- Нет. Уж в этот раз навсегда. Согласен?
- Подумаю, - сказал я и быстро побежал по старенькой щер-
батой лестнице.
Старухи, видно, почуяли опасность. Увидев меня, бегущего
по лестнице, они издали легкий стон. И мне вдруг стало жалко
старух и почему-то страшно и стыдно, словно я собирался со-
вершить преступление.
41
На другой день Офелия привела их ко мне.
Грунт на холсте уже просох. И я стал вглядываться в двух
старух, прежде чем приступить к работе. Мне захотелось вдруг
представить себе этих старух девушками. И сейчас, глядя на
эти высохшие морщинистые лица, я мысленно пытался пробиться
к их прошлому, давным-давно покинувшему их и оставшемуся
только в воспоминаниях тех, кто знал их девичество и юность.
Я долго-долго смотрел на старух, все еще не приступая к
работе.
Потом старухи сказали:
- У нас дела есть.
- Какие дела? - спросил я.
- Нам надо на Андреевский рынок. Картошки купить, морков-
ки. Укропу. Луку.
И я их отпустил.
Мы остались вдвоем с Офелией.
- Тебе ведь не трудно сделать какое-нибудь чудо? - сказал
я.
- Что значит не трудно? - вдруг обиделась она. - Трудно.
Да еще как! Ты даже не представляешь, сколько это мне стоит
нервов, здоровья. Сколько я трачу усилий.
- Но все равно. Я тебя попрошу. Бог с ней, с моей гени-
альностью. Я как-нибудь проживу и без нее. А ты вот что сде-
лай, я тебя прошу. Верни этим старухам их молодость.
- Зачем им молодость? Они в ней не нуждаются.
- Нуждаются. Все нуждаются в молодости.
- Нет. Это невозможно, не проси. Я не могу вернуть им их
молодость.
- Почему?
- Потому что у них ее не было.
- Была!
- А я говорю, не было, не спорь. За последние годы у тебя
испортился характер. Я понимаю. Тебе хочется перемен. Но
из-за самолюбия тебе не хочется в этом признаться. А знаешь
что? Потерпи денька три-четыре. Мне нужно помочь Коле ула-
дить кое-какие дела. А потом...
- Что будет потом?
- Я заброшу тебя на одну довольно интересную планету.
- Каким способом?
- А каким бы ты хотел?
- Строго научным. Связанным с причинностью, с законами
Ньютона, с физикой Эйнштейна, с геометрией Эвклида и Лоба-
чевского...
- Тогда должно пройти несколько сот световых лет. А ты,
друг мой, нетерпелив.
- Значит, опять чудо? Ты даже не представляешь, как мне
надоели все эти твои чудеса. Я позитивист. Я за факты. Я
против чуда.
- Не беспокойся. Это обоснованное чудо. Оно опирается на
еще не открытые закономерности.
- Ну, уж если опирается, - согласился я.
- Тогда готовься. Заплати за телефон, за квартиру. Оставь
знакомым деньги, чтобы подписали тебя на газеты. Погаси
членские взносы. И пожалуйста, постригись. Стыдно! Посмотри
на себя в зеркало. И купи приличный костюм. На брюках бахро-
ма. На пиджаке нет двух пуговиц. Ты даже не представляешь,
как ты опустился. Подтянись, я тебя умоляю. А через три
дня...
И вот три дня прошли.
42
Вы помните фантастический рассказ Ф. М. Достоевского "Сон
смешного человека"? Я процитирую из этого гениального расс-
каза всего только одну фразу: "Я вдруг совсем как бы для ме-
ня незаметно стал на этой другой земле в ярком свете солнеч-
ного, прелестного, как рай, дня".
То же самое случилось и со мной. "Совсем как бы для меня
незаметно" я очутился "на этой другой земле".
Другой земле? Разве может быть еще одна Земля?
Может.
Я оказался на солнечном, прелестном, как рай, острове,
как и подобает острову, со всех сторон омываемому синими
волнами моря.
Нет, нет! Это вовсе не было робинзонадой. Никаких Пятниц!
И без всяких людоедов и дикарей.
Маленький санаторий, несколько отдыхающих. Обслуживающий
персонал: врачи, сестры, официантки, повара и никакого за-
тейника. И я, только что появившийся в этом бесконечно уют-
ном мире с санаторной картой в руках, с путевкой и всеми не-
обходимыми справками, которыми предусмотрительно снабдила
меня Офелия.
Снабдила ли меня Офелия нужными знаниями, необходимым
опытом, которым располагал каждый житель этого неизвестного
мне мира?
Разумеется, нет. Ведь ее магическое искусство, как всякое
искусство, имело границы.
Было условлено, что я пострадал в экспериментальной лабо-
ратории при неудачном химическом опыте и заболел амнезией,
которая провела невидимую черту между моим настоящим и моим
прошлым. Мое настоящее длилось, освещенное июльским солнцем,
а прошлое походило на затемненное окно в первый день мировой
войны.
О войне пойдет речь дальше, а пока я на глазах у читателя
раскрою свой чемодан и вытащу свои пожитки, чтобы переложить
их в шкаф, где все еще сохранялся таинственный запах вещей
моего предшественника или предшественницы.
Окна комнаты выходили на море, где белел парус, так же
лирично и одиноко, как в стихотворении Лермонтова.
Я напомнил себе, что о Лермонтове я не должен упоминать в
разговоре с отдыхающими. На этой планете не было и не могло
быть Лермонтова, хотя планета чертовски была похожа на поки-
нутую мною Землю. И язык, на котором разговаривала со мной
сестрахозяйка, так гостеприимно и мило принявшая меня, очень
был похож на русский язык, хотя и не все слова совпадали.
Я имел право на ошибки и на нелепо, почти глупо, по-ре-
бячьи звучавшие вопросы. Ведь я болел амнезией и пострадав-
шая моя память очень медленно восстанавливала свои силы.
Я напомнил себе, что на этой Земле не было Лермонтова и
Пушкина, не было Ньютона и Дарвина. Здесь были другие гении
и другие имена, которых я не знал. Но я имел право быть не-
вежественным. Все поймут, что я знал все, что нужно знать
интеллигентному человеку. Все знал, но в один прекрасный
день все забыл. Ведь я забыл даже собственное имя. Человек
без опыта, милый взрослый ребенок. Но был ли я милым? По-ви-
димому, все-таки был.
Соседка за обеденным столом, молодая красивая женщина,
приветливо улыбалась мне. Она не стала бы так улыбаться, ес-
ли бы считала меня жуликом и мерзавцем.
- Как ваше имя? - спросила она.
- Мое имя звучит слишком нескромно и громко, - сказал я.
- Но все-таки назовите себя.
- Шекспир, - сказал я.
Она нисколько не удивилась и приняла это как должное. За-
то я удивился. И только несколько минут спустя все объяснил
себе. Она впервые слышит это имя: "Шекспир". Это имя ей ни о
чем не говорит. На этой планете не было никакого Шекспира.
Я невольно задумался. Мне трудно было вообразить себе мир
без Шекспира, а значит, и без Гамлета. Добро бы, если этот
мир не походил бы на тот, где имя датского принца было одним
из самых популярных. Но мне казалось, что я на Земле. И не-
бо, и деревья, и домавсе было точно такое, как на Земле. И
улыбка на лице моей соседки по столу тоже была земной.
- Значит, вас зовут Шекспир? - сказала она. - Впервые
слышу такое странное имя.
- А ваше? - опросил я.
- Альга.
- Ольга? - переспросил я.
- Нет, Альга, - поправила она меня.
"Неужели эта земля, - подумал я, - отличается от той, как
"о" от "а"?"
- Может быть, вы разрешите, - сказал я, - называть вас
Ольгой?
- Если вам так больше нравится, называйте.
Нащупывание - это тоже познание, но познание в темноте,
когда не горит ни одна электрическая лампочка, ни одна све-
ча, но протянутые пальцы слепца все же узнают то, что им
суждено узнать.
Отчасти я тоже пребывал в темноте, хотя и находился на
чрезвычайно светлом солнечном островке, напоминавшем моему
воображению о местах бессмертного Гомера, о том бурном, бур-
ном, но все же уютном море, где плыл Одиссей.
Моя соседка по столу оказалась ученым, - ученым, как вы-
яснилось, с мировым именем (на этой милой Земле тоже была
наука, ученые звания и мировые имена). Она была известным
энтомологом, специалисткой, изучавшей жизнь и нравы насеко-
мых.
Вот об этой странной жизни и об этих удивительных нравах
она завела со мной беседу между первым и вторым и между вто-
рым и третьим за уютным столиком у окна, где висела такая
земная, такая белая занавеска.
О насекомых я знал мало на той Земле. Мухи, комары, клопы
и тараканы. Но это было чисто опытное, бытовое и приземлен-
но-прикладное знание. За этим вынужденным и скучным, как гу-
дение комара, знанием не сквозила и не просвечивала ни одна
чего-нибудь стоящая мысль.
Но Ольга постаралась осветить дневным светом своей пытли-
вой мысли эту часть таинственного мира.
- Ведь насекомых, - я подразумеваю число видов, - сообщи-
ла она мне, - намного больше всех других видов животного
царства.
- Но тех, кто их изучает, энтомологов, - спросил я, - не
так уж много?
- Что вы? Сейчас почти все ученые в той или другой мере
стали энтомологами. Энтомология первая из наук, она даже
впереди математики и физики.
- Почему же?
- Да потому, что через сто лет на нашей планете, возмож-
но, останутся только одни насекомые.
Она произнесла эти странно звучавшие слова и вдруг спох-
ватилась, вся став алой, как роза в стакане. Она, очевидно,
вспомнила про мою амнезию и подумала, что от меня до поры до
времени нужно многое скрывать.
Она покраснела. А я стал белым как полотно. И свою блед-
ность, как в зеркале, увидел на ее лице, в ее глазах, смот-
ревших на меня с болью сочувствия.
- Как? Как вас понять? - спросил я.
- Я, разумеется, пошутила, - сказала она тихо. - Не сер-
дитесь на меня. Я нечаянно...
Она не договорила.
Я оглянулся и посмотрел. За столиками все были заняты
едой. И воздух в столовой был синь и радостен, как на карти-
нах импрессионистов.
"Интересно, были ли импрессионисты, - подумал я, - на
этой Земле?"
Я задал себе, а не ей этот вопрос. Ее мне хотелось спро-
сить о другом. Но я понял, что мне лучше отложить свой воп-
рос. Не та была минута, чтобы спрашивать.
Минута длилась довольно напряженно. Начавшись так трагич-
но, она кончилась почти фарсом.
- Шекспир! - позвал кого-то женский голос. - Шек-спиир!
Я рассмеялся: неужели на свете мог быть еще один Шекспир,
и к тому же живой, откликнувшийся на чужой зов.
- Шекспир!
Никто не откликнулся.
Тогда соседка моя по столу, энтомолог Ольга, вернула меня
к действительности.
- Это вас, - сказала она. - Вы же Шекспир?
- Да, я Шекспир.
- Вас зовет сестра-хозяйка.
Я подошел к сестре-хозяйке, сидевшей у входа в столовую.
- Вы ничего не потеряли? - спросила она.
- Если не считать самого себя, ничего, - ответил я.
Она изумленно посмотрела на меня.
- Я болел потерей памяти, - объяснил я, - но понемножку
она начинает ко мне возвращаться.
- Тогда вы вспомните...
Она протянула мне снимок с портрета Офелии.
- Я нашла это у дверей вашей комнаты. В коридоре.
- Благодарю...
Я никак не мог вспомнить, существовал ли этот снимок или
возник из небытия? По всей вероятности, фотографы и любители
снимали портрет Офелии на выставке, пока он не "испортил-
ся",.. Но как этот снимок попал сюда? Уж не прислала ли мне
его Офелия?
Слишком много загадок для одного дня. Я еще раз поблаго-
дарил сестру-хозяйку и вышел в сад. Сел на скамейку. Над де-
ревьями плыли облака. Обыкновенные облака. Белые с просинью.
Такие вот облака, да еще над садом, всегда напоминают о без-
мятежности.
По аллеям прогуливались отдыхающие. Вскоре я увидел энто-
молога Ольгу. Она была одна. Я встал и подошел к ней.
- Я не помешал?
- Что вы, что вы, - ответила она. - Я рада.
Мы вышли с ней из сада и пошли по улице. Это была тихая
улица, засаженная деревьями, типичная улица небольшого ку-
роргного поселка.
Гуляли мы часа два или три. Все выглядело довольно обыч-
но, за исключением одного. Я нигде не видел ни маленьких де-
тей, ни подростков. Юноши и девушки попадались, но не моложе
двадцати, двадцати пяти лет. Я подумал: здесь так заботятся
о покое отдыхающих, что не допускают сюда детей и подростков
с их шумом. Для холостяков и нервных людей - хорошо, но не
слишком ли эгоистично?
Я хотел спросить об этом Ольгу, но раздумал. Я спросил ее
не о детях, а о насекомых.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг