"Тю-тю-тю, доходяги", - послышался из ворот голос. Собаки неуверенно
поднялись. "Кушать подано", - из проёма высунулась рука. Она сжимала
поддон с кусками сырого мяса. Собаки весело заворчали и скопом
устремились в ворота. - Жрать захочешь, последнюю шкуру с себя отдашь, -
- хихикнуло за спиной солнце. Андрея Т. передёрнуло. - Ладно, - сказало
солнце, - мыловаренную фабрику мы, считай, прошли, живодёрню тоже, ну,
свалку и диспансер опускаем, это так, ничего особенного. Что у нас там
осталось? Так-так-так, бетонный забор - ну и чёрт с ним, с этим забором, все
равно за ним одни мухоморы, а учебные стрельбы начнутся только через
неделю. Болото! Хе-хе, болото. Да, кстати, а где твои болотные сапоги? Там
же без них хана. Эх, молодёжь, молодёжь, никакой у вас нынче памяти.
Придется опустить и болото. - Солнце хрипло прокашлялось. - Ладно,
считай, пришли. Вышку я тоже вычеркнул, и часового, и твои документы, ты
же всё равно их забыл. А теперь открывай глаза.
ГЛАВА 3
Солнце было на месте, где ему полагалось быть, - то есть на
вечереющем небе. Правда, небо это было забрано в переплёт окна, и по
пыльному надтреснутому стеклу путешествовали полусонные мухи.
- Где я? - спросил Андрей Т., обращаясь неизвестно к кому.
- В ЗАМАСКе, где же еще, - обыденным голосом ответил Андрею Т.
неизвестно кто.
- В замазке, - автоматически повторил Андрей Т., представив себя
маленьким паучком в янтаре, глядящим на мир вокруг остекленевшими
доисторическими глазами. - То есть как это? - дошла наконец до Андрея вся
нелепость услышанного ответа. - Какая, к черту, замазка?
- ЗАМАСКа - она не "какая", она - "какой". Заповедник
Материализованных Сказок, сокращенно - ЗАМАСКа.
Медленно, словно после дурного сна, Андрей Т. приходил в себя.
Потрогал пальцами веки, надавил на глазные яблоки. Голова вроде бы не
болела, руки-ноги были на месте.
- Тоже мне - Заповедник, - услышал он прежний голос. - Только одно
название.
Андрей Т. повернул голову от окна. И тут же об этом пожалел. На
зашарпанном, вытертом ногами линолеуме, застилающем разбегающийся в
обе стороны коридор, у стены напротив него стоял дряхлый, седой петух и
жаловался человеческим голосом:
- Голые помещения, никаких удобств. Хоть бы рога какие на стенку
повесили, какой-никакой насест.
- Денег у них нет на рога, - послышался голос сбоку. Андрей Т.
посмотрел туда, и сердце его покрылось изморозью. Навстречу ковылял
волк. Весь он был какой-то побитый, с опущенными не по-волчьи ушами и с
волочащимся по полу хвостом.
- Знаем мы ихние "нету денег". - Петух приподнял крыло и почесал
клювом под мышкой. - Сами, вон, дворцов понастроили. В дублёнках ходят,
на "мерседесах" ездят. А тут протирай перья об их линолеум, мерзни на
подоконниках, не жизнь, одно прозябание. Да я, когда при царе Дадоне в
охране служил, ел - от пуза, и не какое-нибудь там гнилое пшено, а
пшеницу, самую что ни на есть отборную. И пил - по утрам квасок, за ужином
- то винцо, то бражку. И если что не по мне, у меня разговор короткий -
слечу, бывало, со шпиля да обидчику клювом в глаз. Царь, не царь - это мне
всё равно: глаз - вон, и к следующему клиенту. Отбою, между прочим, от
предложений не было. В деньгах купался, как теперь вон эти в своих личных
бассейнах.
- Да уж. - Волк уселся рядышком с петухом и стал нервно бить хвостом о
линолеум. - Не кормят почти, не поят, кино - только по воскресеньям, и то
крутят одно и тоже. Лично меня от "Семнадцати мгновений весны" уже одной
водою тошнит. Я Штирлица этого сил моих нет как ненавижу. Попался бы он
мне в свое время где-нибудь в чистом поле, никакая б ему фашистская ксива
не помогла. И "Титаник" их этот - тоже дерьмо. - Волк вздохнул, в глазах его
блеснула слеза. - Продать они нас хотят, вот что я вам скажу. В Диснейленд,
в Мульттаун, американцам. Не выйдет. - Волк встал на все лапы и грозно
оглядел коридор. - Я им не какой-нибудь безродный космополит. Родина -
моя мать, а Тамбов мне заместо папы...
- Америка, Диснейленд... Кому ты нужен там, такой доходяга. У них своих
нахлебников - негров всяких, пуэрториканцев - что козлов недоенных, а тут
еще ты им на гузно свалишься со своей волчьей харей. Тоже мне,
Шварценеггер. - Рядом с волком сидело (или лежало) нечто, очень похожее
на старый футбольный мяч, - такое же круглое, грязное, с продранными
боками и нарисованным фломастером ртом. Оно-то и рассуждало на тему
"Родина и эмиграция".
- Колобок прав, - поддакнул справа кто-то ещё, - кому мы там такие
нужны.
Андрей Т. посмотрел туда и даже не улыбнулся. Это говорил крокодил.
Рот его едва раскрывался, обмотанный нелепым бинтом с торчащим наверху
бантиком. Похоже, у крокодила болели зубы.
Странного народца вокруг становилось больше и больше. Вроде бы, когда
Андрей Т. повернул голову от окна, коридор был почти пустой - ну, сидел у
стены петух, хотя, если честно, и петуха-то никакого у стены поначалу не
было, - и вот, пяти минут не прошло, а в коридоре уже буквально не
протолкнуться от всех этих слоновьих хоботов, деревянных ступ с
торчащими из них вениками да мётлами, каких-то дураковатых малых с
облупленными носами и в ватниках на голое тело, тщедушных девочек с
перемазанными золою лицами, краснорожих дедов-морозов, маленьких
чертенят с манерами азиатских детей, побирающихся в поездах метро, и
прочих экзотических экземпляров. Наверное, в ЗАМАСКе наступило что-то,
похожее на час пик. На Андрея Т. не обращали внимания, он медленно шел в
толпе, изучая непривычную обстановку и прислушиваясь к разговорам.
- Все беды от неудовольствия проистекают, - говорил кто-то, невидимый
за лесом перепончатых крыльев и ослиных ушей, выросшим перед глазами
Андрея Т., - и ежели, значить, дать человеку всё - хлебца, отрубей пареных,
- то и будет не человек, а ангел...
Щеки Андрея Т. коснулось что-то тёплое и текучее и медленно поползло
по коже. Андрей Т. поднял голову. Над ним, рядом с тусклым, пыльным
плафоном, в воздухе висел человек. Пара розовых потрепанных крыльев
болталась у него за спиной, руки были скрещены на груди, ноги вяло
подергивались в коленях. Глаза летучего человека были прикрыты веками,
по лицу блуждала голодная страдальческая улыбка - должно быть,
утомленный летун мечтал о пареных отрубях, вареном сусле или просто о
бутерброде с сыром; тоненькая струйка слюны сопровождала его ангельские
мечтания и орошала рога и головы мельтешащей внизу толпы. Андрей Т.
брезгливо поморщился, отер слюну и отошел в сторону.
- Слон съедает самое большее девять македонских медимнов за одну
еду, - продолжал тем временем прежний голос, - но такое количество
представляет опасность; вообще же шесть или семь медимнов, ячменной
крупы пять медимнов и вина пять марисов...
Обогнув компанию каких-то сизорылых утопленников, которые, усевшись в
кружок, чинили рыбачью сеть, Андрей Т., наконец, увидел обладателя
голоса.
Им был бледный стариковатый юноша, сутулый, с виноватой улыбкой, -
таких в 19 веке обычно называли "архивными". Он сидел на корточках у
стены и читал сочинение Аристотеля "О животных".
- Съест-то съест, да кто даст? - раздался рядом протяжный вздох. Вяло
шевеля хоботом, сквозь толпу пробирался слон. Бока его были впалые, глаза
усталые и больные, ребра вылезали наружу - хоть по ним анатомию изучай.
Меж пыльных слоновьих ног вертелась мелкая облезлая собачонка.
- А этот из какой сказки? - Андрей Т. обратился к сгорбленной старухе с
клюкой, показывая на архивного юношу.
- Из сказки про Читателя сказок, - ответила бойко бабка.
- Кто же такую написал?
- Сам он и написал, кто ж еще про него напишет, как не он сам. - Бабка
смотрела на Андрея Т. подозрительно. Край губы её поднялся, и оттуда, из
черной ямы, вылез и блестел на свету ржавый опасный клык. - А сам ты,
мил человек, из какой сказки будешь?
Андрей Т. замялся, не зная, что ей ответить. Он почувствовал, как
краснеет. Лица, рожи, морды и хари окружающих его сказочных персонажей
повернулись как по команде к нему. Ничего хорошего это не предвещало. По
взмокшей под рубашкой спине прошёлся антарктический холодок. Рядом
клацнули чьи-то зубы. Когтистая рука упыря вылезла из-за медвежьих голов,
и медленно потянулась к Андрею. Бабка стукнула по руке клюкой, рука
убралась на место.
- Что молчишь? Аль язык отсох? - Бабкина клюка крутилась возле лица
Андрея, примериваясь к его глазам; наконечник клюки был острый, с хищной
крючковатой зазубриной, похожей на ястребиный клюв.
- А может, он того... засланный? - Из толпы выступил паренек с волевым,
мужественным лицом и холодным огнем в глазах. На поясе его висела
погнутая тёмная сабля. - Может, он хочет выведать всю нашу Военную
Тайну? Может, ему за это выдали целую бочку варенья да целую корзину
печенья? - Мальчик вдруг замер, насторожился и приложил ладонь к уху. -
Слышу я, как трубят тревогу вражеские сигнальщики и машут флагами вра-
жеские махальщики. Видно, будет у нас сейчас не лёгкий бой, а тяжёлая
битва. Только бы нам ночь простоять да день продержаться...
- Цыц! - сказала ему бабка с клюкой. - Без сопливых как-нибудь
обойдемся. Ну? - Она грохнула клюкой о линолеум и угрожающе уставилась
на Андрея.
- Я... я... - Андрей Т. пытался набросать в голове какой-то примитивный
сюжет, но ничего, кроме попа и коляски, на ум не шло.
- Это еще что за собрание? - услышал он вдруг рядом с собой. Голос
звучал вкрадчиво и елейно, но сквозь эту мармеладную мягкость проступали
сталь и свинец.
Андрей Т. скосил взгляд в ту сторону и обомлел. Важно выпятив грудь и
по-разбойничьи растопырив усы, к нему навстречу приближалась очень даже
знакомая личность. Хвост у личности торчал вверх пистолетом, левый глаз
был прищурен, правый был широко раскрыт и оттуда в окружающую толпу
бил зелёный холодный взгляд, замораживая и обжигая. Еще минуту назад в
коридоре было не протолкнуться, а сейчас он вдруг стал просторным,
население его резко выдохнуло, вжалось в стены и попряталось друг за
друга.
Андрей Т. раскрыл уже было рот, чтобы сказать Мурзиле привычное
домашнее "здрасьте", но Мурзила то ли зазнался, то ли должность не
позволяла проявлять на глазах у публики родственные, тёплые чувства, - он
демонстративно отвернул от Андрея голову и глазом обвёл толпу.
- Ага! Всё те же, и заводила, как всегда, Марфа Крюкова. - Кот вытащил
из холёной шерсти толстую амбарную книгу, раскрыл ее примерно
посередине и сдул со страницы пыль. - Так и запишем: Крюкова Марфа
Индриковна, девяносто пятое серьёзное предупреждение за неделю. - В
лапе его уже торчала древняя перьевая ручка и скрипела, ёрзая по бумаге. -
Еще пять серьёзных предупреждений, и висеть тебе, Марфа Крюкова, на
Доске отстающих. - Он пристально посмотрел на бабку, зевнул и добавил
нехотя: - Со всеми вытекающими последствиями.
Андрей Т. почувствовал укор совести - ещё бы, ни с того ни с сего
подвести старого человека. Он сглотнул, хотел сказать что-то вроде:
"Стойте! Гражданка не виновата!", - но его опередила старуха. Она затрясла
губой, сделалась совсем маленькой и несчастной и слезливо запричитала:
- Да уж, если что - вали всё на бабку Мару. Мара стерпит, Мара - бабка
привычная. В прошлый раз, когда Кащеево яйцо спёрли, сразу все на кого -
на Крюкову. А на кой мне ляд Кащеево яйцо, раз яичницу из него не сваришь.
Справедливость, где она, ваша хвалёная справедливость?
Лица многих при слове "яичница" затянули грусть и печаль, губы оросила
слюна. Кот с шумом захлопнул книгу.
- Так, - сказал он сурово. - О справедливости поговорим в другой раз.
Разойдитесь, всем разойтись. Делом лучше займитесь, нечего языком
чесать. А вы пройдите со мной. - Кот лапой указал на Андрея Т.. Тот с
виноватой улыбкой двинулся за ним следом.
- Тиран! - послышалось за спиной. Кот даже не обернулся.
ГЛАВА 4
- Мур, ты-то здесь как? - Андрей Т. шел теперь с котом вровень,
радостно ему улыбаясь и норовя погладить по шёрстке.
- Простите, мы не знакомы. - Кот обдал его равнодушным взглядом и
увернулся от проявлений нежности.
- То есть как это? - Андрей Т. ничего не понял. - Мурзила, это же я,
твой хозяин. - Он пристально вгляделся в кота.
- Вы меня с кем-то путаете, - Кот упорно не желал быть на "ты" и
держался сухо и чопорно, как на строгом официальном приёме.
- Здрасьте вам, - вздохнул Андрей Т. и только тут, наконец, заметил
некоторые отклонения и странности во внешности своего четвероногого
спутника, которых не замечал раньше.
Во-первых, уши. У Мурзилы-IV-а уши были окраса ровного, пепельного, с
золотой проседью. У этого же на самых кончиках шерсть была чёрно-бурой.
Далее - хвост. В детстве, в дошкольном возрасте, когда Мурзила-IV-а играл
во дворе в песочнице, на него однажды напал чей-то неизвестный бульдог.
Перепуганный Мурзила кинулся от пса на газон, а тут, как назло, -
газонокосилка. Мурзила, конечно, спасся, но маленький кусочек хвоста так и
остался там, среди скошенной зеленой травы, во дворе их старого дома.
Хвост кота, шедшего рядом, был вполне нормальной длины и не имел
никаких изъянов.
Так, в сомнениях - с одной стороны, и в равнодушии и покое - с другой,
они приблизились к незаметной двери, на которой было написано:
"Канцелярия".
- Минуточку подождите здесь. - Кот лапой остановил Андрея, сам же
исчез за дверью.
- Милый, ты там того... - За спиной его топталась старуха. Лицо ее было,
как пряник, - сахарное и гладкое. - Замолви им за меня словечко. Я ж
добрая, ты не думай. А что иногда вспылю - это же не со зла. Трудное
детство, поганое отрочество, гнилая юность. И эта... как её... - Бабка
постучала концом клюки по голому островку черепа, затерявшемуся в седом
океане ее спутанных, давно не мытых волос. - Черепно-мозговая контузия,
одним словом. У меня и справка имеется. - Старуха полезла копаться в
складках своего экзотического халата, видимо, чтобы найти справку, но
дверь в это время скрипнула и кот попросил Андрея Т. пройти внутрь.
Кабинет был как кабинет, ничего особенного. На канцелярию, правда, он
походил мало - ни тебе стеллажей с папками, ни столов со всяким
бумажным хламом, ни устойчивого запаха пыли, обычного для подобных
мест; всё здесь было чистенько и пристойно, за исключением непонятных
веников, связками висевших по стенам, ржавой доисторической алебарды,
скучающей у дальней стены, да самого хозяина кабинета, сидящего за
столом у окна.
Он, то есть хозяин, был какой-то суетливый и нервный; постоянно
дёргаясь и кривляясь, он пытался делать одновременно чёртову тучу дел,
как то: пальцем левой руки набивать что-то на клавиатуре компьютера;
правой - поливать из миниатюрной лейки чахлое кривое растение, ютящееся
в цветочном горшке на широком крашеном подоконнике и напоминающее
декоративный крест; ногой, правой, чесать коленную чашечку левой; левой
же гонять таракана, кружащегося возле ножки стола и норовящего забиться
от страха в любую щель. Спина его при этом тёрлась о спинку стула, язык
пытался найти дорогу в непроходимой чаще усов, разросшихся на половину
лица, один глаз косил, второй, подражая первому, косил тоже, но, кося,
переигрывал и фальшивил, на голове его лежала подушка, должно быть в
качестве грелки.
Андрея Т. он поначалу не замечал, и тот стоял тихонечко у порога,
наблюдая за хозяином кабинета.
Хозяин кончил набивать текст, и заработал принтер. Из щели с
медленным и протяжным скрипом полезли белые полоски берёсты; они
скручивались, падали на пол и раскатывались по всему кабинету. Один такой
докатился до ног Андрея, тот нагнулся, чтобы его поднять, и в это время
хозяин заговорил.
- Ну и что же, спрашивается, мне с вами делать? - Голова его была
повёрнута влево, чтобы косящий и подражающий косящему глаз в упор
смотрели на посетителя. Гоняющая таракана нога на секунду задержалась
на месте, и измученное домашнее насекомое получило секундную
передышку. - Не вовремя вы, ой как вы к нам не вовремя, и число сегодня
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг