Александр Етоев
Как дружба с недружбою воевали
(Время учеников-3)
ПРЕУВЕДОМЛЕНИЕ
История эта - вольное продолжение "Повести о дружбе и недружбе" Аркадия
и Бориса Стругацких. Настолько вольное, что в нем уместился даже кусочек
НИИЧАВО, правда, не того, знаменитого, описанного во всех подробностях в
"Понедельнике", а всего лишь его петербургского филиала.
Действие происходит через 20, примерно, лет после событий исходной
повести. Герои, в большинстве своем, те же - естественно, постаревшие.
Конечно, чтобы скорее ухватить суть, желательно перед чтением пробежать
глазами первоисточник. Впрочем, последнее пожелание относится к тем
читателям, которые с повестью АБС не знакомы. Надеемся, что таких
немного.
Автор не претендует ни на серьезность, ни на глубокий смысл, ни на
какие-либо вселенские обобщения - и поэтому заранее просит прощения у
тех читателей, которые не отыщут в повести ничего для себя полезного.
Итак, повинившись перед читателями, желаем всем приятного чтения.
ГЛАВА 1
Звонок тенькнул, потом забрюзжал отчетливо, потом затявкал, как мелкая
дворовая собачонка. Андрей Т. с тоскою поглядел на плиту и неохотно
прошел в прихожую. "Кого еще чёрт принес в такое неудачное время?" Он
только что забросил в воду пельмени, почти целую упаковку, надо было
следить, чтоб не слиплись, не разварились, и чтобы доблестный кот
Мурзила-IV-а сдуру не обварил лапу, воспользовавшись отлучкой хозяина.
Чёрт принес очень странного человека. Большая рыжая борода росла у
него вроде откуда надо, но при этом была сильно смещена в сторону.
Казалось, мощным порывом ветра её прибило к левой щеке, а от правой,
наоборот, отшвырнуло далеко вправо. И нос его был неестественно
сливовидной формы, блестящий, в трещинках и ложбинках, словно сделан
был из папье-маше. На глаза рыжебородого незнакомца была натянута
широкополая шляпа, а сами невидимые глаза прятались под антрацитовой
черноты очками. Плащ на нем был обычный, и брючки были обыкновенные, и
туфли на коротких ногах могли вполне сойти за нормальные, если бы к ним
добавить шнурки. Шнурков на туфлях не было.
Что-то смутно знакомое было в его нелепой фигуре, но как Андрей Т. ни
силился, память отвечала молчанием.
Человек потянул носом воздух над плечом насупленного Андрея Т. и
неуверенно облизнулся.
"Пельмени, - вспомнил хозяин квартиры, и настроение его резко упало. -
Так я и знал - слиплись и разварились..."
Тут из кухни вдогон всем бедам ударил кошачий крик. "Ну, Мурзила, ну,
уродина, ну я тебе устрою кошачье счастье..."
- Здравствуйте, - сказал незнакомец, - Андрей Т. - это вы будете?
- Я, - без споров согласился хозяин, чуть помялся и кивнул в глубину
квартиры. - Проходите, у меня там...
- Понимаю. Я, наверно, не вовремя, но дело моё не терпит
отлагательств. Геннадий М., - вам этот человек знаком? Собственно, это
дело его касается, ну и вас, если вы, конечно, примете положительное
решение...
- Генка? Так вы от Генки? Что же вы мне сразу-то не сказали! Я ж его сто
лет не видал. Как разъехались по разным районам, так и не виделись, только
созванивались раз в пятилетку. Как он? Что с ним? Где он? Да вы
раздевайтесь, проходите на кухню, у меня там пельмени варятся.
- Пельмени, - сладким голосом повторил гость. - Чувствую холостяцкий
быт.
Не раздеваясь и не снимая шляпы, незнакомец прошел на кухню.
- От пельменей грешно отказываться. У вас с чем? С уксусом? Со
сметаной? - Борода его совершила непонятный кульбит - правая,
вздыбленная её половина, сгладилась, левая отскочила вбок, нацелившись
на кастрюльку с пельменями.
- Я вообще-то их люблю в чистом виде. - Хозяину стыдно было
признаться, что сметану, целую банку, еще утром умял негодяй Мурзила,
масло кончилось, а уксуса в доме отродясь не водилось. - В собственном
соку, так сказать. Впрочем, где-то был майонез, хотите?
- А еще хорошо их с пивом. Знаете? Поливаешь пельмени пивом, только
обязательно светлым, светлое - оно не горчит, добавляешь немного перчика
и лучку, ну это по вкусу, а сверху той же сметаны.
Андрей Т. вывалил пельмени в дуршлаг - начинка получилась отдельно,
тесто, соответственно, - тоже, и поставил на стол тарелки. Мурзила-IV-а
горько плакал на подоконнике, не забывая при этом принюхиваться к
запахам кухни. Хозяин подошел к усатому зверю и щёлкнул его пальцем по
уху. Кот мотнул перед хозяином мордой и притворился обиженным.
- Кис-кис, - сказал незнакомый гость. Кот мгновенно перестал
притворяться и подозрительно уставился на него. - Я знал одного кота, -
продолжал тем временем незнакомец, - который, когда был выпивши,
начисто выпадал из жизни. Делай тогда с ним, что захочешь, - хоть хвост
узелком завязывай, хоть шерсть наголо состригай. Мы его обычно к люстре
подвешивали, для смеху. Так вот, когда он опоминался...
Договаривать гость не стал; Мурзила-IV-а заскрёб когтями по подоконнику;
в глазах его шевелилась ярость: ещё слово про издевательство над котами,
и в комнате рядом с двумя живыми появилось бы одно мертвое тело.
Андрей Т. погладил кота по шерсти - успокоил - и улыбнулся гостю.
Некоторое время гость и хозяин ели пельмени молча, важно почавкивая и
причмокивая каждый на свой особенный лад. Гость так и не раздевался -
сидел в своём кургузом плащишке и то и дело поправлял шляпу, норовящую
угодить в тарелку. Когда хозяин предложил чаю, он скрипуче почесал в
бороде и вежливо отказался:
- Воду не употребляем. Пустой продукт - никаких калорий, только
тяжесть в желудке.
Андрей Т. кивнул довольно рассеянно, поймал убежавшую было в сторону
мысль - естественно, мысль эта была о пропащем Генке по прозвищу
Абрикос, или Геннадии М., как его назвал человек без шнурков и в шляпе. И
спросил гостя:
- Вы сказали, что здесь по делу, и что дело это связано с...
- Делу? - Человек встрепенулся. - По какому такому делу? Ни по какому
я делу не проходил, не надо на меня чужих собак вешать. Моя хата с краю,
ничего не знаю. Бережёного Бог бережёт, а кривой-то дорожкой ближе
напрямик, вот.
- Я про Гену, приятеля моего, вы же сами, когда вошли, про него говорить
начали... - Что-то, пока гость говорил, напомнило Андрею Т. одно давнее-
давнее приключение, и эти вот пословицы-отговорки, и тон, и хрипотца в
голосе... Очень, очень даже похоже, только вот неувязка в возрасте - Коню
Кобылычу, если это переодетый он, сейчас должно быть уже далеко за
восемьдесят, а этот, в очках и шляпе, выглядит, пусть даже со скидкой на
маскировку, самое большее лет на сорок - на пятьдесят. Да и ростом этот
вроде повыше. - И про какое-то положительное решение...
- Ах да, ну да, ну, естественно, - да. Разумеется, я пришел к вам не на
пельмени. Геннадий М., ваш товарищ, пребывает в данный момент в
положении несколько... щекотливом что ли. Ничего опасного, не волнуйтесь,
просто ситуация такова, что вы, как его лучший когда-то, при некоторых
сомнительных обстоятельствах, друг, единственный, кто может ему быть
полезным.
Андрей Т., по правде, мало что уловил в этой словесной патоке,
единственное, что до него дошло, - Генка М., Абрикос, в беде. И неважно,
что сигнал бедствия передается через испорченный передатчик: другу надо
прийти на помощь, это он уловил четко.
- Он болен?
- Что вы, чувствует себя ваш друг превосходно. А вот непосредственное
его окружение... Там, действительно, положение кризисное.
- Мила? Вы про его семью? Послушайте, говорите прямо. Где Генка? Что
с ним случилось?
- На работе, где ему ещё быть. - Гость вытащил из-за пазухи старинный
хронометр-луковицу, отщёлкнул двойную крышку, и в комнате заиграла
музыка. - Вы ещё успеете, если отправитесь прямо сейчас. - Крышечка на
часах захлопнулась, музыка осталась внутри, часы спрятались восвояси.
- Это далеко? С собой мне что-нибудь брать?
- Не надо, всё необходимое там имеется. - При этих словах гость
почему-то хихикнул и выдернул из бороды волосок. - Костыльковское
кладбище по Киевскому шоссе знаете? Нет? Значит, ещё узнаете. Так вот, от
кладбища по дороге на Мохогоново ещё две автобусных остановки.
Остановка ваша называется Топь. Сойдете, а там - леском, мимо свалки
химических отходов, потом будет 5-я мыловаренная фабрика, её вы по
запаху определите, сразу за ней - живодёрня, слева - бывший
туберкулезный диспансер, потом увидите бетонный забор, идите вдоль него
метров сто, только не перелезайте - за забором стреляют. Забор кончится,
начнется болотце, идите смело, там набросаны жерди - хлипкие, но пройти
можно. Кстати, у вас болотные сапоги есть? Хотя неважно, до сапог дело,
может, и не дойдет. Перейдёте болото, увидите деревянную вышку. На
вышке должен быть часовой. Скажете ему, что вы в Заповедник. Да, и
возьмите с собой документы - паспорт там, свидетельство о рождении,
диплом, военный билет... впрочем, чего мне вам говорить - не маленький,
сами знаете.
Гость вдруг поспешно засобирался, вскочил со стула и стал судорожно
благодарить хозяина за пельмени. Потом он кинулся как шальной в
прихожую; Андрей Т. с трудом за ним поспевал, а когда рыжебородый
ткнулся в темноте в этажерку со старыми газетами и журналами,
приснопамятная "Спидола", что без малого двадцать лет простояла на
шкафу в коридоре, не издав за это время ни песни, ни лозунга, ничего, вдруг
наполнилась шумами эфира, обрывками полузнакомых мелодий, голосами,
шорохами и вздохами. Потом эта какофония звуков сменилась
однообразным голосом, выхваченным из какой-то радиопостановки: "...А
бояться тебе, бриллиантовый, надо человека рыжего, недоброго..."
Гость при этих словах почему-то прикрыл ладонями бороду, а когда
ладони отнял, борода была уже никакой не рыжей, а нейтральной пепельно-
серой коротенькой, ухоженной бородёнкою, выдержанной в лютеранском
стиле. Гость перетаптывался с ноги на ногу и почему-то не уходил.
- Простите за навязчивость, - сказал он наконец, - у вас шнурков лишних
нету? А то я тут в баню сходил помыться, так какой-то негодник у меня
шнурки из ботинок вынул. Не беспокойтесь, я вам верну. Адрес-то я ваш
помню, вышлю бандеролью шнурки, только вот до дома доеду.
ГЛАВА 2
Ехать было, конечно, надо и ехать надо было не медля и не раздумывая.
И всё-таки Андрей Т., наученный разномастным опытом своих тридцати с
небольшим лет, набрал номер квартиры родителей, чтобы кое-что выяснить.
Трубку сняла мама. Минут двадцать она жаловалась на нынешнюю дурную
жизнь, потом столько же сокрушалась о своем непутёвом сыне, который
думает бог знает о чём, а только не о нормальном быте, и что надо бы
вернуться в семью, мало ли, что Верка вздорная, драчливая баба, ведь и
сам-то он был хорош, не она одна виновата, и детям нужен отец, иначе
вырастут из детей бандиты, и слава богу, что яйца подешевели вчера на
рубль, так что, может, не всё ещё в России похерено, и не было даже щёлки
в ее затянутом монологе, чтобы вставить хоть точечку, хоть словечко, не
говоря уже о важном вопросе по поводу их лестничного соседа.
- Конь-то? - переспросила мама, когда сыну всё-таки удалось
продолбить в её словах дырочку. - Был, был, Андрюшенька, ты не поверишь,
был. Десять лет как съехал, мы уже и думать о нем забыли, а тут явился.
Довольный такой, с цветами, мы вначале даже не поняли, думали, может,
праздник нынче какой, а он говорит, что нет, просто вспомнил своих добрых
старых соседей, как мы с ним дружно жили, да как мы помогали друг другу,
да как он без нас тоскует и мается в своей новой стометровой квартире на
проспекте Римского-Корсакова. Да уж, как вспомню эту его "помощь" и
"дружбу", так до сих пор руки чешутся. Как он пакости всем жильцам строил.
А доносы как на соседей в жилконтору писал. А как он за дверью своей
дежурил с утра до вечера, всё записывал, кто когда домой возвращается. А
детей как из-под окон гонял, кипятком ошпаривал, как в милицию жильцы за
это на него жаловались. И дед твой, он же не просто так, он же из-за него
свой второй инфаркт получил. Это когда Конь, пакостная его душа,
заявление в военкомат подал, что видели, мол, его, твоего деда, полковника
и героя войны, в сорок втором году на оккупированной захватчиками
территории. Бред, конечно, но деду от этого тогда легче не стало.
Андрей Т. сглотнул, все эти истории он знал хорошо и сам во многих
участвовал, сейчас его волновало другое.
- Тобой он тоже интересовался, - продолжала мать. - Как, мол, там ваш
младший сыночек, да какой он был в детстве умница, не в пример своему
старшему братцу, да хорошо бы с ним повидаться, и телефон твой у меня
спрашивал...
Дальше слушать было необязательно. Андрей Т. скомкал разговор с
матерью, соврал, что у него гости, попрощался и положил трубку.
Значит, все-таки Конь Кобылыч. Дело приобретало неприятный оттенок, и
Спидлец на шкафу в прихожей своей фразой про человека рыжего явно
намекал на подвох.
Только тут Андрей Т. осознал, что Спидлец, Спиридоша, Спиха вовсе не
стоит на шкафу, а вот он, перед глазами, в руке хозяина, и оплавленная
дыра в его теле напоминает о временах героических, когда он, Андрей Т.,
молодой, красивый, четырнадцатилетний, выходил сражаться за дружбу, не
думая ни о подвигах, ни о славе.
Уже через три часа после всех своих раздумий и разговоров Андрей Т.
шагал по мягкой лесной дорожке, проложенной в замусоренном лесу. Места
были обжитые, то и дело приходилось огибать какой-нибудь огород, или
свалку, или ржавый кузов троллейбуса, неизвестно каким волшебником
занесенный в эти пригородные края.
Лес был исполосован просеками, оголён вырубками, изрыт траншеями и
карьерами, но странно тих и непривычно безлюден. То есть люди кое-где
попадались, но это были, должно быть, дачники - они ходили, словно
бледные тени, на вопросы отвечали невнятно, заикались и пожимали
плечами. Ни о каких живодёрнях, тубдиспансерах и мыловаренных фабриках
они знать не знали и ведать не ведали.
Спиха, притороченный ремешком к джинсам, порою судорожно вздыхал,
то ли от переизбытка в лесном воздухе кислорода, то ли от воспоминаний о
пережитом в детстве выстреле из лазерного оружия. Андрей Т. посматривал
на часы и на клонящееся к закату солнце. Ровно в 18-00 Спиха выдавил из
себя голосом московского диктора: "Вёрсты чёрт мерил, да в воду ушёл",
потом сглотнул, как удавленник, и в атмосфере что-то переменилось.
Воздух стал какой-то другой, не лесной, а пустой и спёртый, как в
закупоренном наглухо кабинете. В горле неприятно защекотало. И мох
вокруг, наполненный тенями и светом, резко потемнел и увял, и муравьиные
ручьи под ногами замерцали змеиным блеском, и деревья посуровели и
поникли, и солнце - красное солнышко - сделалось каким-то синюшным, и
на нем, как больной нарост, вздулась шишка сливовидного носа, блестящего,
в трещинах и ложбинках, словно сделанного из папье-маше.
- А шнурочки я тебе не верну, не понадобятся тебе шнурочки, - сказало
заболевшее солнце с гнусавой ласковой хрипотцой, тараня лицо Андрея
полями широкой шляпы и сверля его вкривь и вкось смоляными
стёклышками очков. - В белых тапках тебе скоро лежать в сосновом гробу по
наивности своей и доверчивости.
- Как это? - Андрей Т. не понял.
- А вот так, - ответило солнце и ткнуло подагрическим пальцем Андрею
за левое плечо. - Вон она, пятая мыловаренная фабрика, видишь, дым из
трубы? - Андрей Т. повернул голову и увидел низкорослое здание с черной
пароходной трубой, из которой неряшливыми клубами к небу уходил дым.
Рядом, понурив головы, сидели дохлые, замученные дворняги. Стрелка на
чугунном столбе показывала на деревянный барак, где красными пла-
катными буквами на воротах было написано: ЖИВОДЁРНЯ. - Гляди, гляди, -
- сказало за спиной солнце, - такое ни в каком кино не показывают. - Ворота
живодёрни раскрылись, и оттуда раздался свист. Собаки подняли морды.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг