- Вместе с женой?
- Да. Вместе.
- На юге?
На этот вопрос Коля отвечал менее определенно.
- Да. Нет, Впрочем, что считать югом? Поездили по разным
местам. Где поездом. Где на телеге. Где пешим ходом. Нигде
подолгу не останавливались.
- И остались довольны?
- Да. Очень. Смена впечатлений так освежает.
А когда Коля остался вдвоем, снова вдвоем с Офелией в ма-
ленькой комнате, он скова начинал подводить итоги. Итоги че-
го? И зачем?
- Миф? - спрашивал он Офелию.
- А что такое миф? - отвечала на вопрос вопросом же Офе-
лия. - Как ты понимаешь смысл этого многосмысленного и не
вполне разгаданного слова?
- Ты хочешь, чтобы я ответил так, как отвечал своим экза-
менаторам, похожим на чеховских интеллигентов, когда держал
экзамен на бога информации?
- Ну хотя бы так. Впрочем, ты мог бы ответить на мой воп-
рос, не высылая себя в двадцать первый век. Разве это трудно
такому начитанному, как ты, аспиранту?
- Миф - это выдумка, ставшая реальностью в сознании лю-
дей. Например, Дон-Кихот, Пикквик, князь Мышкнн или Фауст.
На самом деле ведь их не существовало. Но это обстоятельство
не мешает им в каком-то смысле быть более реальными, чем
миллионы когда-то существовавших людей, но не оставивших ни-
какого следа в памяти поколений, в истории. Правда, это осо-
бая реальность, реальность не материальная, а духовная.
- Отвечая мне, ты ответил и себе. То, что было с тобой,
это тоже особая реальность. Но я ничего не сумею тебе объяс-
нить. Я могу пройти сквозь стены и сквозь века, но я прова-
люсь на любом экзамене, как я чуть не провалилась, когда ме-
ня вызвали в угрозыск по делу этих старух.
- Хорошо, что старухи появились. Я их каждый день вижу на
лестнице.
- Появились? Не они появились, а я их буквально вытащила
за волосы из первой половины девятнадцатого века. Ты дума-
ешь, это было так просто? Во-первых, они там обжились и
чувствовали себя как дома. Одна продавала семечки на Сенном
рынке, а другая оказалась более предприимчивой и стала ссу-
жать деньги обнищавшим студентам и разорившимся дворянкам.
Прежде чем доставить их сюда, я раздобыла документы об их
сомнительных занятиях и теперь держу их в руках. Они теперь
у меня шелковые и называют меня не иначе как своей благоде-
тельницей. Хорошо, что тебя не вызвали к следователю в угро-
зыск. Ты бы не сумел заговорить ему зубы, как сумела я. А
сейчас старухи на месте. И дело об их исчезновении прекраще-
но. Они заявили, что ездили в деревню в отпуск. Хорошее сло-
во "отпуск". Жалко, что оно сохранилось только до конца
двадцатого века. А потом стало архаизмом, таким же архаиз-
мом, как слова: "купец", "подлец", "аферист", "волшебник",
"вокзал", "лес", "кума", "свадьба", "звонарь", "фонарь",
"злодей", "вор", "мор", "коляска", "конь", "крыльцо".
И она стала перечислять слова, которые вымерли в XXI и в
XXII веке или изменили свой смысл. Странно, но, по-видимому,
это доставляло ей какое-то особое, не совсем понятное Коле
удовольствие. Ведь она смотрела и на слова, и на людей, мыс-
ленно сравнивая их бренность и относительность со своей аб-
солютностью существа, не подверженного законам ни времени,
ни пространства.
Два или три раза Коля заметил ее в обществе двух старух.
Старухи, оглядываясь по сторонам, о чем-то тихо рассказывали
ей. Уж не о своем ли пребывании в Санкт-Петербурге первой
половины XIX века. На их лицах затаилось выражение причаст-
ности к большой тайне, груз которой удовлетворял их тщесла-
вию кумушек и сплетниц и одновременно томил их своей нераз-
гаданной тяжестью. Ведь они, эти прирожденные свидетельницы,
страстно жаждущие всего скрытого и тайного, вдруг оказались
не только свидетельницами, но участницами чуда. И чудо ока-
залось не очень продолжительным. Чудо кончилось, как сеанс
немой картины в кинематографе "Форум". Чудо у них отобрали,
и они снова очутились на лестнице, обладая чужой и своей
тайной, но не имея права ее раскрыть. Их длинные языки томи-
лись в закрытых наглухо ртах-копилках. И это было, наверное,
для них настоящей пыткой. Ни-ни! Никому! Ни управдому, ни
соседям. Ни гу-гу! Не то эта колдунья снова перенесет, и не
в царский Петербург с лакированными каретами и тусклыми фо-
нарями, а в тартарары, в огонь, в болото, в ночь, где нет ни
зги, во мглу бездонного колодца. Они познакомились с волшеб-
ным мастерством Офелии и прикусили свои длинные языки.
Завидя Колю, они каждый раз шарахались. Ведь и он был
причастен к их общей тайне. И однажды он остановил их и
спросил:
- А где же вы пропадали все это время?
- В деревне были, - ответили они заученно хором. - У
свойственников. В деревне. Вот те Христос.
И обе крестили себя высохшими птичьими пальцами, прикры-
вая заученным, но святым жестом тайну и грех.
Для Коли началась прежняя жизнь. Но была ли она в самом
деле прежней? Ведь он слишком много знал для человека конца
двадцатых годов XX века, когда генетика делала свои первые
робкие шаги и Луна (уже не говоря о Марсе и Венере) была еще
далекой и неизвестной планетой, та самая Луна, которая пе-
рестала быть Луной в XXI веке и превратилась в эксперимен-
тальную лабораторию, поделенную между тремя научно-исследо-
вательскими институтами.
Коля ловил себя на отнюдь не льстившем ему сходстве с
двумя старухами. Он тоже не смел раскрыть рот, чтобы выдать
тайну. А каково молчать, слушая наивные теории и гипотезы,
давно опровергнутые наукой будущего, открываемые ему, аспи-
ранту, его научными руководителями как самое новое и самое
последнее слово науки. От всего этого можно было сойти с
ума.
И чтобы все-таки не сойти с ума и не проговориться, Коля
принял отчасти рискованное и довольно парадоксальное реше-
ние. Многое из того, что он знал и не знала наука его време-
ни, он изложил в виде очерков с подзаголовком "научная фан-
тастика" и послал в журнал "Вокруг света".
Обидно выдавать за фантастику, хотя бы даже научную, саму
истину, но что он мог поделать? Ни в одной лаборатории мира
не существовали те приборы, с помощью которых можно было
подтвердить его сумасшедшие идеи.
Очерки его опубликовали под видом научно-фантастических
рассказов, но успеха они не имели. И идеи, изложенные им под
видом фантастики, показались вздорными и неосуществимыми да-
же самым смелым научным фантастам того времени. Писательским
талантом Коля не обладал и не сумел склеить научные идеи и
факты острым сюжетом и неожиданными ситуациями, которыми бы-
ли так богаты повести Александра Беляева, печатавшиеся в том
же журнале.
Славы Колины рассказы Коле не принесли, а насторожили ас-
пирантов и ученых и даже тех из них, которые относились к
нему хорошо.
Коля не любил и не хотел быть смешным. Но кто любит быть
смешным, кроме тех, кому это приносит доход!
Получив гонорар за слишком причудливую свою прозу, вновь
испеченный литератор побежал покупать подарок для Офелии.
Она ему подарила чуть ли не целый мир, а он ей шоколадный
торт. И не было ли это все символом алогизма обыденной жиз-
ни, где бытовые предметы и незначительные поступки купаются
в бесконечности Вселенной рядом со звездами и галактиками?
34
Уж не слишком ли много места занял Коля в повествовании,
где ему должна быть предоставлена отнюдь не главная роль? Но
ничего не поделаешь. Всем событиям и фактам (в явное наруше-
ние композиционных законов) пришлось потесниться и подви-
нуться, чтобы не тесно, а, наоборот, просторно было ему, Ко-
ле, в этой книге. Но ведь эта книга была не просто книга, а
кроме того и женщина, и к тому же довольно капризная. Она
предпочла Колю тому, кто появился на первой странице и явно
затерялся на той, где начались Колины похождения и Колины
превращения, к счастью для него пока еще не известные его
научным руководителям и институтскому начальству. Вряд ли им
понравилось, если бы они узнали, что их аспирант, в течение,
правда. очень непродолжительного времени, исполнял обязан-
ности эвенкийского божка, проживая в чуме шамана.
Теперь мне пора напомнить читателю и о себе.
Я тоже дышал, жил, работал. А так как Офелия была занята
Колей и совсем забыла обо мне, моя жизнь не выходила из ра-
мок, в которые заключили себя и все другие обыкновенные лю-
ди, связанные законом всемирного тяготения и единством вре-
мени и пространства.
Страдал ли я от этого? Ничуть. Стремился ли попасть в ка-
кую-нибудь "другую эпоху и перевоплотиться в другую лич-
ность? Нисколько. Меня вполне удовлетворяли обстоятельства,
с которыми я слил себя, выбрав профессию художника.
У этой профессии есть одно несомненное достоинство. Чело-
век, выбравший ее по призванию, тем самым ставит себя в осо-
бые отношения с миром предметов и явлений. Он как бы стано-
вится посредником между миром и людьми, своего рода перевод-
чиком с языка вещей на общедоступный язык, понятный всем
смертным.
Каждый художник тщит себя надеждой, что сумеет разбудить
людей от их вечной дремоты и помочь им увидеть мир во всей
его красоте. С этой мыслью я вставал по утрам и, выпив чашку
кофе, брал этюдник и уходил, чтобы провести день наедине с
городом.
Город становился личностью. В сущности, я писал не от-
дельные пейзажи, а его портрет. Он был един со всеми улица-
ми, трамваями, пешеходами. Он был - не разрозненные части, а
целое. И вот это целое я пытался схватить и передать на
холсте.
Это было чудом - не моя живопись, а мое единство с вели-
ким городом, единство, которое меня буквально пьянило.
Силуэты деревьев на Мойке. Убегающая перспектива домов на
Моховой. Усталое лицо прохожего, возвращающегося домой с ра-
боты. Маленькая девочка, прыгающая па одной ножке в Летнем
саду. Но как это слить в одно целое, чтобы это стало поэмой?
Зачем мне другие эпохи и времена? Всего дороже мне был
этот миг, который я пытался закрепить на холсте. Это вечное
и непостижимое настоящее, которое рядом с тобой и в тебе.
Несколько моих картин были выставлены в Доме печати на
Фонтанке вместе с работами других членов общества "Круг ху-
дожников".
Мои картины, написанные в типично круговской, несколько
эскизной манере, были приобретены саратовским и казанским
музеями. Я рассчитывал, что они окажутся в экспозиции, но
они сразу и, кажется, навсегда попали в запасник.
Запасник... Это слово я потом много раз слышал от Коли.
Он вкладывал в него особый абсолютный смысл, подобный тому
метафизическому смыслу, на который намекал великий Данте,
рассказывая бесчисленным поколениям о своем удивительном пу-
тешествии.
Путешествие Коли тоже стоило рассказа. Но Коля не любил
быть смешным. А безжалостная Офелия, удовлетворяя Колину
безмерную любознательность, то и дело ставила его в смешное
и жалкое положение.
Правда, Коля проговорился, что в следующее путешествие
она обещала превратить его в какого-нибудь гения далекого
прошлого или столь же далекого будущего, если она, конечно,
не разучится орудовать временем-пространством, вечно торча
на этой дурацкой кухне и судача с соседками по лестнице о
том, какое масло полезнее - подсолнечное или новинка из кед-
ровых орехов?
- А что, если она превратит вас в Шекспира?
- Не хочу, - ответил Коля.
- В Бальзака?
- Не хочу.
- В Гегеля?
- С какой стати. Он же идеалист.
- В Леонардо да Винчи?
- Подумаю.
Тут даже я не выдержал.
- Вас избаловали, Коля. Из вас сделали... - Я не догово-
рил, что сделали из Коли. В комнату вошла Офелия.
Она вошла, внеся вместе с собой свое многослойное бытие
богини, которая сейчас вынуждена заниматься домашним хозяйс-
твом, обслуживая своего мужа-аспиранта, экономя каждую ко-
пейку и торча на кухне, где только что кто-то перекрутил во-
допроводный кран и где перегорела электрическая лампочка.
Она вошла и сразу же остановилась, увидев меня. На ее ли-
це появилось выражение досады и недоумения. Она смотрела на
меня с таким видом, словно я пришел требовать от нее, чтобы
она немедленно вернула меня в XXII век, где меня ждал мой
наставник электронный Спиноза и цитологи, чьей обязанностью
было немедленно приобщить меня к вечности.
- Это ты? - спросила она.
- Это я, - ответил я на ее бестактный вопрос.
- Ты еще здесь?
- А где же я еще могу быть? Я попал в этот век с твоей
помощью.
- И ты не жалеешь об этом?
Она разговаривала со мной таким тоном, словно мы только
что познакомились.
- А ты знаешь, где мы с Колей были?
- Знаю, - сказали.
- Откуда тебе это известно?
- Во-первых, я выписываю журнал "Вокруг света". А во-вто-
рых...
Коля подмигнул мне. Его правый глаз вдруг закрылся и отк-
рылся снова, предупреждая меня, что я должен молчать.
И я замолчал. Что мне еще оставалось? Я молча подошел к
окну и посмотрел во двор-колодец. На дне двора в эту минуту
стояли две старухи и о чем-то судачили.
- Это те самые старухи, - спросил я, - которые побывали
вместе с Колей в гоголевском Петербурге?
- Да. Те, - ответила Офелия. - Те самые.
- И они держат в тайне такое странное событие? Боюсь, как
бы не пронюхали репортеры "Вечерней красной газеты". На этот
счет они большие мастера. Правда, такого рода репортажи не
очень-то ценятся в наш слишком трезвый и рассудительный век.
Но не беспокойся. Они придумают для своего материала такой
заголовок, что все пройдет под видом научной загадки.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг