даже начальника местного гарнизона.
Появление его самого здесь, в замороженной репетиционной, было
заключительным этапом великой борьбы.
Но <местная пьеса>, не соотнесенная со сценическими законами и вообще
ни с чем на свете, никак не складывалась во что-либо удобоваримое.
Назревал очередной скандальчик.
- Не советуешься ты с людьми, Петр Петрович, - говорил отрицательный
персонаж. - Отрываешь себя от коллектива.
- Я... Одну минутку, товарищи. Вот тут опять затруднение. А ведь в
третьей картине советовался. И со старым колхозником Михеичем советовался,
и со старым колхозником Пахомычем. Опять эта реплика идет вразрез с
третьей картиной. Может быть, тоже вычеркнуть, Борис Генрихович?
- Ну давайте вычеркнем.
- Но с другой стороны, что же мне тогда вообще говорить - уже столько
вычеркнули? С чего я волноваться начну!
- А ты скажи <здравствуйте> и потом сразу давай выхлест.
- Так это же не я говорю <здравствуйте!> - Герой-любовник покраснел,
затем побледнел. Он повернулся к главрежу. - Нет, Салтан Алексеевич, так
не пойдет. Я рад, что вы зашли и сами все видите. Это черт знает что! Я с
самого начала предупреждал, что с пьесой у нас ничего не получится.
Он вскочил, схватился за сердце, открыл скляночку с нитроглицерином,
вынул таблетку и сунул в рот. Затем стал у окна, отвернувшись от
присутствующих, спина у него вздрагивала. В нитроглицериновой мизансцене
ощущалось явное влияние главного режиссера - это был стиль театра. И в
полном соответствии с методом физических действий по Станиславскому у
героя-любовника, еще недавно здорового мужчины, уже начались процессы в
сердце, сужалась аорта и деревенела, огрубевая, стенка левого предсердия.
Наступило тягостное молчание. Местный автор еще энергичнее
забарабанил пальцами по колену.
- Ну ладно, - сказал главреж, который не любил сердечных припадков у
других, - этот вопрос мы обсудим позже. Сейчас я хотел бы посмотреть,
Борис Генрихович, как у вас идет картина шестая, когда жена приезжает.
Задвигались стулья. Актриса Заднепровская, сорокалетняя задерганная
дамочка с кудряшками, испуганно глянула на главрежа, вспорхнула с места и
стала у двери. Герой-любовник дважды глубоко вздохнул у окна, потом, входя
в роль, мотнул головой, как бы бодая кого-то.
- Приехала, Маша. Ну здравствуй, здравствуй.
Неся на лице пошло-жеманное выражение эстрадной певицы, которая
собирается исполнить песню о чем-то трогательном, Заднепровская кошечкой
скользнула к супругу и пискнула:
- Здравствуй, Петя. Как давно я тебя не видела.
Очередной поднял руку:
- Минуточку!.. Вера Васильевна, дорогая, куда вы даете реплику? У вас
же реплика поверх волос идет. И потом... - Он оглянулся на главного. - Вы
же не в тон отвечаете. Он в среднем регистре, а вы в самом верхнем.
Лицо Заднепровской вспыхнуло красными пятнами.
Она вернулась к двери. Герой-любовник тяжело, как поднимая гирю,
начал опять:
- Приехала, Маша...
Заднепровская - теперь уже не кошечка, а женщина-судья, выносящая
смертный приговор, - гренадерским шагом подошла к партнеру и похоронным
басом бросила ему в ноги:
- Здравствуй, Петя.
Теперь вскочил главреж.
- Вера Васильевна, ведь вы волнуетесь в этот момент, верно? Должны
волноваться, черт побери!
Кругом все затрепетали.
Красные пятна еще сильнее зарделись на лице актрисы. На глазах у нее
выступили слезы, но она быстро подавила их.
- Да, волнуюсь.
- Но как же вы не замечаете, что волнуетесь только по пояс? Лицо
волнуется, руки волнуются, а нога вот так отставлена.
- Сейчас.
Заднепровская сглотнула и пошла к двери.
- Ну как? - спросил главреж, когда они вышли из репетиционной.
- Красота, - восхищенно сказал Изобретатель. - Как раз то, что нужно.
- Понимаете, у нее в распоряжении двадцать пять штампов. Не нравится
один, она дает другой.
- Самое интересное, - задумчиво начал Изобретатель, - что все, что
звучит у вас как <штамп>, <не в тон> и так далее, имеет для меня вполне
отчетливую электрорадиационную подоплеку. Вы говорите <штамп>, а я вижу в
этом потери на конденсаторный гистерезис в нейтронных контактах головного
мозга. Вы говорите <не в образе>, а для меня это означает, что в оболочке
ганглиев у нее слишком долго остается ненужное уже напряжение. Своим
аппаратом я все это регулирую, и... - Он глянул на главрежа и прервал
себя: - Одним словом, я вам из нее Пашенную сделаю. Весь город с ума
сойдет.
- Да какая там Пашенная! Вы добейтесь, чтоб из ансамбля не выпирала.
Не портила хоть. - Главреж положил вдруг руку на сердце. - Тьфу,
дьявольщина! Опять защемило. Ей-богу, мы тут все до инфаркта дойдем. Но с
другой стороны, как быть спокойным? А?.. Вот опять весь спектакль буду
сидеть за кулисами, накручивать. Иначе они вообще мышей ловить перестанут.
- Ничего, - сказал Изобретатель. - В чем у вас сегодня Заднепровская,
в <Бешеных деньгах>? Ну и отлично. Об этой роли в Москве писать будут, из
ВТО к вам приедут, вот увидите. У меня все научно обосновано. Не читали
мою статью в <Театральной жизни>?
- Читал. - Главреж уже снова вытащил из груды хлама какой-то кусок
холста. - То есть проглядывал. А этот ваш ящик на каком расстоянии от
актрисы нужно устанавливать?
- Непринципиально, - ответил Изобретатель. - Установка действует в
радиусе до двадцати пяти метров.
Перед самым началом вечернего спектакля, когда уже прозвенел третий
звонок. Изобретатель - он установил машину в первой ложе - выскочил в
коридор.
- Салтан Алексеевич, хорошо бы ее как-нибудь успокоить перед выходом
на сцену. Понимаете, создать момент торможения на внешние обстоятельства.
- Кого? - остервенело оглянулся главреж.
- Ну, Заднепровскую. А то и аппарат не подействует.
Научно-медицинский факт - она должна быть в спокойном состоянии.
Главреж воздел руки к небу. Изо рта у него хвостиком торчала
прозрачная пластиковая кожица колбасы.
- Слушайте, вы меня оставите когда-нибудь в покое?! У нас для второго
действия еще декорации нет.
Островскому горожане доверяли, и поэтому на <Бешеных деньгах> даже
без войсковых частей получился полный зал. Первые три явления прошли
гладко. Заслуженный артист Коровин - он играл Телятева - держался с
органичностью прирожденного аристократического лентяя. Герой-любовник -
надежда и гордость районной сцены - уже оправился от скандальчика в
репетиционной и в роли Василькова честно завоевывал публику взглядом синих
наивных глаз. Уже начинало вериться, будто середину двадцатого века
сменила вторая половина девятнадцатого, и даже странный, фиолетового цвета
поролоновый куст из <Гипротеатра> на сцене не очень пугал своей
неестественностью.
Но вот в четвертом явлении вышла Заднепровская - она играла Надежду
Антоновну Чебоксарову, - и тотчас все начало разваливаться.
- Познакомь, - деревянно сказала Заднепровская - Чебоксарова шалопаю
Телятеву. - Да ведь ты дрянь, тебе верить нельзя.
Это как вилкой по тарелке заскребло, и всем в зале сделалось стыдно
от фальши.
В первом ряду по контрамарке сидел <местный автор>. Он закинул ногу
на ногу и с удовольствием представил себе разгромную статью, которую
собирался написать по поводу очередной постановки театра. В трех рядах
позади него театральный художник думал о том, как будет выглядеть квартира
Чебоксаровых во втором действии. Холщовые драпри вызывали у него чувство
тревоги. Он поежился в своем обтрепанном пиджачке и непроизвольно громко
вздохнул, вызвав неодобрительный взгляд со стороны сидевшего рядом и
знакомого ему сотрудника райисполкома.
Изобретатель тем временем приготавливал в ложе свой аппарат. Он
повернул какой-то переключатель, отчего в машине зажегся желтый огонек,
включил шнур в штепсельную розетку и, бормоча что-то про себя, принялся
колдовать над кнопками.
А Заднепровская - Чебоксарова продолжала свирепствовать. Ее реплики
звучали, как у начинающей участницы самодеятельности. Отговорив свое, она
застывала, подобно соляному столбу.
- Ничего не чувствует, - вдруг засопел пробравшийся в ложу главреж. -
Видите, руку на сердце положила и считает, что выразила
заинтересованность. Но это только механический знак отсутствующего
переживания. Внутри-то пусто.
Изобретатель кивнул.
- А вы ее успокоили хоть?
Главный смотрел на сцену. Он покачал головой, закусив губу.
- Что вы говорите?.. Насчет успокоить. Я с ней поговорил перед
выходом. С сыном у нее, кажется, недавно что-то произошло. То ли его из
школы выгнали, не знаю. Короче, я к ней подошел и спросил, как у нее с
сыном. Она почему-то покраснела.
- Ничего, сделаем, - сказал Изобретатель. - Хоть что-нибудь она
чувствует, и я это усилю. - Он прицелился аппаратом, нажал какую-то
кнопку.
И тотчас Заднепровская сделалась приличнее. В голосе у нее зазвучали
задушевные нотки. Слова: <Как жаль, что он так неразумно тратит деньги> -
она произнесла с чувством почти искренним.
Изобретатель ни на минуту не выпускал актрису из сферы действия
аппарата. Во втором акте его усилия стали приносить заметные плоды.
Началась сцена Чебоксаровой с Кучумовым, и подлинный испуг перед бедностью
почувствовался в том, как заговорила пожилая глупая барынька с
разорившимся князьком.
Зрительный зал притих, смолкло начавшееся сперва досадное для актеров
покашливание. В паузах между репликами было слышно, как верещат
прожекторы, освещающие гостиную Чебоксаровых с зелеными, взятыми из <Марии
Стюарт> драпри. Местный автор сбросил ногу с ноги. Он с неудовольствием
ощущал, что, несмотря на явную несовременность, происходящее сейчас на
сцене против воли заинтересовывает его.
- Не знаю, - говорила Заднепровская - Чебоксарова о Василькове. -
Знаю, что он дворянин, прилично держит себя.
Главреж опять наклонился к Изобретателю.
- Общения нет, понимаете... Свое собственное состояние играет, а не
логику действия. Из себя исходит, а не из того, что на сцене делается.
Изобретатель, на узком, обезьяньем лбу которого уже выступили
бисерные капельки пота, посмотрел на главного.
- Нажать на общение?
- Ну да. Актер должен помнить, что подает не реплику, а мысль. Если
он что-то спрашивает, это не выражение самочувствия, а желание что-то
узнать.
Изобретатель задумался, возведя глазки к небу, затем лицо его
просветлело.
- Добавлю ей напряжения на окончания ганглиев.
Он повертел что-то в аппарате, и, подчиняясь его электрической
команде, Заднепровская с таким живым интересом спросила у Кучумова, сможет
ли она еще увидеть его, что даже художник в зале забыл на миг о холщовых
драпри и последней линзе в прожекторе. Зашел и застыл у дверей ленивый,
случайно заглянувший в зал пожарник.
- Н-не плохо, - прошептал режиссер удивленно. - Но вот смены
ритмов... Однообразно она слишком держится. С Кучумовым в одном ритме
говорила и вот сейчас с Васильковым.
Изобретатель кивнул, маневрируя аппаратом. Во время шестого явления,
когда Заднепровской не было на сцене, главреж побежал за кулисы и скоро
вернулся.
- Знаете, актриса беспокоится. Спрашивает, почему вы в нее какой-то
штукой все прицеливаетесь. Я сказал, что это киноаппарат. Вам, мол, она
нравится, и вы решили ее в Москве показать. Сам я ее тоже похвалил. Зря,
наверное, а?
- Теперь уже не имеет значения, - ответил Изобретатель. - Раз она в
спокойном состоянии, я за все ручаюсь.
- Да, насчет сына, - вспомнив, зашептал режиссер. - Оказывается, у
нее сын в девятом классе и первое место занял на какой-то математической
олимпиаде. Так что даже удачно получилось, что я ее спросил тогда.
- Интересно, - сказал Изобретатель, - что ведь на самом-то деле она
играет, как играла. Но аппарат усиливает ее мизерные эмоции и создает
впечатление хорошей исполнительницы. - Он ласково погладил свою машину по
серой крашеной жестяной стенке. - А ведь никто не верит, никто не
поддерживает. Они там, в Министерстве культуры, еще до сих пор в
восемнадцатом веке живут. Только одно и признают: <Человек, талант, актер,
пьеса...> А при чем тут человек? Сегодня наука позволяет антенну на сцене
поставить, чтоб индуцировала, и еще лучше будет...
После антракта, когда горожане полакомились в буфете
ложно-шоколадными конфетами <Чайка>, поднялся занавес, и зрители увидели,
как переменилась Надежда Антоновна Чебоксарова. Какая-то тревога и вместе
с тем внутренняя собранность появились в ней.
- Зачем вы обманули нас так жестоко? - спрашивала она у Василькова, и
у всех в зале сердце стеснило предчувствием неминуемой беды. - Того, что
вы называете состоянием, действительно довольно для холостого человека;
этого состояния ему хватит на перчатки. Что же вы сделали с моей бедной
Лидией?
И зрителям как-то жутко стало от того, что на самом деле станется
теперь с молодой красавицей.
Действие текло, отчаивался влюбленный Васильков, интриговала
бездушная Лидия, шутил Телятев. Но постепенно центральной ролью пьесы
начала делаться Чебоксарова-старшая в исполнении Заднепровской.
Растерявшаяся, недалекая, неумная Надежда Антоновна стала отважной
матерью, защищающей свое, хоть и пустое, вздорное дитя, и властно взяла
события спектакля в слабые руки. Какой-то величественно-трагический
оттенок приобрели ее реденькие кудряшки, жеманная претензия появилась в
барственных и одновременно жалких жестах. Сказав дочери, что Васильков
беден, она так посмотрела в публику, что стон прошел по рядам, каждый
зритель счастливо переглянулся с соседом и уселся поудобнее в кресле, чтоб
смотреть дальше.
Изобретатель действовал, подобно опытному телевизионному оператору,
ни на минуту не выпускающему из поля зрения мяч во время футбольного
матча. Он работал руками, ногами и головой, одновременно вертел по два, по
три переключателя, нажимал лбом и коленом какие-то кнопки, нацеливаясь на
Заднепровскую тотчас, как она показывалась из-за кулис.
И актриса уже творила чудеса. Взгляд, жест - все было исполнено
значения. В каждой ее реплике возникали и рассыпались миры. Исподволь
входила в театр развеселая дворянская эпоха, вставали белоколонные усадьбы
над морем колосящейся ржи, бравые усачи скакали охотой, брызгало пенное
шампанское, в паркетных залах лакеи зажигали свечи, и маленькая ножка
бежала в вальсе. Входила... и рушилась. Разламывалась под натиском
практических купцов Васильковых. Зарастали аллеи в парках, жимолость и
ольха забивали брошенные клумбы, гасли и чадили свечи, а бравый усач,
промотав последнее наследственное, отсылал семью в город, сам принимаясь
под обветшалыми колоннами варить кумыс или сапожный крем.
Зрительный зал подтянулся. Он чувствовал себя свидетелем и участником
великого разлома времен, движения истории.
- Отлично, отлично, - сопел гравреж над ухом Изобретателя. - Все
есть. Вот только если органики еще немножко прибавить. Чуть-чуть.
- Органики? - гордо спросил Изобретатель. Он был уже совсем мокрый. -
А хотите, я сделаю так, что актриса вообще забудет, что она на сцене?
Он приник к аппарату, что-то подвернул, чем-то щелкнул. Звонко
пролетел щелчок над головами зрителей, и мгновением позже Заднепровская
косо пересекла сцену и вышла вперед.
У главрежа сжалось в груди. Он чуть не вскрикнул, потому что, ступи
Заднепровская на сантиметр дальше, она упала бы вниз, в оркестр. Но
актриса и не заметила этого. Казалось, у нее действительно потерялось
ощущение, где она и что.
Она заговорила быстро-быстро.
- Что я терплю! Как я страдаю! Вы знаете мою жизнь в молодости,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг