Анизателлы. Здесь меньше всего было тщеславия или других столь же
низменных побудительных причин. Просто люди, в основном молодые, усвоившие
в институте, что природа изучена уже в такой степени, что неожиданности
вряд ли возможны, вдруг лицом к лицу столкнулись с такой неожиданностью.
Сначала они растерялись. Кое у кого шевельнулась подсознательная мысль,
что лучше бы этого яйца не было вовсе. Раз факт нельзя объяснить, не лучше
ли сделать вид, что его вообще нет? Впрочем, если такая мысль и
шевельнулась, то ее сейчас же прогнали куда-то в черную нору подсознания.
Труднее было расправиться с привычной мыслью, что все главное и
фундаментальное давным-давно открыто.
Откуда появилась такая мысль, сказать довольно трудно. В институтах
меньше всего стремились к тому, чтобы воспитать самоуверенных и ни в чем
не сомневающихся специалистов. Но насыщенные до предела учебные программы
должны были в короткие сроки донести до студентов хотя бы самые общие
истины, и история науки постепенно превратилась в хронологию фактов, а не
в историю борьбы идей.
Вот и получилось, что люди покидали институтскую скамью с сознанием,
что все самое главное и интересное открыто уже до них.
Правда, поработав год-два в научном коллективе, они постепенно начинали
убеждаться, что дело обстоит совсем не так, как это им казалось, и в любой
узкой специальности предостаточно "белых пятен".
И вот теперь молодой коллектив Анизателлы увидел настоящий белый
материк. Все положительные и фундаментальные истины, все абсолютные и
непогрешимые законы, как жалкие стекляшки, разбились вдруг о берега этого
материка. И молодые исследователи растерялись. Лихорадочно и торопливо они
бросились изучать отдельные частности, исследовать внешние, лежащие на
поверхности, свойства. И ни у кого не было ни времени, ни достаточного
опыта, чтобы попытаться осмыслить явление.
Волна экспериментаторства захлестнула робкие ростки гипотезы. Первым
это понял Грот. Он отложил в сторону лабораторный журнал и вышел из
кабинета. По длинному, облицованному кремовым пластиком коридору он прошел
в лабораторию. Тяжелая дверь отворилась бесшумно, и никто не заметил, как
он вошел.
Валька и Коханов осторожно подтаскивали к висящему яйцу большую машину
для испытания на прочность. Яйцо оказалось как раз между пластинами.
- Ну, кажется, можно пускать? - спросил Валька.
- Давай! - махнул рукой Коханов.
Валька нажал кнопку пуска, и пластины начали медленно сближаться.
Коханов прильнул к окуляру, медленно наводя на фокус.
- Ну, что там у тебя? - спросил он Вальку. - Заело?
- Почему заело? Уже триста килограммов на квадратный сантиметр.
- Не может быть! Оно все еще висит, не касаясь пластины. Зазоры тысяча
триста сорок микрон.
- Так оно и останется! Ближе все равно не будет.
- Давай, давай! Нагружай еще, - махнул рукой Коханов.
Валька вновь взялся за ручку лимба.
- Сколько? - спросил Коханов.
- Восемьсот.
- А теперь?
- Тысяча сто.
- Давай быстрей!
Коханов не отрывал глаза от окуляра. Валька спокойно и даже как-то
равнодушно увеличивал нагрузку.
- Ну? - спросил через некоторое время Коханов.
- Три двести, - ответил Валька.
- А теперь?
- Пять девятьсот.
- Давай еще быстрей!
Но в этот момент раздался треск, и стрелка манометра со звоном
ударилась об ограничитель нулевого деления.
- Амба, - сказал Валька, вытирая лоб.
- Кранты, - подтвердил Коханов.
"И откуда только у них этот древний жаргон?" - подумал Грот и подошел к
машине.
- Зачем вы затеяли этот эксперимент? - спросил он строго. - Или с
самого начала вам не было ясно, что ничего не получится?
Валька промолчал, а Коханов промычал что-то весьма неопределенное.
- Неужели его ничем не возьмешь? А, Савелий Осипович? - спросил Валька.
Грот хмыкнул и пожал плечами.
Он забыл уже те благие намерения, с которыми пришел сюда, в
лабораторию.
"Может быть, оно волны такие испускает, которые на психику действуют?"
- подумал Грот. Но это был последний акт самоконтроля с его стороны. Ему
во что бы то ни стало захотелось хоть как-нибудь воздействовать на
проклятое яйцо. И почти неожиданно для самого себя он сказал:
- А что, если попробовать экранировать его от полей?
- Прекрасная идея! - немедленно восхитился Коханов.
- Ни черта не выйдет, - минуту спустя отозвался Валька.
- Почему? - повернулся к нему Грот.
- Квант электромагнитного поля фотон, а фотоны оно отражает. Я же еще
тогда пробовал...
- Вероятно, вы правы, Валя, - сказал Грот, кивая головой, - но, может
быть, оно отражает не все фотоны? Ведь вы пробовали лишь в узком диапазоне
видимого света.
- Не только видимого. Я и инфракрасные лучи пробовал.
- Да, да, помню... Когда измеряли температуру скважин. Вы
мне-рассказывали.
Валька молча кивнул головой.
Коханов сосредоточенно думал, как развить идею шефа. Он хотел показать,
что в его лице Грот обрел если и не очень талантливого, то, во всяком
случае, преданного ученика.
- А если взять жесткое рентгеновское излучение? - сказал Коханов и
подвинул Гроту кресло.
Грот кивком поблагодарил его и сел.
- Над этим я уже думал, Олег. Но так ничего и не решил. Рискованное это
дело, ребята. Кто его знает, что это за штука. Как бы не было беды...
- Да, да, конечно, - как эхо, отозвался Коханов и понимающе вздохнул.
- А почему, собственно, рискованная? - спросил Валька. - Что может
произойти?
- Да мало ли... - сказал Коханов. - Ты же сам не можешь заранее сказать
что! Ни ты, ни я - никто не может.
- Ну и прекрасно! - Валька взмахнул руками. - Давайте тогда попробуем,
вот и станет все ясно.
Валька взглянул на Грота. Шеф молчал. Тогда Валька решил обратиться
непосредственно к нему:
- Савелий Осипович, чего нам бояться? Либо поток лучей отразится назад,
либо проникнет в вещество. Какие еще могут быть последствия?
- Вот меня и волнует, что будет в том случае, если гамма-лучи проникнут
в яйцо. Вы можете мне сказать, что будет?
Коханов покачал головой.
- Да ничего не будет! - Валька рубанул воздух ладонью. - Измерим
энергию лучей на выходе и хоть приблизительно сможем судить о структуре
яйца. Больше ничего не будет!
- Как знать, - вздохнул Грот.
Валька разгорячился, увлекся и перестал следить за своими словами.
- Да что это вы все опасаетесь?! - возмущенно закричал он. - Кто мы,
ученые или перестраховщики?
Грот внимательно посмотрел на Вальку и ничего не сказал. Коханов
воспринял это молчание как сигнал.
- Да как ты смеешь так говорить? - подскочил он к Вальке, возмущенно
насупив брови. - Знаешь ли ты, что Савелий Осипович...
Но Грот остановил его движением руки. Он поморщился, как от зубной
боли.
- Успокойтесь, Олег. Валентин Алексеевич отчасти прав. Наука не может
двигаться вперед без риска. Другое дело, что этот риск не должен быть
слепым. Но мы еще вернемся к этой теме. Вы мне напомните как-нибудь на
досуге, и я расскажу вам одну историю... Но обратимся к теме нашего
разговора. Я хочу предостеречь, Валя, от безрассудства. Даже - я не боюсь
употребить это слово - от авантюризма.
Грот поднялся с кресла и, подойдя к Вальке, положил ему на плечо свою
огромную, тяжелую руку. Валька едва доставал головой до ключицы шефа, и
вместе они представляли собой довольно комичное зрелище.
- Видите ли, Валя, - с легкой тенью усмешки сказал Грот, - возможно, с
годами я и стал перестраховщиком и даже консерватором. Это естественный
процесс. Такой же естественный, как ваш безрассудный авантюризм, который с
течением времени, я надеюсь, исчезнет... Так вот, обе эти крайности весьма
опасны. Настоящий ученый находится где-то между мною и вами. Поэтому не
будем ссориться и постараемся сублимировать обе наши крайности в нечто
полезное. Согласны?
Валька хотел кивнуть головой, но овладевший им бес сказал Валькиным
голосом:
- Выходит, что настоящий ученый нечто вроде манной каши пополам с
малиновым вареньем: наполовину консерватор, наполовину авантюрист?
Грот, напротив, был сегодня ангельски сдержан и терпелив. Он даже
улыбнулся:
- Кроме суммы арифметической, мой друг, есть еще и сумма диалектическая
- некое новое качество, возникшее на базе единства двух противоположных
свойств.
Коханову было непонятно долготерпение шефа. Он бы давно поставил
возомнившего о себе щенка на место.
- Боюсь, Савелий Осипович, что для Вали это очень сложно. Ему нужно
растолковать диалектику на уровне манной каши. Иначе не поймет.
Грот с интересом, так, по крайней мере, показалось самому Олегу,
взглянул на Коханова, но ничего не сказал.
В лаборатории наступила тягостная тишина непонимания и какой-то скрытой
вражды. "До чего же все получилось не так, как надо!" - с досадой подумал
Грот и громко сказал:
- Ну что, продолжим наши игры?
Эти слова прозвучали настолько фальшиво, что Грот поморщился и махнул
рукой.
- Вспомните ваш опыт с лазером, Валентин Алексеевич, и представьте себе
на секунду, что яйцо усилит отраженный луч гамма-частиц. Вот вам одна из
сотен мыслимых возможностей. Так что давайте попробуем экранировку и,
пожалуй, низкие температуры.
Валька хотел возразить, но Грот жестом руки остановил его:
- Облучение рентгеном или гамма-лучами я запрещаю. Это все! Продолжайте
работать.
Грот открыл дверь и вышел из лаборатории. Воцарилась тишина.
"И почему я с ним сцепился? - подумал Валька. - Идея жесткого облучения
пришла ему самому, высказал ее Коханов. Потом роли переменились - я вдруг
стал горячим поборником эксперимента, а Грот его запретил. Типичный
парадокс. Так сказать, идейная перезарядка. Живой пример диалектики,
которую я могу понять лишь на уровне манной каши. До чего же все нехорошо
получилось! И глупо".
Валька покосился на Коханова.
- Чего смотришь? - спросил Олег.
- Так, ничего.
- Ну, будем трудиться. Я уже придумал... Сначала мы оденем яйцо в
проволочную сетку и заземлим. Потом подведем под него дьюар с жидким
гелием и магнит в миллион эрстед. После этого...
- Знаешь что? - прервал его Валька. - Все это ерунда! Делай сам, если
хочешь. А я пойду...
Валька старался как можно меньше бывать в лаборатории. Получив новую
точку в Южном секторе, пропадал там целые дни. К великому удивлению всех
немногочисленных обитателей Анизателлы, он сделался неутомимым тружеником.
Если раньше он работал с ленцой, поминутно отвлекаясь, и разбрасывался на
всякие пустяки, то теперь по количеству исследованных скважин шел далеко
впереди всех.
Никто не понимал причины такой внезапной перемены. Сам Валька тоже едва
ли смог бы внятно объяснить, что с ним происходит. Порой ему казалось, что
его обидели, даже оттерли от работы над яйцом. Но в глубине души он
сознавал, что это не так. Поведение его было реакцией на бесплодный
эмпиризм. Основная причина была только в этом. Другое дело, что сюда
примешивались и такие сложные и неясные чувства, как юношеская
несдержанность, неумение ждать и чрезмерная чувствительность.
Если раньше Валька преклонялся перед Гротом, видел в нем кумира, то
теперь он поспешил этого кумира низвергнуть. Грот не был великим ученым,
как это казалось Вальке раньше, по также неправильно было бы считать его
трусом и шляпой, как это стал делать Валька теперь. Одним словом, из одной
крайности он шарахнулся в другую.
И чем дольше продолжались бесплодные эксперименты, тем больше он
заблуждался. Он уже забыл, что идея жесткого просвечивания была выдвинута
не им. Поверив в нее, он сам для себя предстал в новом свете непризнанного
и отвергнутого гения.
Конечно, он не настолько потерял под ногами почву, чтобы надеяться, что
Грот, отчаявшись, обратится к нему за помощью. Но ему было приятно с
горькой и мудрой усмешкой на устах пройти мимо лаборатории, где в поте
лица трудились Грот, Коханов и Лена Гларская.
Впрочем, было и еще одно обстоятельство, которое заставляло его
неустанно бурить грунт Анизателлы. Он надеялся найти еще одно яйцо. "Кто
сказал, что оно единственное? - так или приблизительно так думал он. -
Вполне логично предположить, что в недрах планеты скрыты десятки, а может
быть, и сотни таких яиц. Более того, они могут неподвижно висеть
где-нибудь в атмосфере или скрываться в водах Мариба. Если бы удалось
найти хоть еще одно, я бы один поставил опыт. Я бы доказал им..."
И он закладывал скважину за скважиной. Он наткнулся на урановую смолку,
обнаружил уникальное месторождение лантанидов, открыл новый минерал
анизателлий, но ничего подобного яйцу не нашел.
Грот догадывался о том, что происходит с Валькой, и не мог поэтому
радоваться его успехам. Кроме того, Гроту было неприятно, что Валька
отстранился от исследований в лаборатории. Эксперименты с яйцом были делом
сугубо добровольным, а с основной работой Валька справлялся отлично.
Поэтому Грот, вопреки своим чувствам, вынужден был отдавать ему должное,
хвалить его. Грот понимал, что под внешним покровом благополучия кроются
разлад и неудовлетворенность. Он решил обязательно вернуть Вальку в
лабораторию, чего бы это ему ни стоило. Тем более, что без Валькиной
горячности и смеха там стало очень скучно.
Грот надумал поехать в Южный сектор.
Танк тихо покачивался на волнах. Грот остановил машину, поднял колпак,
глубоко, с наслаждением вздохнул и огляделся. Линия горизонта едва
виднелась. Небо казалось таким же нежно-синим, как и вода. Красное солнце
было еще не ярким и туманным.
Впервые за десять месяцев Грот увидел картину, которая почти ничем не
отличалась от земной.
Он вспомнил Алушту. Базальтовые камни и тонущее в синем вечернем
сумраке солнце. Ему даже показалось, что вот-вот здесь, на Марибе,
появятся дельфины. Разогнавшись, они оборвут вдруг тянущуюся за ними
ртутную цепочку пузырьков и взлетят в воздух. Один за другим, как аккорды
бравурного марша. Вверх и тяжело, гулко вниз, вздымая фонтаны белых брызг.
Вверх и вниз.
Но воды Мариба были мертвы. Ни дельфинов, ни рыб, ни водорослей - как в
бассейне для плавания. Грот загрустил. Потом вспомнил, что скоро прибудет
транспорт с Земли. Хромов обещал ему двести килограммов оплодотворенной
осетровой икры, тысячу литров циклопа и два тюка спор элодеи. На первое
обзаведение.
Привычные заботы отвлекли от дум о Земле. Он не был одинок здесь, но
это не мешало ему тосковать. Иногда он думал, что скучает по Земле даже
больше, чем другие.
"Наверное, оттого, что меня никто не ждет".
Он еще раз глубоко и жадно вдохнул влажный воздух и скрылся в люке.
Танк тотчас же поплыл дальше. Грот вызвал Вальку по радио:
- Алло, Валя! Алло, Валя! Отвечайте, где вы!
- На месте, Савелий Осипович. Южный сектор, второй карьер, точка М7.
Как всегда...
- Хорошо. Я уже запеленговал. Скоро буду, - сказал Грот и выключил
автомат.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг