Кормилица смотрела на меня настороженно, словно я был вор, соблазнившийся
детской коляской.
Увидев кормилицу, коляску и ребенка, я догадался. Неточно сработал
механизм. Вместо 1915 года я попал в 1899-й. В городке в сущности, все
выглядело так же:
дома, деревья, люди. Но Тоня была другой. Она еще не умела говорить, а
только милыми зелеными глазами смотрела на мир, кое-что чувствуя, но еще
ничего толком не понимая.
- Тоня,-сказал я ласково, склонившись над коляской.-Тоня! Ты узнаёшь меня?
- Она еще родную мать не признаёт,-сказала кормилица. - Как она может
узнать вас, молодой человек?
Я не отходил от коляски. И кормилица, очевидно, подумала, что коляска-это
предлог, а цель у меня другая-познакомиться с ней, румяной, как яблоко,
деревенской красавицей.
Я приходил в эту часть городка в одно и то же время, когда появлялась
кормилица с коляской. Я подходил к коляске и смотрел на ребенка с таким
чувством, словно ожидал, что эта крошечная девочка с пустышкой вдруг
превратится в девушку, которую я в прошлый раз оставил здесь, возле этого
дерева, вдруг неузнаваемо помолодевшего, ставшего тоньше и стройнее,
словно время потекло вспять. Но крошечная девочка сосала свою пустышку и
смотрела на меня как па одну из частей большого и пока почти безразличного
ей мира.
Кормилица затеяла со мной разговор:
- Вы бы не так часто сюда приходили, молодой человек.
- А что?
- Ничего. Вы-барин, а я-из простых. Да и люди осудят.
- Почему же осудят?
- Да потому, что я кормилица. Дите кормлю. Господа ничего, люди хорошие.
Но если заметят, рассердятся.
- Если узнают, кто я, не рассердятся.
- А кто вы? Откудова?
- Я из будущего. Из двадцать второго века. Кормилица недоуменно смотрела
на меня.
- Из будущего? Это как? Будущее будет. Вы какой-то не такой, как все.
Видно, маленьких ребят очень любите.
Она взяла Тоню из коляски, посадила к себе на колени и расстегнула кофту.
Огромная грудь с толстым соском поразила меня. Тоня, чмокая, начала сосать.
Такой была моя вторая встреча с Тоней. Мы были рядом и одновременно
далеко-далеко друг от друга. Нас разделяло время, похожее на эту толстую,
огромную грудь кормилицы.
Иногда у меня мелькала мысль застрять в этом городке и терпеливо ждать,
когда Тоня достигнет того времени, в котором я ее застал в прошлый раз.
И я опять приходил к реке, сидел на скамейке и ждал коляску с ребенком, а
потом слушал мерную речь кормилицы.
Затем я возвращался в гостиницу. Половой приносил мне горячий самовар,
яичницу и каравай теплого, пахнущего печкой хлеба.
Позавтракав, подходил к окну, и мне сразу же вспоминались Чичиков,
Манилов, Собакевич и Ноздрев, о которых я с удовольствием читал в
бессмертной поэме Гоголя.
Помню последнюю ночь в этом городке. Спал я в ту ночь плохо. Я просыпался
и с тоской думал о своем преждевременном появлении в прошлом и о Тоне, той
Тоне, которая, может быть, ждала меня возле старой ивы.
Встал я рано утром, помылся из рукомойника и вышел на улицы спящего
городка. Меня невыразимо тянуло к тому дому, где жили родители Тони.
Возле дома было тихо, и в саду, и на берегу реки. Потом я услышал детский
плач. Это плакала в своей кроватке Тоня.
Воспоминание о детском плаче и тишине я унес с собой в свой век, решив не
задерживаться в чужом времени.
10
Моя третья попытка встретиться с Тоней была еще более неудачной, чем
вторая. На этот раз я опоздал. Тоня оказалась шестидесятилетней старушкой,
окруженной внуками.
Она узнала меня и очень удивилась, что я так и остался юношей, почти
подростком, хотя после нашей встречи прошло более сорока лет. Я, конечно,
умолчал о том, что видел ее в детской коляске в прошлое мое посещение ее
века.
Да, она была еще бодрой и энергичной, но между нами, как стена, стояли эти
разделявшие нас сорок лет.
- Мой старый знакомый,-представила она меня своим детям и внукам. - С
нашей встречи прошло больше сорока лет.
Все смотрели на меня с таким видом, словно я был загримирован, но, придя
со сцены, забыл стереть грим.
Дочка Тони,, Валентина, очень похожая на мать,-сказала:
- Для ровесника мамы вы выглядите непозволительно молодо. Кто вы?
- Волшебник, - ответил я. - Маг. Состою в профсоюзе магов и волшебников. Я
остановил собственное старение, получив на это разрешение от месткома. О
том, что вся эта метафизика основана на проверенных и строго научных
данных, недавно писали в журнале "Наука и религия".
И я показал присутствующим журнал. В статье писалось обо мне как о
феномене, сумевшем замедлить течение собственной жизни.
Я зря показал присутствующим журнал. Все смотрели на меня как на уродца,
хотя и не заспиртованного в банке, но тем не менее внушающего к себе некий
страх, смешанный с брезгливостью.
Тоня, вернее, не Тоня, а Антонина Николаевна, тоже смотрела на меня с
полубрезгливой усмешкой, как бы подозревая меня в чем-то
противоестественном. Уж не думала ли она, что я совершил мошенничество,
подлог. войдя в сомнительную сделку с дьяволом? Впрочем, они жили уже в ту
эпоху, когда никто не верил в дьявола. И о дьяволе писали только в журнале
"Наука и религия", номер которого я так неосторожно показал Тониному
семейству.
В этом номере научно-популярного журнала была помещена статья о дьяволе,
историко-литературное исследование, экскурс в средние века, когда дьявол
считался не меньшей реальностью, чем теперь считаются наука и техника.
Надеясь на то что ко мне привыкнут, я стал часто посещать гостепрнРймный
дом Антонины Николаевны.
Однажды я остался с ней наедине.
- Я еще раз постараюсь встретиться с вами,- пробормотал я.
- Но вы же встретились, что еще вам надо?
- Гм... я встретился... я встретился...
- Мы не властны над своим временем, Феокрит. Разве я виновата в том, что я
постарела?
- А кто же в этом виноват? - спросил я.
- Никто. Годы.
- А вот я не подчинился времени, остался таким, каким был когда-то.
- Почему, Феокрит?
- Потому, что я любил вас и ради встречи с вами не хотел меняться.
- Любил? Это прошедшее время. Теперь уже не любите...
- Не знаю. Вас же нет. Вместо вас живет на свете женщина с седыми
волосами. Где же вы?
- Тут, перед вами.
- Да. Но вы не Тоня.
- А кто я?
Она произнесла эти слова грустно и неуверенно, но так, словно она никогда
не была Тоней, а только выдавала себя за нее.
- Так кто же я?
- Не знаю. Осталось имя и еще что-то неуловимое в выражении ваших глаз.
Вот этим неуловимым я и дорожу. Я жду часами, когда это выражение появится
вдруг и сразу исчезнет. Оно словно играет со мной в прятки. Где-то в вас,
в вашем сознании прячется то, что когда-то было юной девушкой. И это
нестерпимо.
На другой день я пришел к ней снова.
Я никогда не отличался наблюдательностью. Мой взгляд небрежно скользил по
вещам и явлениям, ни на чем долго не останавливаясь. Это было раньше. Но
теперь я обращал внимание на всякую мелочь, когда приходил к Антонине
Николаевне. И все напоминало об увядании, о старости. Шлепанцы в передней.
Гребень с седыми вычесанными волосами, забытый возле зеркала. Лекарства на
туалетном столике. Но я все-таки приходил. Разговаривали мы подолгу,
перебрасывались фразами, будто слова могли нас вернуть в прошлое. в тот
самый миг, когда мы стояли в саду и слушали. как играл духовой оркестр.
Был ли этот миг?
Был. Разумеется, был. Но он уже не повторится.
- Ты находишь, что я очень изменилась?-спросила меня Антонина
Николаевна.-Весь ужас в том, что мы не замечаем, как меняемся. В этом ужас
жизни. Но как тебе удалось задержать свою молодость? Может, ты обманываешь
меня, может, ты не ты?
- А кто?
- Сын того Феокрита, с которым я встретилась в тысяча девятьсот
пятнадцатом году. Я много думала о нем. Ждала. Но он не появлялся. Почему
он не появился? Я думала, он погиб. Потом я вышла замуж. Ты его сын?
- Нет. Я - это он. И вот я явился.
- Откуда?
- Из будущего.
- Он тоже говорил, что он из будущего.
- Не он говорил.
- А кто?
- Я.
Я посмотрел на ее увядшее лицо, ища на нем то, что исчезло вместе с
годами. Затем я достал фотографическую карточку, подаренную мне сорок лет
тому назад.
- Ты узнаёшь себя?-спросил я.
- Узнаю.
- Почему же ты не можешь или не хочешь узнать меня?
Мой вопрос остался без ответа.
Она плакала.
В прошлый раз плакала маленькая девочка в коляске, у которой все было
впереди. Сейчас плакала старая, увядшая женщина.
Я ушел не простившись. Это было похоже не на уход, а на бегство.
И больше я уже не пришел к ней.
11
Дверь открылась-и я сделал шаг, обычный человеческий шаг, но он равнялся
почти целому столетию.
На этот раз я попал в двадцать первый век и сразу оказался в огромном
университетском зале, где была в самом разгаре дискуссия "Реальность и
современный мир".
На трибуне стоял человек с необычайно веселыми, ласковыми глазами.
- Реальность убывает,-сказал он спокойно, словно речь шла о начавшей
мелеть реке.-Все становится иллюзорным, как сновидение. Вот к чему привело
изобретение дверей в прошлое. Через эти двери я недавно проник в
мастерскую Рембрандта. Великий художник был погружен в глубокую думу.
Перед ним стояла его жена Саския в ночной рубашке и ждала. Я почувствовал
себя в высшей степение неловко. Ведь я бесцеремонно вторгся в чужую
интимную жизнь. Наконец великий Рембрандт очнулся и заметил меня. Он
пришел в величайший гнев и метнул в меня кистью... Но сейчас меня
интересует не моральная сторона этой проблемы, а чисто физическая. Было
это или не было? Прямой и точный ответ на этот вопрос вы не сможете
получить ни от теоретиков, ни от практиков, как не получил его и я. Все
отвечают в высшей степени уклончиво и двусмысленно: "И было, и не было".
Что это значит? Не значит ли это, что мы имеем дело не с самой
реальностью, а только с ее заменителем? Вот уже два века, как заменяют
все: кожу, дерево, природу, сердце и другие органы. Тут тоже происходит
замена. Но сущность этой замены ускользает. Зритель вы или действующее
лицо? Грезили вы или существовали в другом времени? Ответа на этот вопрос
не получить. Вам говорят, что его разрабатывают эксперты. А я хочу знать:
видел я настоящего Рембрандта или его изображение, тень? И пока я это не
узнаю, я не успокоюсь.
Его сменил другой оратор, человек, похожий сразу на всех: на Дарвина, на
Ньютона и даже на Оскара Уайльда.
- Я только что возвратился из девятнадцатого века,-сказал он.-Я провел
несколько часов в беседе с Федором Михайловичем Достоевским. После чего он
меня изобразил в виде черта, разговаривающего с Иваном Карамазовым. Но
было это или не было? Казалось бы, мне выгоднее говорить, что это было. Но
я все-таки думаю, что этого не было. Мне показалось. Я не верю, что дверь
открылась в прошлое. Прошлого нет, есть только настоящее. Я стал жертвой
иллюзии. Я согласен с предыдущим оратором. Реальность убывает. Ее
становится все меньше и меньше в этом чересчур пластичном мире, в котором
люди знают очень много, но не знают, что такое само знание. Я предлагаю
закрыть двери в прошлое. В высшей степени неэтично-проникать туда, где вас
не ждут. Я понимаю гнев Рембрандта, который запустил кистью в предыдущего
оратора. Я сделал бы то же самое. Чтобы прошлое стало реальностью, нужно
закрыть двери.
Третьим по счету оратором оказался человек огромного роста с зычным
голосом. Казалось, этот голос был способен проникнуть не только через
стены, но и через века.
- Реальность убывает, - сказал он. - Согласен. В этом виноваты темпы.
Слишком преодолимы стали расстояния. Это было еще терпимо, пока люди не
начали проникать в прошлое, создав синтез слишком предметной информации с
распредмеченной действительностью. Темпы, темпы! От них лихорадит. Мы
успеваем побывать на Марсе, в палеолите и мезолите, на дне Тихого океана
за несколько минут. Но нам не хватает свободного времени, чтобы
почувствовать радость бытия... Я предлагаю создать поле замедленного
времени. Вступая в это поле, человек смог бы остаться наедине с самим
собой, со своими не спешащими никуда чувствами и мыслями. Он мог бы
помечтать и повспоминать, не трогая руками свои воспоминания.
Я послал этому оратору записку, получив ответ, познакомился с ним и с его
работой над полем замедления времени.
Он уговорил меня стать объектом эксперимента. Я согласился.
12
Тоня стояла возле дерева, где я оставил ее несколько лет тому назад.
- Здравствуй,-сказал я,-ты давно меня ждешь? Она рассмеялась:
- Разве мы расставались? Почему ты здороваешься? Мы давно стоим здесь
вместе, я и не заметила, чтобы мы разлучались.
- Тебе показалось,-сказал я.
- Не думаю. Уж если показалось, то не мне, скорей - тебе. Тебе многое
кажется. А то, чего нет, не было и не будет, ты принимаешь за правду.
- О чем ты говоришь?
- О том, о чем ты говорил сейчас мне. Ты рассказывал о двадцать втором
веке. О дверях в прошлое. Об Ахилле Татин Александрийском. О человеке,
который прыгает с камня на камень. Об автоматах, которые обмениваются
любезностями. О каком-то диспуте.
- А о том, что я видел тебя в детской коляске и шестидесятилетней
старухой, я не рассказывал тебе?
- Нет. Об этом ты умолчал. Я догадываюсь почему.
- Почему?
- Потому что ты увидишь меня старухой не раньше, чем станешь стариком. А
катать меня в коляске тебе не пришлось и не придется. Ведь мы ровесники,
Феокрит. Нам посчастливилось родиться в одно и то же время. И поэтому мы
стоим рядом, не разделенные десятилетиями и веками.
- Ты уверена в этом?
- Уверена. А ты?
- Я не уверен. Ведь существует дверь, через которую я пришел сюда. Ведь я
пришел из будущего.
- Да, ты много раз пытался уверить меня в этом. И я почти поверила, но все
так перепуталось: будущее, настоящее. И я уже ничего не понимаю.
- Но откуда-то я же пришел сюда. Где-то осталось мое прошлое, кто я?
- Кто ты? Отрок. Вот и все, что я знаю о тебе. Труппа лилипутов покинула
наш город. Ты остался. Я знаю, что ты не лилипут. Ты остался из-за меня.
Тебя искали. Но тщетно. Так и не нашли. Иллюзионист, возглавлявший труппу,
был в бешенстве. И в отчаянии.
Он ценил твой талант фантазера и фокусника. Ты спрятался за городом на
реке. Прыгал с камня на камень. В густом тумане, как в лесу. Никому не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг