пришлось отплевываться кровью. Когда я соглашусь с ним и
скажу ему, что я Синеусов, меня расстреляют.
- За что?
- За нелегальную связь с партизанским отрядом Лубкова.
- Но кто вы на самом деле?
- Знак.
- Знаки не плюют кровью. И не стонут.
- Смотря какие знаки. Но довольно! Я устал от вопросов и
допросов. Вот уже второй месяц, как выворачивают наизнанку
нутро. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи! - сказал я.
Как будто в тюремной камере может быть спокойная ночь.
Легким движением руки штабскапитан протянул мне раскрытый
портсигар, туго наполненный сигаретами.
Рука, запах чуть ли не дамских духов, раскрытый портсигар
и синяя струйка дыма, показавшаяся из почти девичьи нежных
штабс-капитанских ноздрей, - все это пока отнюдь не выгляде-
ло ловушкой, расставленной, чтобы поймать меня. И все же мне
вспомнилось одно лукавое растение, виденное мною еще в детс-
тве в ботаническом саду, растение хотя и уходящее корнями в
жаркую землю, но дополнительно занимавшееся тем, что замани-
вало насекомых, а потом медленно переваривало их в своем да-
леко не совершенном подобии желудка.
Нечто двусмысленно-противоестественное ощущал я и сейчас,
словно вернулся в далекое прошлое и снова разглядывал зага-
дочное растение. Чтобы примирить сверхобычное с обыденным,
люди придумывают названия. У коварного растения было краси-
вое латинское название. Я его забыл.
Штабс-капитан, чтобы примирить меня с собой, тоже поспе-
шил назвать себя.
- Артемий Федорович Новиков, - сказал он чрезвычайно лас-
ковым и дружелюбным голосом. - А вы?
Я не ответил.
- Возьмите сигарету. Английская. Вы знаете английский
язык?
- Я знаю десять языков, - сказал я. - Десять земных. И
один небесный. Язык, на котором со мной разговаривали на од-
ной малой планетке, совсем не похожей на Землю. Но вы, ка-
жется, не верите мне?
- Почему? - Штабс-капитан, искусно действуя ноздрями,
метнул в меня длинную струйку дыма. - Охотно поверю. Ваш со-
сед по камере тоже уверял меня, что он каким-то образом по-
пал сюда из будущего. Пришлось проштудировать роман Герберта
Уэллса "Машина времени". Читал с удовольствием. И даже, зна-
ете, благодарен. Если бы не он, может быть, не удалось бы
почитать. Но чтение чтением, а дело делом. Насколько мне из-
вестно, вы студент медицинского факультета Томского универ-
ситета Покровский Михаил Дмитриевич. Вы окончили томскую
частную гимназию. Поведайте, каким же образом вы оказались
участником нелегальной деятельности?
Я поймал себя на том, что, в сущности, с интересом слушаю
штабс-капитана. Казалось, с помощью его слов я обретал бы-
тие, становясь тем, кем мне суждено было стать в этом удиви-
тельном мире. У меня было имя, отчество, фамилия. У меня бы-
ло прошлое и настоящее. Но будущего у меня, по-видимому, не
было. Еще не начав допроса, следователь сказал, что меня, по
всей вероятности, расстреляют. Он сообщил мне об этом дове-
рительным голосом, понизив его почти до шепота, и приблизил
ко мне свою глянцевито поблескивающую голову, свой молодой,
пахнущий английскими сигаретами рот, словно спешил передать
мне тайну. Интонацией голоса и выражением вдруг изменившего-
ся и побледневшего лица он как бы подчеркнул, что доверяет
мне, и вдруг стал держать себя так, словно был моим сообщни-
ком и готов мне чем-то помочь и, может, даже спасти меня от
расстрела.
То опуская свои мутные сонные глаза и посматривая в лежа-
щие на столе бумаги, то снова поднимая их и вглядываясь в
меня, он рассказывал мне, кем я был, прежде чем попал в ка-
меру. Талантливый режиссер, он, казалось, готовил меня к ро-
ли, которую я должен был играть несколько недолгих дней, от-
делявших меня от развязки.
Спокойно, не спеша, обволакивая себя и меня синим облаком
сигаретного дыма, он описывал мое детство и юность, частную
гимназию, помещавшуюся в стенах монастыря, рядом с кельями
монахов. Он тщательно изучил мою жизнь, прежде чем вызвать
меня на допрос. Но то, что он знал обо мне, не знал я.
Потом он начал рассказывать о себе. Голос его стал откро-
венно-доверчивым и глаза вдруг посветлели, стали почти
по-детски гимназическими. Сквозь воинскую форму офицера уже
просвечивал гимназист, казалось надевший в шутку мундир сво-
его старшего брата. С необычайным искусством он сбрасывал с
себя бремя жестоких лет, бремя своего опыта и возвращался
туда, где когда-то пребывал и я, - в детство, в отрочество,
в исчезнувший мир, на дне которого было так уютно.
Он тоже учился в этой же самой гимназии, но кончил ее на
три года раньше. Сейчас он, словно взяв меня за руку, вел
туда, в юность, в детство, в наш общий мир, где было так хо-
рошо и ничто не угрожало кроме кори и только разве на худой
конец - скарлатины.
Частная гимназия... Похожий на Антона Павловича Чехова
классный наставник в пенсне с черным шнурком, закинутым за
средних размеров учительское ухо, привыкшее к гомону перемен
и всегда внимательно выслушивающее провинившегося гимназис-
та. Дядька с плохо выбритым лицом в широченных, всегда помя-
тых штанах, водивший гимназистов на утреннюю молитву. И сам
господин директор, либеральный и благовоспитанный человек, к
тому же преподававший словесность и обладавший всего одной
слабостью: на экзамене он любил выпытывать от попавшего в
беду старшеклассника, что хотел сказать Николай Васильевич
Гоголь своей странной повестью "Нос"?
Действительно, что он хотел сказать, этот Гоголь, когда
описал, как нос сошел с лица мелкого чиновника и, надев виц-
мундир, стал разъезжать по Санкт-Петербургу в лакированной
карете? Милый, добрый Гоголь, неужели он был в заговоре с
безжалостными словесниками, расставлявшими на экзамене тако-
го рода ловушку?
Штабс-капитан рассмеялся. Он сам оказался жертвой экспе-
римента великого русского писателя, не сумев разъяснить ди-
ректору-словеснику на экзамене намерения давно умершего
классика.
Да, он оказался жертвой коварного вопроса и сейчас хотел
знать, не довелось ли случайно и мне попасть в ту же самую
яму, вырытую классиком в сотрудничестве со словесниками? Ес-
ли мне удалось каким-нибудь образом этого избежать, то он
будет рад...
Воспоминания об отрочестве и гимназических годах, по-ви-
димому, увлекли моего следователя. К тому же он не спешил.
Перед ним лежал лист бумаги, лист пока еще безмятежно чистый
и словно обещавший, что он так и останется не заполненным.
Но вдруг словно поворотом невидимого ключа штабскапитан
замкнул детский мир, а заодно Гоголя, старого словесника и
доброго классного наставника в чеховском пенсне. Лицо у
штабс-капитана стало извиняющимся. Времена стали недобрыми.
В этом все дело. И я должен был понять, что Артемий Федоро-
вич Новиков в этом виноват не больше меня.
А кто же все-таки был в этом виноват? Не могло же слу-
читься так, что время само пожелало стать недобрым и разде-
лило нас - людей, когда-то учившихся в одной и той же гимна-
зии?
- Вы уверяете, - спросил штабс-капитан, и голос его вдруг
налился металлом, - вы уверяете, что целых пятьдесят лет
провели вдали от Земли?
- Не пятьдесят, а всего год. Но здесь, на Земле, действи-
тельно, прошло намного больше. Вам доводилось слышать
что-нибудь об Альберте Эйнштейне?
- Эйнштейн? Как же, как же! Тоже член вашей подпольной
большевистской организации?
- Нет, великий немецкий физик. Создатель теории относи-
тельности.
- Ну и что же? Будто физик не может быть большевиком.
- Он не здесь. Он живет в Германии.
- Оттуда и пришла зараза. Но что вы хотите сказать об
этом физике?
- Вы хотите, чтобы я объяснил вам его теорию?
- Нет! Нет! Ненавижу математику. Уж лучше пофантазируем,
как фантазировал здесь ваш сосед по камере. Этот большевик
кроме будущего ничего не признает. Будущее еще будет или
нет. А настоящее уже есть. И от него не спрячешься, не уй-
дешь. Я вижу, вы тоже своего рода Жюль Верн. А наш с вами
словесник-либерал, понимал толк в художественной литературе.
Этот самого Жюля Верна презирал за наивность. Какой уж там к
черту полет на Луну, когда в земных делах не умеем разоб-
раться. Вот и попал я вместо Луны в контрразведку, а вы в
тюрьму. И кто же нас привел сюда? Да ваш Жюль Берн. Больше
никто. Заманил своей мечтой о будущем. Но хватит Луны, до-
вольно! Вернемся на Землю. Вам суждено быть расстрелянным.
Это аксиома. Я долго не мог понять, что такое аксиома. Но
математик в гимназии мне объяснил. "Человек смертей, - ска-
зал он мне. - Ты, Новиков, человек и поэтому умрешь". Вот
потому математика у меня как-то связывается со смертью. Хо-
тите закурить? Ах, да! Забыл. В далеком вашем столетии все
будут некурящие и непьющие, как в романах Жюля Верна. А те-
перь к делу. Вы встречались с Лубковым?
- Нет, не встречался.
- Не лейте пулю. Говорите правду. Что вам известно о Луб-
кове?
- Ничего. Да и откуда мне знать? Вы же знаете, откуда я
сюда прибыл.
- Прибыли откуда - не знаю. А куда и когда отбудете - мне
известно. Мне и господу богу, а не вам.
- Не пугайте. Смерти не боюсь. Жил бок о бок с ней, когда
летел почти со скоростью света в вакуумах Вселенной.
- О Вселенной после, а сейчас расскажите о ваших связях.
Нам, в сущности, почти все известно, но кое-что хочется про-
верить, сличить. Следствие, знаете, это тоже наука.
Страница перевернулась. И я снова оказался в камере, где
меня ждал Синеусов, тоже обвинявшийся в нелегальных связях с
красным партизанским отрядом Лубкова.
- Били? - спросил он меня.
- Нет. Пока обошлось. Он уверяет, что мы учились в одной
гимназии.
- Боюсь, что это прием. Меня он, например, уверял, что
хорошо знал моих родителей. Напрасно я его пытался убедить,
что у меня их не было.
- И что же? У вас действительно их не было?
Он рассмеялся.
- Пусть это выясняет штабс-капитан Новиков. Моя задача -
остаться загадкой. Правда, это меня не спасег от расстрела.
Так мы перекидывались фразами, он и я, желая обмануть
время и самих себя. Но время между тем шло и шло,.и дело
подвигалось к развязке.
Как-то вернувшись в камеру после очередного допроса, Си-
неусов сказал:
- На днях меня расстреляют. И прежде чем уйти из этой ка-
меры навсегда, я хочу раскрыть одну тайну. Вы должны знать,
почему и зачем мы оказались с вами здесь. В годы вашего пре-
бывания на звездах на Земле произошло одно необратимое собы-
тие. Человеческое общество совершило непоправимую ошибку.
Наука, введенная в соблазн инопланетным разумом, подарила
людям бессмертие. Вы сами, надеюсь, сумеете оценить последс-
твия этого двусмысленного подарка. Выйдя за пределы времени,
люди превратились в символы, почти в знаки. Я категорически
отказался от перестройки клеточной информации. И за это был
выслан в прошлое. А за что были высланы вы? Пока мне это не-
известно. Но вот почему мы оказались здесь.
5
Синеусов... Этим именем называл его следователь и так оно
было обозначено в протоколе. В конце концов он признался,
что он Синеусов, бывший матрос Черноморского флота, скрывав-
шийся под разными кличками и занимавшийся деятельностью, за
которую ему и суждено быть расстрелянным. Признав себя Сине-
усовым, он подписал протокол. Смерть он предпочел бессмер-
тию, которое осталось там, в другом времени, в будущем, но
так странно и парадоксально оказавшемся для него всего лишь
прошлым. Впрочем, не все ли равно человеку, которого завтра
уведут, чтобы поставить к кирпичной стене. Время, в сущнос-
ти, бездонно, и каким крошечным кажется этот краткий проме-
жуток от рождения до смерти!
Он мог испытать эту бездонность, слиться с ней, ведь нау-
ка и общество предлагали ему бессмертие. Но он отказался и
теперь ждал своего конца.
Пока он еще был здесь. Я слышал его голос и видел его ли-
цо и руки, которые должны были скоро исчезнуть. И он смотрел
на меня по-прежнему с интересом, словно не он, а я был за-
гадкой.
Я молчал. Он тоже молчал, наверно мысленно озирая свою
жизнь, а может, и жалея о своем выборе. А если и говорил, то
только о самых незначительных вещах, с которыми легче расс-
таваться, покидая навсегда мир предметов, явлений и форм.
А потом наступила ночь, и он уснул или только притворился
спящим.
Я тоже уснул. И может, мне приснился сон, а может, и пе-
ревернулась страница странной книги, в которой ктото меня
замкнул на замок и потерял ключ. Страница перевернулась, и я
снова оказался в том своем существовании, в которое не хотел
поверить следователь и скептик Артемий Федорович Новиков.
Я снова стоял в саду. А рядом со мной Красавец Стронг. Он
держал в руке раскрытый зонт. Моросил дождь. В двух шагах от
меня была девушка. Она стояла под дождем в легком летнем
платье.
- Вы - книга? - спросил я девушку.
- И да и нет. Но это не имеет значения. Я помогла вам по-
пасть в камеру томской тюрьмы. Но это своего рода экзамен,
который вы должны сдать. Во время вашего пребывания на звез-
дах на Земле произошли кое-какие перемены. Вам еще рано
знать о них.
Она стояла под дождем. А этот чудак Стронг держал в руке
зонтик, словно мог им закрыть льющееся на нас небо.
Лило, лило, лило. Капли дождя струились по лицу девушки,
словно это было изваяние.
Она стояла под дождем, а рядом с ней электронный Спиноза
или высокомолекулярный Гегель с зонтиком в руке. И я подумал
сначала, что это мне только снится - деревья, ожившее извая-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг