Воздух шумел навстречу; иногда слышался писк какой-то нечисти,
гнездившейся в бесчисленных закоулках; временами доносились из глубины
здания приглушённые, невнятные звуки.
Я рассчитывал, переходя по вентиляционным коробам из помещения в
помещение, скрытно понаблюдать дёртиков, постаравшись хоть что-то выудить
из их разговоров, а при случае и обследовать комнаты.
Наверное, инстинктивно я сворачивал в ответвления, из которых тянуло
теплом, и вскоре увидел раздробленный дырчатым люком красноватый
мерцающий, трепещущий свет и услышал характерный шум. Проявляя
максимальную осторожность, на четвереньках подполз к круглому люку,
открывавшемуся, судя по петлям, от меня, в помещение.
Прильнув глазами к отверстиям, я увидел довольно большую прямоугольную
комнату, один из торцовых простенков которой образовывала передняя часть
печи, по-видимому, газовой. К печи вела возвышавшаяся над полом узкая
бетонная эстакада, растянувшаяся почти на три четверти длины помещения.
Имея в самой высокой своей точке высоту пять или шесть футов, она
постепенно понижалась по направлению к печке, образуя наклонную плоскость,
и вдавалась внутрь неё. По верху этой бетонной горки были положены
примитивные рельсы или направляющие, выполненные из грубого металлического
проката квадратного профиля, опиравшиеся на листовые подкладки. Заслонка
печи, вероятно, перемещавшаяся на вертикальных направляющих, закрывала
собой предпечье, опустившись до самых головок рельс. Из-за неплотно
прилегающей заслонки через широкие щели вырывались иногда языки
красно-оранжевого пламени и облачка копоти и дыма. Горение сопровождалось
характерным гудением воздуха, присущим газовым печам.
У противоположной печке стены стояло две-три плоских, узких и
продолговатых тележки со сваренными из профильного проката тяжёлыми, в
пятнах окалины, рамами, и с небольшими, имевшими реборды, колёсами. На
торчавших с боков плоских кронштейнах закреплялись длинные отрезки
потемневшей толстой стальной проволоки, скрученные и погнутые. На торцах
имелись приваренные к днищу скобы, согнутые из стального круга и служившие
для крепления троса или захватывания крюком при вытаскивании из печи.
Здесь же стоял прислонённый к стене длиннющий металлический стержень с
кольцеобразной ручкой на одном конце и крюком - на другом. Рядом валялись
металлический совок и проволочная метла. Из конца толстого чёрного шланга,
прикрученного проволокой к проржавленному вентилю, сочилась тонкой
струйкой вода, пропадавшая в дырочках большого квадратного металлического
листа, закрывавшего сток. Бетонный, как и эстакада, пол, слегка понижался
к стоку. На голой стене недалеко от двери висел электрошкаф с небольшим
количеством переключателей и кнопок. Пара светильников под потолком,
забранных предохранительной сеткой, с трудом проталкивала сквозь пыльные
стекла тусклый свет.
В первые секунды я принял комнату за лабораторию, упрямо попытавшись
уверить себя в том, что тут, наверное, производят какие-то опыты или
технологические операции, требующие высоких температур. Конечно же, я
трусливо обманывал самого себя. Всё говорило за то, что передо мной нечто
вроде крематория, где сжигают трупы умерших. Впечатление он производил
тягостное и скорее напоминал преддверие ада, чем крематорий.
Меня всегда заносило не туда, куда нужно, но сейчас выбирать не
приходилось. Если это действительно крематорий - ничего интересного здесь
не узнаешь, но через него можно проникнуть в другие помещения базы, чтобы
не тратить время, блуждая по каналам вентиляционной системы. Я ещё с
минуту выжидал, прислушиваясь, а потом начал поворачивать первый из двух
язычков запора, связанный с находившейся с обратной стороны люка
рукояткой, собираясь открыть крышку и затем спрыгнуть вниз, как вдруг
дверь растворилась и в помещение вошёл... Индюк!
13
Я чуть не вывалился из воздуховода на бетонный пол. Минута ожидания, этот
"отсчёт до десяти", которые я, зная свою порывистость, всегда заставлял
себя производить в подобных ситуациях, возможно, и спасли мне жизнь.
Индюк, худоватый, бодренький и шустрый, со сладеньким выражением на
бородавчатом лице, был не в скафандре и не в комбинезоне, а в дешёвеньком,
припудренном перхотью тёмно-синем костюмчике и лёгких, в дырочках, плохо
начищенных коричневых полуботинках.
Попыхивая вонючей сигареткой, он с полминуты постоял, потом взглянул на
часы и в нетерпении снова направился к двери, но тут она распахнулась, и
двое дёртиков ввели связанного по рукам и ногам... Чмыря! Я ничего не
понимал. Час от часу не легче. Чмырь неловко, короткими, из-за мешавших
ему вязок, шажками подошёл, подталкиваемый молодцами, к одной из тележек и
встал неподвижно.
Его, наверное, сильно и долго били недавно. Лицо Чмыря, с заплывшим правым
глазом и окровавленными, распухшими губами, лишилось уверенности,
надменности и спеси, которые оно излучало на плацу тренировочного городка
в день моего "убийства".
В бункер вошли ещё двое дёртиков и встали, не проходя вглубь, недалеко от
двери, дымя сигаретами.
- Ну, мистер Чмырь, - обращаясь к нему, издевательски произнёс Индюк, - не
хотите ли прокатиться с горки на санках?
Все негромко рассмеялись, но бедный Чмырь молчал.
Я подумал про себя "бедный", ничуть не лицемеря. Я не испытывал к нему
ненависти, хотя должен был испытывать, да ещё какую, и не только из-за
того, что он сделал, собирался сделать тогда на плацу.
- Ну что же, господа? Начнём, пожалуй, - Индюк бросил окурок на пол.
Дёртики вчетвером начали укладывать Чмыря на тележку.
Индюк несколько секунд наблюдал за ними, потом сначала наклонился и затем
присел перед тележкой, что-то соображая, и засмеялся:
- Ребята, вы смотрите, как расположен храповик. Нам ведь нужно прокатить
Чмыря ногами вперёд, не так ли?
Дёртики заржали.
- Верно, Такикок, - сказал один из них, рыжий и курчавый, с бабьим
вывертом ног в коленках, дёртик.
- Давай, переворачивай, - буркнул другой, небольшого роста, коротконогий
малый с гладкими смоляными волосами и изрытым, пористым лицом.
Вся группа вновь начала суетиться над не издавшим ни звука Чмырём. Они
перевернули его на сто восемьдесят градусов, снова уложили на это страшное
ложе и намертво приторочили проволокой к раме тележки, так что он не мог
шевельнуться, составив с тележкой как бы единое целое. Затем они
развернули тележку на полу так, чтобы несчастный мог видеть печь.
- На улице сыро и влажно, сыплет дождь, - заговорил Индюк, отходя к стене
и обращаясь к своим головорезам, словно предлагая им затравку для
разговора.
Рыжий тут же отозвался в тон Индюку:
- Да-а, в такую погодку хорошо протянуть ноги к камину.
- А ещё лучше въехать прямо в камин и уж затем протянуть ноги, - добавил
один из вошедших последними парней, выпуская сигаретный дым через ноздри и
сплёвывая прямо на лежавшего Чмыря.
- Сейчас мы предоставим мистеру Чмырю такую возможность, - ехидно сказал
Индюк. - Поднимайте, парни!
Затаив дыхание, наблюдал я из-за крышки люка за зловещими приготовлениями,
всё ещё надеясь в душе на то, что вот сейчас Индюк или кто-то из его
помощников достанет пистолет и пристрелит Чмыря, прежде чем спустить его с
горки. И вновь обманывал себя.
Не выпуская изо рта сигарет, сдавленными голосами приговаривая "ножками
вперёд, ножками вперёд", дёртики вчетвером взгромоздили тележку на рельсы
страшной горки, поставив ее передними колёсами позади упора, рычаг
которого болтался вдоль вертикальной стенки эстакады.
- Ребята, вы можете пока идти пить пиво, - отпустил Индюк тех двоих,
пришедших позже, пришедших, наверное, только для того, чтобы помочь
взвалить тяжёлую тележку с плотным и мускулистым Чмырём на горку. - Вы это
заслужили, и теперь можете спокойно выпить за здоровье мистера Чмыря, -
напутствовал он их под общий смех.
Двое громил, погасив о Чмыря сигареты, вышли вон, остались рыжий, который
назвал Индюка Такикоком, и черноволосый.
- Мастэд, - повелительно сказал Индюк, - покажи мистеру Чмырю, как мы
поможем ему просушить ноги.
Мастэд хмыкнул, подошёл к шкафу на стене и встал к ней полубоком,
поглядывая на остальных дёртиков и на не проронившего по-прежнему ни слова
приговорённого.
Чмырь молчал, но был - это я видел отчётливо - весь мокрый, как мышь.
Рыжий Мастэд передвинул рычаг с шарообразной рукояткой, торчавший из
панели шкафа, и печная заслонка поднялась вверх.
Яркое пламя гудело в печи; жар, втягиваемый вентиляторами, сразу достиг
меня, хотя печь имела и свой собственный мощный отсос. Но и без того я,
как и Чмырь, давно уже взмок липким потом и чувствовал противную тошноту.
- Вот видишь, - обращаясь к смертнику, продолжал разглагольствовать Индюк,
- как устроена жизнь. Трои ноги всегда опережали твою дурную голову, и
сейчас они тоже пойдут впереди её. А у неё будет некоторое время, чтобы
кое-что вспомнить, подумать кое о чём, например, о смысле жизни. Ножки
твои хорошенько прогреются; высохнут, наконец-то, твои вонючие носки, а
головка всё это увидит и глубоко прочувствует.
- Ну что же ты, Мастэд, покажи! - резко бросил он рыжему.
Рыжий Мастэд поиграл рычагом на пульте, и заслонка, повинуясь его
движениям, опустилась до половины, потом снова поднялась и снова
опустилась, оставив лишь неширокую щель между своим нижним краем и
головками рельс.
- Смотрите, мистер Чмырь, как ловко Мастэд управляется с заслонкой! Когда
ваши вонючие ноги въедут по щиколотку в печку, он прижмёт вам голени
заслонкой, потом вы заедете туда по колено, и так далее.
Я не верил своим ушам. Я не понимал, как Чмырь, которого мне сейчас было
нестерпимо жалко, выносил всё это. Я бы не смог. Но что мог сделать Чмырь,
и что бы смог сделать я на его месте? Этот человек, который хотел убить
меня и полагал, что сделал это, - там, на плацу тренировочного городка, -
теперь вызывал во мне безмерное сострадание и жалость. Но что-то
удерживало меня от каких-либо действий, я колебался.
Между тем Индюк продолжал издеваться над обречённым.
- Сейчас, мистер Чмырь, вы познаете ощущения, которые испытывает человек,
когда ему некуда больше идти. Вспомните, как вы убивали кукол. Вы ведь
замочили их сотни полторы, я думаю, не меньше.
- Он уложил сто шестьдесят две куклы, Такикок, - подал голос черноволосый,
всё это время топтавшийся у рычага упора-фиксатора.
- Да, это, безусловно, выдающееся достижение, - глубокомысленно пожевал
губами Индюк. - Но как хорошо быть смертным, ребята. И как приятно,
наверное, умереть мистеру Чмырю в такой тёплой компании, в такой, можно
сказать, согревающей душу обстановке.
- И никто не скажет о мистере Чмыре, что он умер в одиночестве, -
поддакнул рыжий Мастэд, и все трое засмеялись.
И тут Чмырь не выдержал.
- Что же ты, подонок, не привёл сюда свою шлюху? Сбегай за ней, ты, вшивый
индюк, и заставь её раздеться догола - здесь же тепло. - Он говорил, как
человек, которому уже нечего терять.
Индюк движением руки дал знак рыжему поднять заслонку, что тот
незамедлительно и исполнил.
Лицо Индюка посуровело. Яркое пламя из печи, упав на него, заострило
крючковатый, вислый нос, резко обозначило носогубные складки и бородавки
на шее и на щеках. Несмотря на то, что мистер Такикок оставался хозяином
положения, выглядел он довольно жалко, особенно из-за неровно
подстриженных, сальных волос и обильной перхоти на них. Но спокойствие его
было сродни спокойствию и методичности настоящего садиста, да он и являлся
им.
- Я знал, что ты не выдержишь, - криво ухмыляясь, сказал он, глядя на
Чмыря. - Это тебе не в куклы играть, скотина. Ты слишком зарвался, заехал
колесом на обочину. А я не люблю, когда мне перебегают дорогу. Я ничего
никому не прощаю, запомни. Хотя тебе теперь запоминать ни к чему...
Задумал занять моё место, - сообщил он, притворно апеллируя к скалившим
зубы головорезам. - Ловкий малый, очень ловкий. Но теперь он отпрыгался,
как думаешь, Блэкбёрд, как думаешь, Мастэд?
- Мы ему подрумяним пятки, - сказал черный Блэкбёрд, оглаживая ладонью
рукоятку фиксатора.
- Пусть попробует отрабатывать свой коронный "сандерклэп" на печной
заслонке, - весело откликнулся Мастэд.
- Правильно, ребята, - заключил Индюк. - "О, ленивые, жаркие, сумасшедшие
дни лета!" - притворно вздохнул он.
- Да не курлыкай ты, гад! - задыхаясь от бессильной ярости, вскричал Чмырь.
- Ну что ж, Блэкбёрд, - как ни в чём ни бывало тусклым голосом прокурлыкал
Индюк, - клиент дозрел.- Поехали! - вдруг громко и зло, с оттяжкой,
воскликнул он.
Черноволосый дёрнул ручку, упор-фиксатор освободил путь передним колёсам,
и тележка тронулась, унося с собой в геенну огненную очередного грешника.
Отчётливо застрекотал храповик. Тележка раскатывалась с горки, но Чмырь,
разумеется, не хотел въезжать во врата ада. Наблюдая страшную сцену, я
испытывал тяжёлый ужас - а что должен был испытывать он?
Внезапно звериный рёв буквально сотряс бетонный бункер. Инстинкт
самосохранения брал верх. Чмырь кричал так, что у меня закололо никогда не
болевшее сердце.
Он словно бы спохватился и перешёл из состояния ступора, в каком,
по-видимому, пребывал, к запоздалым попыткам освободиться. Извиваясь, как
червяк, дёргаясь назад, он пытался замедлить, остановить движение тележки.
Но не зря Индюк упоминал о храповике. Обратной дороги не было. Западающая
между зубцов храпового колеса собачка не позволяла тележке сдавать назад,
в лучшем случае Чмырь мощными рывками мог некоторое время удерживать её на
одном месте. Но долго это продолжаться не могло.
Я даже не заметил, как в моей руке оказался излюбленный мною
автоматический восемнадцатизарядный "спиттлер", который уже успел
нагреться в ней. Да, я помнил трагические, полные боли, высокие строки:
"Счастье - это тёплый пистолет". Неужели я готов был привести к полному
финишу мучителей Чмыря - гнусных и подлых убийц гнусного и подлого убийцы
кукол? Я понимал, что стал свидетелем расправы над проигравшим в борьбе за
власть внутри банды дёртиков Чмырём, которого сейчас уничтожали
победители...
Мастэд сам, без команды, ещё раз поиграл заслонкой печи, на которую
неотвратимо наезжал Чмырь.
Тот завизжал, как резаный, глаза его вылезли из орбит, в диком ужасе он
крошил себе зубы, предпринимая нечеловеческие, чудовищные усилия, чтобы
прекратить скатывание в ад. Но путы были слишком крепки, а тележка тяжела.
Однако он был здоров, этот лось, этот обречённый на мучительную пытку
убийца, а смертельный ужас утроил его и без того немалые силы.
Неожиданно в одной из судорожных попыток Чмырь превзошёл знаменитого
барона Мюнхгаузена, который когда-то сумел вытащить самого себя вместе с
лошадью из болота за собственные волосы. Ему удалось оторвать один конец
тележки на несколько дюймов от направляющих, и при последующем опускании
одно из колёс её заскочило ребордой за внешнюю боковину рельса. Тележку
заклинило, она встала!
Я в этот момент несколько расслабился, трое палачей тоже, как
заворожённые, наблюдали за поворотом страшного сюжета.
А смертник, непрерывно крича и продолжая свои усилия, забился и задёргался
с удвоенной энергией, почувствовав, что он находится в своих попытках на
верном пути к свободе, почувствовав сладкий запах свободы. Иллюзорный
запах.
В эти мгновения до меня, наконец, дошло, что Чмырь уже несколько секунд
как сошёл с ума. Господь смилостивился над ним, облегчив ему переход в
лучший мир. Обделавшийся, с пузырившейся на губах пеной, Чмырь закатился
вдруг чудовищным, дьявольским смехом.
Короткие мои волосы встали дыбом, сердце бешено колотилось, а безумный
Чмырь раскачивал тележку в продольном направлении, и она громыхала и
дребезжала и билась на неисповедимых путях Господних вместе с ним.
И вдруг - мог ли я или его мучители предположить такое - тележка сорвалась
с узкой эстакады и свалилась вниз.
Я уже давно находился в рабочем ритме, но думаю, что и дёртикам,
наблюдавшим вместе со мной, показалось, что Чмырь падал целую вечность.
Колёса металлического катафалка медленно задирались вверх, Чмырь должен
был упасть лицом вниз. У него ещё оставался шанс, но он не мог придти в
момент его падения на руки и на ноги, как кошка - на четыре лапы, потому
что его выпрямленные, сомкнутые ноги и лежавшие по швам руки были намертво
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг