?
Зеленые ее глаза вдруг стали синими.
- Глядя на тебя,-продолжала она,-можно поверить, что ты из Древней Греции.
Но тебе, я вижу, не хочется быть древним греком. Я это почувствовала по
выражению твоего лица.
- Ты угадала,-сказал я.-Злые языки говорят, что мой отец-древний
александриец Ахилл Татий.
- Ты оригинально шутишь. Но знаешь ли ты что-нибудь о Древней Греции? Мой
отец преподает историю в мужской гимназии. Смотри, он устроит тебе
экзамен. А пока я не выяснила, кто ты на самом деле, пойдем погуляем по
саду.
Оркестр играл какую-то медленную танцевальную мелодию.
- Кто же ты на самом деле?-спросила Тоня и, не добившись ответа,
продолжала:-Я догадываюсь. В городе говорят что вы труппа лилипутов.
- А что такое лилипуты?
- Это уродцы-карлики, у которых остановился рост из-за какой-то коварной
болезни.
Она громко рассмеялась:
-- Не обижайся. Ты не уродец-лилипут, а мальчик. Она сделала паузу и
сказала ласково:
- Отрок. Это древнее русское слово. Оно очень нравится мне. Ты строен и
красив. Ты отрок, случайно попавший в труппу карликов. Для лилипута ты
слишком строен и красив. К тому же ты, кажется, и фокусник? Признавайся!
- Фокусник и, может, даже волшебник.
- Покажи, пожалуйста, какой-нибудь фокус. Ну не заставляй себя просить.
Мы шли и обменивались шутками. А время бежало. И я рассказал Тоне о
человеке, прыгавшем с камня на камень.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг