Так текла жизнь мальчика на молодой знойной планете, где
слишком длинные и неуклюжие ящеры жили, не подозревая, что
их сменят более стройные, красивые и ловкие животные, кото-
рые, как это ни удивительно, произойдут от мелких крысопо-
добных соседей ящеров. А в конце концов придет черед и для
разумных существ. Таким образом, мелкие крысоподобные уродцы
окажутся предками высокоразумных стройных красавцев.
Мальчик верил в это и не верил. А искусственный новичок
Всезнайка дразнил мальчика на переменах, что у него, у маль-
чика, тоже были такие же несолидные и некрасивые крысоподоб-
ные предки. Сам же новичок очень гордился, что у него не бы-
ло никаких предков и он возник вдруг, ничего не продолжая и
ни на кого не опираясь, почти как чудо.
Мальчик много думал и пришел к мысли: нет ничего плохого,
что у него, у мальчика, было много предшественников, в том
числе и не очень красивых. Он был сын времени и природы, а
не был сделан из искусственных молекул, как Всезнайка, кото-
рый появился только благодаря капризу техников и инженеров.
И вдруг мальчику стало жалко Всезнайку, родного сына прихоти
и искусства инженеров. Он сам не мог понять своего чувства
жалости к существу, которое в этом не нуждалось.
Да, так текла жизнь на чужой планете, которую всем скоро
предстояло покинуть.
Разумеется, все этому были рады: команда, члены экспеди-
ции, философ, композитор, родители мальчика и даже, кажется,
сам строгий командир космического корабля, так хорошо умею-
щий прятать свои чувства. Но мальчика удивило, что больше
других был рад успевающий по всем предметам ученик, тот са-
мый, который нигде и никогда не родился, а был создан из ис-
кусственных молекул. Мальчик сначала не мог объяснить самому
себе причину радости Всезнайки, но потом догадался. Всезнай-
ка появился недавно и не успел здесь, на Земле, ничего полю-
бить и ему не придется ни о чем тосковать. Мальчику же было
очень грустно покидать Землю, где он сам вместе со взрослыми
давал названия всему - деревьям, зверям, горам, речкам и
озерам. Космолет оторвется от гравитационного поля Земли и
улетит в своп далекие и давно покинутые края, а здесь, на
онемевшей планете, не останется ни глаз, ни ушей, а главное
губ, способных хотя бы шепотом произнести какое-нибудь имя и
название.
Сознание этого непреложного обстоятельства очень мучило
мальчика, и он мысленно видел как оы издали Землю, погружен-
ную в жуткое молчание неразумной и слепой жизни.
Как выяснилось позже, об этом думал не один мальчик, а
взрослые тоже. И на одном совещании, где, конечно, присутс-
твовали только взрослые, было решено оставить на Земле су-
щество, сделанное из искусственных молекул, того самого уче-
ника, который успевал по всем предметам благодаря заложенной
в нем программе. Мальчик узнал об этом от композитора.
- А почему именно его? - спросил мальчик.
- У него хорошая память и, кажется, отличные способнос-
ти,- стал объяснять композитор.- Он без ущерба для своего
искусственного организма-механизма сможет прожить много мил-
лионов лет в земных условиях, а затем передать информацию
разумным существам, которые здесь неизбежно должны рано или
поздно появиться.
- Но ведь он не умен, хвастлив и бездумен,- сказал маль-
чик.
- Что делать,- возразил композитор,- те, у кого душа, к
сожалению, не могут жить миллионы лет. Кроме того, судьба у
него незавидная - пребывать здесь в одиночестве столько
длинных тысячелетии.
Наступила пауза, мальчик смотрел на композитора и думал о
его словах.
- А что бы ты предложил, если бы присутствовал на совеща-
нии? - спросил мальчика композитор.
- Не знаю,- ответил мальчик.- Уж лучше послать тех двух,
которые успевают только по пению, черчению и математике.
- Шла речь и о них,- сказал композитор.- Выяснилось, они
не только не успевают, но и ошибаются. Один путает мужской
род с женским, а другой забывает начало и концы многих слов.
- Зато они добрее,- заступился мальчик.
- Нет! Нельзя! Еще ошибутся и подведут.
- Но те разумные существа, которые здесь появятся,- нас-
таивал мальчик,- наверное, будут великодушны и простят им их
маленькие неточности и ошибки.
- Нет, понимаешь, неудобно. А главное, смешно.
- А разве это так уж плохо? Пусть немножко посмеются.
Станут еще добрее.
- Ты еще мал и многого не понимаешь. Мы не можем допус-
тить, чтобы нашу цивилизацию представлял здесь заика. А по-
том попробуй, расшифруй инопланетный язык, когда многие сло-
ва без окончаний и без начала.
Громов вдруг замолчал.
- Что, тетрадка кончилась? - спросил я.
- Да, кончилась,- сказал Громов.
- Но ты, наверное, без тетрадки знаешь продолжение. Кого
же все-таки послали - Заику, того, который путал женский род
с мужским или этого успевающего по всем предметам Всезнайку?
- А ты бы кого послал, если бы был на их месте?
- Не знаю. Во всяком случае, не Всезнайку. Скорей бы Заи-
ку, его заикание большого вреда не причинит.
- Но согласись, что дешифровать было бы в сто раз труд-
нее.
- Это верно, но кого же послали - Всезнайку или тех, кто
делал ошибки и не успевал?
- Нет, не их.
- А кого?
- Меня, - сказал Громов тихо, почти шепотом.
Я посмотрел на Громова. Обыкновенный школьник. Даже слиш-
ком обыкновенный. Только прядка седая над самым виском. Но
поседел Громов, по словам Витьки, не от горя, трудной жизни
и других переживаний, а с этой седой прядкой прямо появился
на свет. Она у него с того времени, как он родился и даже
раньше.
Громов не улыбался. Лицо у него было серьезное, как у то-
го мальчика, про которого он только что читал. Но он же и
был тот самый мальчик, если я не ослышался и мне не показа-
лось.
Казалось, чего бы проще - взять и переспросить. Но я по-
чему-то постеснялся, упустил момент. Я всегда упускал мо-
мент, а потом ругал себя за это. Но я не переспросил и пото-
му, что, кажется, в эту минуту поверил. Сомнение у меня воз-
никло позже. Сразу же после того, как Громов взял свою тет-
радь и ушел.
Ушел он как-то незаметно, встал, простился и закрыл за
собой дверь. Я подошел к окну и ждал, когда он спустится с
лестницы, чтобы увидеть его на улице. Почему-то я думал, что
не увижу. Но я увидел и даже немножко удивился. Он шел не
спеша к трамвайной остановке. Потом подошел трамвай, он сел
с задней площадки и через стекло я даже видел, как он опус-
тил в кассу монету и оторвал себе билет.
Потом я долго думал: в чем же я, в самом деле, сомневал-
ся? В существовании Громова или в том, что он и тот необык-
новенный мальчик одно и то же лицо? Мне стало даже смешно.
Можно ли было сомневаться в существовании Громова, который
только что сидел у меня в бывшей детской? Нет, нельзя.
А в том, что он и мальчик, прилетевший на Землю в меловой
период, одно и то же лицо? Можно.
Так ответил кто-то, сидевший во мне.
И сразу же привел довод, веское доказательство. Разве мог
существовать десятки миллионов лет этот мальчик с седой
прядкой, неизвестно как и почему ставший Громовым, обыкно-
венным советским школьником с Васильевского острова? Такой
ехидный вопрос задал мне мой собственный рассудок, в эту ми-
нуту словно отделившийся от меня.
Он еще много задал мне разных коварных вопросов, и, зата-
ившись, ждал, что я ему отвечу.
А что я ему мог ответить? Я очень хотел, чтобы Громов был
тем самым мальчиком, вопреки всему. Но как я мог доказать,
что это он? На моей стороне не было никаких научных доказа-
тельств, кроме одного - доверия к Громову.
А рассудок наступал, буквально не давая мне покоя. Приво-
дил одно доказательство за другим, и все против меня, Громо-
ва и мальчика с другой планеты.
Где было искать союзника в споре с самим собой? Во всяком
случае, не в нашей семье. Отец сразу бы высмеял, мать сказа-
ла бы, что ей некогда, надо гладить белье и следить за тем,
чтобы не убежало молоко на газовой плите, а двоюродный брат
Володя был математик и как дважды два доказал бы мне, что не
было и не могло быть никакого мальчика. И взяв бумажку, Во-
лодя подсчитал бы, что по теории вероятности для такого слу-
чая у Земли и солнечной системы не хватило бы времени. Воло-
дя уверял, что в мире все возможно, если располагать доста-
точным временем. Но вот беда, наша Земля и вся солнечная
система находятся в беспрерывном цейтноте.
Так я был предоставлен сам себе в споре с таким ловким
противником, как рассудок. А на другой день, встретившись в
школе с Витькой, я рассказал ему все, не исключая признания
Громова. Но Витька выслушал меня без большого интереса. На
Громова он был очень обижен и считал его зазнайкой. С тех
пор, как в Витьку попала стрела, он стал очень обидчивым и
требовал от всех, чтобы его все уважали и признавали его
заслуги. Выслушав меня, Витька сказал:
- Обыватель! Неужели тебе неизвестно, что наука никому не
верит на слово и даже на честное. Она требует проверки и не-
оспоримых доказательств.
- Но это же Громов сказал! А он врать не будет.
Витька посмотрел на меня с презрением и хмыкнул носом.
- Громов? А что для науки Громов? Пустой звук. Она и ве-
ликим людям не верила на слово - Ньютону, Дарвину, Эйнштейну
и требовала от них доказательств.
- Но если Громов и тот мальчик одно лицо, то и Дарвину до
него далеко вместе с Ньютоном.
Витька посмотрел на меня, как мне показалось, с жалостью,
а потом отвернулся. Только перед самым звонком он сказал:
- Дарвин доказал, что мы происходим от обезьяны, Ньютон
открыл уйму всяких законов, а твой Громов что сделал?
- Сумел прожить много миллионов лет. Этого не сумел бы,
наверное, даже твой Дарвин вместе с Ньютоном.
- Обыватель! Да это же не Громов прожил, а тот, которого
нашли и теперь изучают...
- Мальчик-то? Так это же Громов и есть.
- И ты в это веришь? Без всяких доказательств? На честное
слово? Мракобес!
Меня страшно испугало это слово. И откуда только Коровин
его выкопал, уж не из своих ли справочников и энциклопедий?
И что это означает по смыслу? Наверное, что-нибудь очень
плохое. Мне вдруг показалось, что это слово приклеилось ко
мне. Есть такие слова, которые приклеиваются к человеку па
всю жизнь так, что и пе отодрать.
Во время урока я все время мысленно спрашивал себя: неу-
жели я мракобес? И почему? Только потому, что поверил Громо-
ву. Но это же не от меня зависело, что я поверил. Да и как я
мог не поверить? Уж очень он похож на мальчика, про которого
читал.
Когда мы вышли вместе с Коровиным из школы, он все время
молчал и с жалостью смотрел на меня. Потом я не выдержал,
попросил его тихо:
- Слушай, возьми это слово обратно.
- Какое?
- Мракобес.
- Нет, не возьму,- сказал Витька.
- Возьми, пожалуйста,- просил я. - Ну, возьми. Разве это
трудно?
- А ты осмысли свое поведение и осуди его. Тогда возьму
это слово обратно.
- Я не вижу в своем поведении ничего плохого.
- Ну, до завтра,- сказал Витька.- Придет время, ты осу-
дишь.
Время шло, а я себя еще не осуждал. Не то, чтобы мне не
хотелось осуждать себя, а дело было сложнее. Витька, собс-
твенно, добивался, чтобы я осудил не только себя, но и Гро-
мова. В этом была его главная цель.
Себя я осудить еще мог, но Громова мне что-то мешало. Не
знаю даже, что мешало, не отдаю себе отчет. Я, конечно, по-
нимал, что название "мракобес" относилось не только ко мне,
но и к Громову, на которого за что-то рассердился Витька.
До поры до времени я был намерен молчать и выжидать, как
пойдут события дальше. Чего-то выжидал и Коровин тоже. Од-
нажды на улице, в присутствии Девяткина и Десяткина он бро-
сил на меня рассеянный взгляд и, сплюнув, небрежно спросил:
- Ну как, осудил или еще но осудил?
- Кого? - притворился я, что не понимаю.
- Известно кого, - ответил Витька. - Не Дарвина же с Нь-
ютоном, а того, кто верит в разные антинаучные факты.
Я промолчал.
Витька еще раз сплюнул.
- Так осудил или не осудил?
- Не осудил.
- Обыватель! - обругал меня Коровин.- Мра-ко-бес.
Оба - Девяткин и Десяткин - загоготали на всю улицу. Даже
шедшая мимо старуха оглянулась и посмотрела на меня, незна-
комая некрасивая старуха с пустым ведром и авоськой, в кото-
рой лежал хлеб и сардельки. И она тоже рассмеялась. Значит,
все слышала и поняла.
Я не знал, куда деться от стыда. В горле вдруг пересохло
и запершило, защемило под ложечкой. И я пошел, не глядя ни
вперед, ни по сторонам. Когда я отошел и потерял их из виду,
вдруг внезапный голос, находящийся где-то внутри меня, тихо
сказал:
- Ну, и осуди. Подумаешь, что тебе это - трудно, что ли?
Скажи Коровину, что ты осознал спою ошибку. И он перестанет
называть тебя мракобесом.
Но я не внял совету этого голоса. Потому что мне показа-
лось, что это не я сам себе советую, а Девяткиа с Десяткиным
или даже та старуха с пустым ведром, которая рассмеялась. Уж
не знаю почему, но мне так показалось. И я себя не осудил. Н
Громова тоже. Решил немножко обождать, хотя бы неделю. За
неделю много воды убежит, и, может, Коровин отстанет.
Прошла неделя, и мне не пришлось себя осуждать. И Громова
тоже. События приняли неожиданный оборот. Громов встретил
меня в "Доме книги" на Невском и пригласил зайти к себе.
Когда я вошел в квартиру Громовых, там очень вкусно пах-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг