- С другими видами?
- Обыватель! - выругался Витька.- Нужны ему межвидовые
связи, когда он пользуется межпланетными. Он использует ар-
хеологическое открытие своего отца. Об этом открытии я пока
не имею права говорить.
- Кто тебе запрещает?
- Совесть.
- Понятно,- сказал я.
- А раз понятно, так и катись колбасой. Чего пристал!
Это уж было совсем обидно, тем более, я не приставал и не
расспрашивал.
- Ладно, - сказал я. - До свиданья. Пойду наведу справки
насчет дельфинов.
Витька опять насмешливо хмыкнул носом:
- А у кого ты наведешь?
- У специалистов.
- А что, ты знаешь их адрес?
- В справочном киоске мне дадут адрес Громова. Оя же ар-
хеолог и живет на Васильевском острове.
С Витьки сразу сошла спесь.
- Не делай этого,- оказал он.- Я тебя прошу.
- Нет, сделаю. Я тоже хочу быть в курсе и все знать.
- Не делай.
- А почему мне не делать того, чего я хочу?
- Я тебя, кажется, обещал познакомить и познакомлю.
- Так ведь это не скоро. А я хочу, чтобы сейчас.
- Ладно. Завтра или послезавтра познакомлю.
Вот он стоит наконец передо мной.
- Громов,- говорит он тихо и протягивает руку.
Витька тут же. Лицо у него недовольное. Нетерпеливо он
смотрит на меня, потом говорит.:
- Ну, спрашивай. Ты, кажется, хотел задать Громову один
вопрос?
- Не один. А много!
- Ну и задавай. Только побыстрей. Чего же ты молчишь?
- Сейчас. Пусть автобус пройдет. Сейчас я задам.
- Ну,- торопит Витька.- Автобус прошел. Задавай! От рас-
терянности мне не приходит в голову ни одной мысли. Я стою
молча и смотрю на Громова. Он обыкновенный. Вполне. Не новое
коричневое пальтишко. Серые глаза смотрят то на меня, то ми-
мо, на автобусную вывеску. И улыбка вежливая, даже чуточку
смущенная.
- Ну, задавай свой вопрос,- толкает меня Коровин.- Нам
некогда. Есть дела и поважнее твоего вопроса.
Я молча стараюсь вспомнить все, что мне казалось еще не-
давно загадочным, но сейчас такое чувство, словно на свете
нет ничего интересного и спрашивать не о чем. Витька хмурит-
ся, и я задаю вопрос:
- А на Марсе водятся люди?
- Нет, пока еще не водятся.
- Дурак! - попрекает меня Коровин. - Нашел, о чем спраши-
вать. Обыватель. И без того всем известно, что на Марсе пет
никого. Климат не допускает...
Затем я остаюсь один возле автобусной остановки. Витька и
Громов уходят. Да и зачем им терять драгоценное время? Воп-
рос был задан. Ответ получен. А теперь можно идти домой. Ко-
ровин был очень недоволен моим вопросом и, прежде чем повер-
нуться, сказал мне:
- Ну, мы пошли. До завтра.
- До завтра,- ответил я унылым голосом.
Дома я решил составить вопросник, чтобы не попасть опять
впросак. Я вырвал из тетрадки чистый лист и стал думать, о
чем буду спрашивать Громова при следующей встрече. Знакомс-
тво все-таки состоялось. А это главное. Теперь мне посредник
не нужен, особенно такой нетерпимый, как Коровин.
Вопросник я составил из ста вопросов. Но главный вопрос я
все же не решился включить. Я понимал, что не деяикатно
спрашивать Громова об археологическом открытии его отца, раз
об этом нет ничего в газетах. Но мне очень хотелось узнать
об этом научном открытии. Я положил вопросник в карман, что-
бы иметь его под рукой, когда в следующий раз встречусь с
Громовым. Витьке решил пока не показывать своего вопросника.
Перед тем, как познакомить меня с Громовым, Витька предупре-
дил, чтобы я наивных и детских вопросов не задавал. А то
Громов станет меня презирать, а заодно не уважать и его,
Витьку Коровина.
Достав из кармана свой вопросник, я стал проверять - не
попал ли туда случайно какой-нибудь детский вопрос. Нет,
вопросы показались мне серьезными, вполне заслуживающими,
чтобы их задать кому угодно, даже самому Громову. Правда,
один вопрос меня немножко смущал своей прямолинейностью: от-
куда он, Громов, знает то, чего не знает еще мировая наука?
Я безжалостно вычеркнул этот вопрос как лишний. А зря.
Как раз на него-то я и получил исчерпывающий ответ. Причем
очень скоро. Даже намного скорее, чем можно было этого ожи-
дать.
Витька Коровин показал мне самую обыкновенную тетрадку в
синей обложке с портретом Пушкина.
- Для чего? - спросил я.- Для математики или для русско-
го?.
Коровин бросил на меня взгляд, полный великого презрения.
- Ты в своем уме? Это, понимаешь, до-ку-мент. Он в милли-
он раз ценнее тех, что хранятся в архиве. Садись, я тебе по-
читаю. Только сначала дай слово и повесь у себя на губах за-
мок. Об этом документе не должна знать ни одна душа.
Я дал слово. А Витька закрыл дверь в столовую, где сидели
его мать и Верочка, и стал читать из ученической тетрадки,
которую он называл документом.
Про кого же он читал? Про мальчика. Если верить Витькино-
му документу, этому мальчику было много миллионов лет. Дело
в том, что он родился в космическом корабле, летевшем на
Землю с другой планеты и прилетевшем в тот геологический пе-
риод, когда на Земле еще не было млекопитающих, за исключе-
нием каких-то мелких крысоподобных зверьков.
- Раз на Земле не было млекопитающих, - прервал я Витьку,
- так не могло быть и ученических тетрадок. А что на другой
планете точно такие же тетрадки, как в пищебумажном магазине
на Большом,- это трудно допустить. Так же, как я не могу до-
пустить, что у них тоже был точно такой же Пушкин.
Витька со страдающим выражением лица терпеливо выслушал
мою реплику, потом сказал:
- А откуда ты взял, что эта тетрадь с другой планеты? Она
принадлежит Громову. Он записал в нее все, что узнал от то-
го, кого они пока там изучают. Понял? А теперь не мешай мне
читать.
Я замер от напряженного интереса. Да, речь шла о мальчи-
ке, родившемся на космическом корабле во время длительного
полета и ступившем вместе со своими родителями и спутниками
на Землю.
Мальчик помогал ученым, в том числе и своим родителям,
давать имена и назвадия всему, что они увидели на Земле.
Ведь до их появления на этой еще молодой планете ничто не
имело ни имен, ни названий - ни реки, ни озера, ни деревья.
Все было безыменным и оттого казалось немым и глухим.
Мальчик ходил и называл и записывал названия в тетрадку,
которую постоянно носил с собой. Он с ней не расставался да-
же во сне и очень боялся ее потерять.
- Почему? - перебил я Коровина.- Разве трудно снова при-
думать имена и названия?
Витька даже не счел нужным ответить на мой вопрос. И я
догадался, что это трудно. Ведь мальчик и его взрослые спут-
ники не давали названий предметам пропзвольно, а искали
сходство между словами и тем, что они выражают.
И только одно смутило мальчика, прилетевшего с обжитой и
густонаселенной планеты сюда, в этот дикий мир: что здесь не
было ему подобных. Взрослые дали понять мальчику, что он
должен набраться терпения и обождать семьдесят миллионов
лет, пока нынешние примитивные млекопитающие, постепенно
эволюционируя, дадут начало разуму и появится существо, ко-
торое даст название всему, что его окружает.
- А как же с моими названиями? - опрашивал мальчик взрос-
лых.- Разве я их давал зря?
Но взрослые не торопились отвечать на этот вопрос. Ведь
они должны были вернуться на свою планету и увезти с собой
имена и названия, которые они дали здешним растениям, живот-
ным, морям и рекам. Может быть, они догадывались о том, что
мальчику станет грустно, он уже успел полюбить все окружаю-
щее, даже неуклюжих ящеров. И сознание, что здешний мир, не-
разумный и не имеющий ни малейшего представления о самом се-
бе, снова погрузится в длительное немое и глухое существова-
ние, одно это сознание не дает ему покоя.
Впрочем, мальчик и не знал, что такое покой. Он был то
вместе со своей матерью - ботаником, то с геологом отцом, то
с зоологами и химиками, а иногда и с главным философом экс-
педиции, прилетевшими на Землю, чтобы здесь все глубоко по-
нять, осмыслить и объяснить. Был в экспедиции и композитор,
очень любивший мальчика и исполнявший ему свои произведения.
Композитор больше всего тосковал по своей планете и ждал то-
го дня, когда космический корабль, забрав специалистов и ко-
манду, возьмет курс домой, к далеким звездам. Тосковал п фи-
лософ тоже, хотя и должен был скрывать свою тоску от всех и
прежде всего от сурового командира космического корабля, ни-
когда не простившего бы философу его слабости. Кому-кому, а
философу нельзя тосковать, ведь его специальностью была муд-
рость и глубокое понимание всего окружающего, и он должен
быть таким же мужественным, как командир космолета, если не
больше. Но философ однажды признался мальчику, что он очень
скучает по семье, оставшейся на родной планете, и во сне
часто видит свою жену и детей. И мальчик сказал философу:
- Познакомь меня со своим сыном, когда мы вернемся домой.
- Сын к тому времени станет пожилым человеком, а я - глу-
боким стариком, если доживу. До дома очень далеко - несколь-
ко десятилетий.
- Я ведь родился на корабле,- напомнил мальчик.
- Знаю,- улыбнулся философ,- я же держал тебя маленького
на руках. А позже рассказывал тебе сказки. Разве ты забыл?
- Помню,- сказал мальчик.- Но ты рассказывал очень труд-
ные философские сказки. И я их не понимал, хоть и слушал.
Философ рассмеялся.
- Я забывал о том, что ты можешь не понять, но теперь ты,
кажется, все понимаешь?
- Нет, не все,- ответил мальчик.- Сколько я ни думаю, я
не могу понять, как будет жить Земля, когда мы улетим.
- Так же, как жила до нас,- сказал философ
- Значит, все опять станет не названным?
- Почему? Мы же увезем с собой карты и записи. И не толь-
ко ученые, но даже школьники в наших школах будут стараться
запомнить все эти названия и имена.
Школьники! Как завидовал им мальчик! Ведь он родился на
космическом корабле в пути, и ему ни разу не удалось побы-
вать в школе вместе с другими детьми, своими сверстниками. И
сверстники и школа были так далеко, что даже трудно себе
представить. Но мальчик мысленно видел себя там, на планете
своих родителей, там и одновременно тут. И его удивляло то
совсем уж не такое удивительное обстоятельство, что его
мысль в состоянии связать и соединить два таких разных и да-
леких мира.
Однажды мальчик спросил своего отца:
- Ты не знаешь, мы скоро покинем эту планету?
Отец улыбнулся и ответил:
- Это зависит и от тебя тоже.
- От меня? - удивился мальчик.
- Ты же ведь не все назвал из того, что мы здесь видим и
встречаем. Множество видов растений и животных, множество
минералов ждут, когда мы наречем их и запишем их названия.
Отец, разумеется, шутил. Экспедиция вовсе не собиралась
изучать на Земле все, для этого потребовалось бы слишком
много времени.
А время шло, такое быстрое для мальчика и замедленное для
взрослых. Один очень старый человек занемог и очень скоро
пришел к своему концу. Он лежал отсутствующий, и только тело
пребывало здесь, оболочка того, что недавно было живым.
Самая страшная из тайн открылась мальчику - тайна смерти.
Потом старика похоронили возле деревьев, которые еще не
имели названия. И философ сказал речь.
Умершего философ хвалил за его добрый характер, за ум, за
знания, за мужество, проявленное в годы долгого путешествия
в космосе, и за то, что он много сделал для науки еще до то-
го, как сел в космический корабль. Что касается смерти...
Видно, философ очень ее уважал, а может, даже и боялся. Он
говорил о ней почтительно, неопределенно и тихо, словно она
стояла тут рядом и прислушивалась, что о ней скажут.
А потом исполнил свою грустную песню композитор. Песня
была, разумеется, сильнее тех слов, которые сказал философ
об умершем и о смерти. Мелодия была грустная и светлая. И
мальчик сразу забыл о смерти, которая стояла рядом и ревниво
прислушивалась, что о ней скажут.
Витька закрыл тетрадь, как и следовало от него ожидать,
на самом интересном месте.
- А дальше что? - нетерпеливо спросил я.
- Дальше? - ответил Коровин.- Спроси об этом Громова. Я
здесь ни при чем. Видишь, кончилась тетрадка. А другую он
мне не дал. Видно, не успел переписать.
Когда я вышел от Витьки, моросил дождь. На углу возле ки-
оска под дождем стояла очередь, ожидавшая "Вечерку". Впереди
всех стоял рыжеусый старик, за ним Агафонычев, специально
приехавший со Средней рогатки, а за Агафонычевым молодой ин-
теллигент. Они мокли под косым и нудным ленинградским дождем
на холодном ветру, очевидно, надеясь, а может, даже и расс-
читывая узнать что-нибудь еще о языке и мышлении дельфинов
или о сигналах из другой галактики.
Рыжеусый старик в старомодной раскидайке очень продрог и
мог даже простудиться и умереть от воспаления легких. А мне
'было хорошо, и не только от того, что я выбежал из теплой
квартиры, а от веселой мысли, что мне не надо стоять под
дождем и ждать "Вечерку", в которой, может, ничего нет инте-
ресного, кроме объявлений о разводах. А хорошо мне было еще
и потому, что я знал, кому сигналят и кто живет в таинствен-
ной квартире Громовых.
Сильное желание похвастаться овладело мной, и я остано-
вился. Но потом я вспомнил, что Витька читал мне тетрадь под
большим секретом, и прикусил себе язык.
Агафонычев и старик о чем-то спорили, а интеллигент стоял
задумчивый, стройный и очень красивый, напоминая рисунок из
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг