шин, открыл дверь на улицу.
Машина еще тормозила, а Масленников с мальчиком на руках уже ждал
на краю тротуара. Это была небольшая с виду, но вместительная "нева"
старой, первой модели. Дверца открылась, и инженер сначала положил на
сиденье мальчика, потом сел сам. Машина тронулась и набрала скорость,
но через минуту бег ее выровнялся, и она уже плавно, без спешки катила
по ночным улицам обезлюдевшего мертвого города.
-- Коль, пропащий, ты, как волшебник,-- минута в минуту.
Масленников положил ладонь на плечо водителя. Тот улыбнулся и,
оторвав правую руку от руля, наложил ее сверху на руку Масленникова и
пожал.
Мендель зашевелился, потянулся во сне и по-младенчески зачмокал
губами. Масленников погладил его жесткие волосы.
-- Спит, бедняга. Дай Бог, чтобы с ним все было хорошо.
-- Ну, положим, от нас это тоже зависит,-- сказал человек,
которого Масленников назвал Колем.
Машина с улицы повернула на проспект. Он был такой же пустынный,
но более светел, открыт и, потому, опасен.
Впереди за несколько кварталов от них блестела в лучах огней
гладкая полоса моста. Она взлетала почти до уровня крыш и, обузданная,
прямо в воздухе обрывалась. Слева и справа перед въездом на мост
наполненные жидким светом стояли контрольные посты-автоматы. За ними
-- сетки загонов для арестованных машин. Рядом с постами,
притороченные бамперами к граниту, виднелись две или три патрульные
"волги". Издалека трудно было увидеть, сколько на стоянке машин и есть
ли в машинах люди.
-- Прикрыть мальчика? -- Масленников показал рукой на освещенное
огнями предмостье.
-- Зачем? Свернем на Климовскую. Все равно, если остановят,
найдут. Пусть спит открыто.
Коль сбавил скорость. Ночь, хотя и превратила проспект в пустыню,
но рисковать не стоило.
-- Коль, помнишь, вон у той подворотни стояла будка с мороженым?
Как ты угощал Леночку Иоффе, а толстый Як выхватил у тебя стаканчик
ртом прямо в воздухе.
-- Яка потом Бог наказал. В раздевалке у него стянули мешок с
тапочками. Кстати, Елена Анатольевна сейчас очень важная дама. Ей
двадцать четыре года, и мужик у нее какая-то шишка в мэрии. Одно время
он курировал наш институт, и как-то я ей -- шишке то есть, не Леночке
-- чуть не съездил по роже. В деле, понимаешь, ни ухом ни рылом, а
туда же -- советы давать.
-- Ну и что шишка?
-- Написал кляузу. Мой шеф подтер этой кляузой задницу.
-- Случайно фамилия этой шишки не Железняк?
-- А ты откуда знаешь?
-- Коль, Коль. Стареешь прямо на глазах. Эту историю я слышал от
тебя раза четыре.
-- Ну, могу помолчать.-- Лицо Коля спряталось в тень. Он сделал
вид, что обиделся.
-- Не молчи, Коль, не молчи. Я так давно не слышал твоего дивного
голоса.
-- Ты, Володька, как был трепачом, так им и остался. Ничего тебя
не берет.
-- Тем, Коль, и живу. Спасаюсь. Впрочем, ты тоже. Разве не так?
-- Так.-- Коль притормозил, и машина плавно повернула налево.
Проспект остался позади. Перед ними в зыбком ночном тумане
протянулся туннель улицы. Здесь было темно. Сжавшаяся от ночи и
пустоты улица более походила на переулок. А еще Коль отключил
подсветку кабины и полностью обесточил фары. Ехали в темноте.
-- Не понимаю, почему городские власти экономят на освещении.
Каждый день только и слышишь: "Преступность!", "Усилим борьбу!" -- а
такая элементарная вещь как уличное освещение почему-то никому не
приходит в голову.
-- Просто, Коль, обнищали. Вон мэр в каком виде появляется на
телеэкране. Сирота казанская. А ты -- уличное освещение. Тем более,
нам сейчас темнота на руку.
Коль промолчал.
-- Прямо дорога воспоминаний.-- Масленников ткнул пальцем в
стекло.-- Вот здесь за водосточной трубой прятался Вовка Дежкин. Он
целился в меня из пистолета. Стрелок он, помнится, был отменный. Я
всегда после его стрельбы ходил в мокрой рубашке.
-- Ну, Володя,-- заговорил Коль,-- если сейчас в нас будут
стрелять, то рубашка станет мокрой не от воды. В нашей игре из
водяного пистолета не стреляют.
В тишине запела сирена. Световое пятно скользнуло впереди у
близкого перекрестка и, зачерпнув из уличной темноты, пропало. Пропал
и звук.
-- Нас берегут.
-- От себя.-- Коль уже поворачивал на перекресток.-- Теперь через
Кошкин мост. Так будет спокойней.
* * *
-- Так им будет спокойней. А тебе, Виктор Алексеевич, так будет
спокойней?
Кабину вертолета покачивало. Здесь, на высоте, город уже не дышал
в лицо настоянным на духоте смрадом, и приоткрытая створка окна не
грозила выговором по службе. Кондиционер работал исправно.
Сидевший на месте пилота молодой лейтенант Пасленов на вопрос
Лежнева не ответил. Он коснулся регулятора громкости и прибавил звук.
Открытый эфир ворвался в кабину патрульного вертолета, заглушая едва
слышный голос двигателя и шелестящий свист воздуха над прозрачным
овалом стекла.
Город внизу выгибался огромным панцирем и медленно расползался по
сторонам. Машина двигалась плавно, кругами, то зависая на месте, то
каплей падая с высоты. Резких бросков и хитрых воздушных фортелей,
какими любят щегольнуть вертолетчики, Пасленов себе делать не
позволял. Он был водитель серьезный, и машина его понимала.
Лежнев смотрел вниз, в черноту, словно пытаясь увидеть там, в
одной из трещин на панцире черепахи, медленно движущуюся машину.
-- Хотелось бы все-таки знать, куда они собрались такой веселой
компанией. А то -- Леночки, тапочки... Этот вечер дорожных
воспоминаний, который они устроили, интересен, конечно, но...--
Пасленов повернул голову к капитану.-- Николай Максимович, а может, вы
у них спросите сами? Есть же связь.
"Еще одного шутника Бог послал,-- подумал Лежнев со вздохом.-- Все
шутят. Все Управление. И никогда не знаешь, который из шутников
выкинет очередной номер."
Лейтенанту он отвечать не стал. У Пасленова есть дело -- вертолет.
Все, что ему положено знать, он знает. Минимум сведений об операции.
Плюс кое-какие крохи для поддерживания контакта. Как-никак Пасленов
его помощник, и с этим считаться надо.
Лежнев смотрел прямо перед собой на схему-экран, серебрящуюся в
темноте кабины. Машина с беглецами пересекла Фонтанку.
"Сейчас повернут на набережную".-- Он схватился за портсигар, но
удержался. Десять минут -- сигарета. Прошли только четыре. Надо слово
держать.
Капитан проглотил горький комок и поднес к лицу микрофон:
-- Внимание! Район поиска ограничивается. Зайцеву и Крылову.
Срочно снимайте людей с севера и северо-запада. Стягивайте группы в
квадраты с пятого по девятый. Движение по маршрутам. "Аист", черт
побери! "Аист", вы что -- оглохли? Почему за последние десять минут
три раза ваши машины появились в пределах видимости объекта? Вы мне
всю операцию провалите. Повторяю: нормальное патрулирование. Никакой
перестраховки.
Он вложил микрофон в паз.
Пасленов усмехнулся.
-- Стараются ребята. Получили по жопе, теперь будут стараться.
Николай Максимович, а что если эти, в машине, своими воспоминаниями
просто водят нас за нос?
-- Возможно,-- ответил Лежнев и добавлять ничего не стал.
"В веселое дело он впутался -- помогать беглецам бежать. Впрочем,
внешне, со стороны -- все нормально, заурядная операция, не из
сложных, обычное скрытое сопровождение. Конечно, скрытым его трудно
назвать. Олухи-оперы там, внизу, засвечиваются на каждом шагу. Его
воля, он бы к черту послал всю эту легавую свору, которая ему, якобы,
помогает. Но куда от них денешься? Не сказать в Управлении о действиях
Масленникова и Николаева -- практически означало раскрыться. Да и
невозможно такое скрыть. Слишком много свидетелей. Оставалось одно --
включить операцию в план и стараться лично удерживать дураков от
прыти. Во всяком случае в таком варианте есть явный плюс: все заняты
делом, и никому в голову не придет -- ни Николаеву с Масленниковым, ни
людям из Управления,-- что они работают друг на друга, а все вместе --
на него одного, Лежнева Николая Максимовича, пока еще капитана."
Десять минут прошло. Лежнев закурил сигарету.
"До начала эксперимента -- час. Они успевают. Только бы его люди
не вылезли раньше времени и не наломали дров. Когда не надо, они
почему-то делаются особенно ретивы. А так -- все нормально, все
хорошо. Кроме..."
Слева высоко над ними проплыла тупоносая туша аэробуса. Кабину
залило мертвым светом его сигнальных огней. Гирлянда прожекторов
тянулась вдоль долгого брюха, и на гладкой, с выпирающими шпангоутами
полосе читались нелепые в эту пору слова: "К СОЛНЦУ ПО ВОЗДУХУ НАД
ЗЕМЛЕЙ И ВОДОЙ".
В кабине вертолета под рентгеновским взглядом прожекторов
сделалось тихо и нуютно. Лица вдруг постарели, стали желтыми, как
золотые маски с вправленными в металл янтарными плошками глаз.
Пасленов украдкой взглянул на старшего и задержался на нем
глазами.
Лежнев на него не смотрел. Он никуда не смотрел -- ни вперед, на
раздвигаемую остекленным лбом темноту, ни вниз, на панель пульта. Веки
его были опущены, а рука водила по плоской пружинной дверце, за
которой лежал пистолет.
Аэробус пропал так же бесшумно, как выплыл, лишь ненадолго светом
своих огней замутив белесую высоту ночи. Лежнев очнулся, лицом ощутив
перемену, и заговорил как-то сразу, словно не договорил, сбитый с
мысли появившимся в воздухе чужаком.
-- Перед вылетом сообщили: на квартире у Масленникова умер Натан
Рутберг. Масленников оставил старика одного, а тот взял и умер.
Старость, Виктор Алексеевич. Больное сердце. В это лето много стариков
поумирало. Ничего не поделаешь -- год активного солнца.
Пасленов кивнул.
Лицо у Лежнева сделалось темным, он опустил голову.
"Слава Богу, он лично не присутствовал на дознании. Иметь дело со
стариками -- нет, упаси Господь. Рутберг ничего не сказал. Он знал,
что старик ничего не скажет, иначе не послал бы к нему четверку своих
людей. И все же ощущение было поганое."
-- Там, в машине,-- он показал сигаретой,-- об этом никто не
знает.
Струйка пепла, как серая змейка, медленно потекла вниз.
-- Я думаю, если Масленников узнает о его смерти, как он себя
поведет? Они ведь были друзьями, старик и Масленников. Странная
дружба. Хотя, я считаю, покойного Натана Иосифовича Масленников
интересовал более как феномен дискретной эволюции психики. Рутберг
профессионально занимался вопросами психологии личности. У него есть
работы.
Капитан замолчал. Он вспомнил возвращение первой группы.
Первая группа. Масленников, Николаев, Борейко. Эксперименты по
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг