многое покажется не столь уж важным. Только что стало известно о покушении
на Гитлера.
- Что?!
Карстнер впервые увидел под глазами веселого человека с седыми висками
усталые морщины. И глаза, где-то на самом дне, хранили горечь.
- Вы правы, - тихо сказал он, - сегодня важно только одно. Перед этим все
должно отойти на задний план. Мне уже пора?
- Скоро за вами заедет машина.
- А как покушение? Я уже понял, что оно не удалось.
Человек молча кивнул и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся с большим
красно-коричневым чемоданом.
- Здесь образцы товаров вашей фирмы и всякие мелочи, которые необходимы в
дороге людям вашего возраста и положения. Машина уже пришла...
...Отправление экспресса Гамбург - Копенгаген почему-то задержали на два
часа. Карстнер решил на всякий случай пообедать. Он зашел в привокзальную
пивную и сел за длинный стол.
- Обед у нас отпускается только по мясным талонам, - сказал кельнер - За
деньги можно получить пиво.
"Чуть не влопался!" - подумал Карстнер и, повернувшись к кельнеру, пояснил:
- Видите ли, меня направляют за границу, и карточки я оставил жене. Мне
ведь они будут ни к чему.
Кельнер понимающе кивнул.
- А где можно поесть за деньги?
- Вы приезжий?
- Я из Кеппеника, но много раз бывал в Гамбурге по делам фирмы.
- Тогда вы легко найдете "Адлон". Это близко, нужно только перейти площадь.
- Знаю.
- Там отпускают без карточек. Но цены...
Карстнеру вдруг стало страшно покидать душную накуренную пивную, куда-то
идти, пересекать большую пустынную площадь.
"Слишком долго я был оторван ото всего этого... Можно провалиться на
каких-нибудь мелочах, о которых не имеешь ни малейшего представления", -
подумал он и, улыбнувшись, сказал:
- Для "Адлона" я не слишком-то богат, приятель.
Кельнер задумался и молча оглядел Карстнера.
- Могу предложить вам суп из бычьих хвостов, совсем свежий картофельный
салат и шарлотку с грушевым джемом, - неожиданно улыбнулся он.
- Спасибо, дружище! И пива. Дайте мне кружку доброго гамбургского пива.
- Без талонов это все обойдется в двадцать четыре марки.
- Вот вам тридцать. Гоните две кружки!
Кельнер принес две высокие фаянсовые кружки пива и суп. В прозрачной
водице плавал кусочек настоящего куриного яйца.
Да и на вкус она показалась Карстнеру превосходной. Но пиво было
отвратительное.
"Это оттого, что я отвык", - подумал он.
Насвистывая "Лили-Марлен", кельнер поставил перед ним салат и шарлотку.
Карстнер благодарно кивнул.
За окном завыли сирены. Хрипящий репродуктор объявил о надвигающейся волне
бомбардировщиков. Погас свет. Кельнер чиркнул спичкой и зажег перед
Карстнером тусклую коптилку. Такие же коптилки затеплились на соседних
столах.
Карстнер заволновался, что из-за воздушной тревоги не попадет на свой
экспресс.
- Все равно до отбоя ни один поезд не тронется с места, Так что сидите
лучше здесь, - успокоил его кельнер.
- Почему?
- Искры из паровозных труб хорошо заметны с воздуха.
- Ах, так...
- Да, ничего не поделаешь, - кельнер отошел от стола.
От первых разрывов мелко задрожали бутылки на буфете. Застучали пулеметы.
Хрип в репродукторе напоминал дыхание астматика.
Хлопнула дверь. На пороге выросли темные фигуры эсэсовцев с бляхами на
груди. Один из патрульных остался стоять в дверях, двое других медленно
прошли в зал.
"Мне, как всегда, везет", - подумал Карстнер.
- Всем оставаться на местах! Проверка документов.
Эсэсовцы медленно обходили столы, подолгу разглядывая документы в свете
сильного электрического фонаря.
Тоскливое предчувствие сдавило горло Карстнера. Он осторожно потрогал
внутренний карман, проверяя, на месте ли документы.
Прямо перед Карстнером появилась широкая, в нетерпении раскрытая ладонь.
Карстнер нащупал пальцами заграничный паспорт и вытащил его из кармана.
Унтерштурмфюрер включил фонарь. Осветил фотографию. Направил резкий свет
Карстнеру в глаза. Бросил паспорт на стол.
- Командировочное удостоверение!
Карстнер достал командировочное удостоверение.
- Почему не в армии?
- У меня язва двенадцатиперстной кишки.
- Дайте солдатскую книжку.
Карстнер полез в карман. Солдатской книжки там не было. Он вытащил брачное
свидетельство, медицинскую карточку, справку о расовой полноценности,
плацкарту, - солдатской книжки не было. Он отчетливо помнил, как человек с
седыми висками вместе с остальными документами дал ему и солдатскую
книжку. Фельдфебель запаса Пауль Дитрих, легко ранен на Сомме в 1915 году,
награжден железным крестом, размер противогаза третий. Там говорилось и о
язве двенадцатиперстной кишки.
Все это тревожно вспыхивало в памяти Карстнера, пока он лихорадочно
ощупывал свои карманы. Он даже заглянул под стол, не упала ли случайно
туда эта проклятая книжка.
- Ну?!
- Я, кажется, оставил солдатскую книжку дома, господин унтерштурмфюрер, -
упавшим голосом сказал Карстнер.
Теперь он был совершенно спокоен. Он знал, что сейчас его заберут. Самое
страшное уже случилось. Все остальное не стоит волнений.
- Вам придется пойти с нами.
- Возможно, солдатская книжка лежит в чемодане, господин унтерштурмфюрер.
Мой чемодан в купе экспресса Гамбург - Копенгаген. Если вы позволите...
- Дайте вашу плацкарту.
Он взял плацкарту и осветил ее фонарем. Объявили отбой.
- Ташке! - унтерштурмфюрер подозвал второго эсэсовца. - Всех проверили?
- Точно так, унтерштурмфюрер. Все в порядке.
- На шестом пути вы найдете экспресс Гамбург - Копенгаген. Получите там
чемодан вот по этой плацкарте.
Карстнер понял, что все кончено. И сразу вспомнил; не хватает только,
чтобы при обыске у него нашли английские фунты с одинаковым номером.
Унтерштурмфюрер стоял к нему спиной и разговаривал с Ташке. Неуловимым
движением руки, на которое способны только карманные воры и люди,
прошедшие концентрационные лагеря, он вытащил бумажник и по уклону далеко
задвинутых под стол ног спустил его на пол. Бумажник упал без звука.
- Пойдете с нами, - обернулся к нему унтерштурмфюрер.
- Но мой поезд, господин офицер ... Я же не успею на поезд...
- Поедете следующим. Мы дадим вам справку!
- Но...
- Не валяй дурака! На выход, живо!
Теперь с ним разговаривали настоящим языком. Пререкаться не было смысла.
Карстнер встал из-за стола, поглубже затолкал носком бумажник и с
удовлетворенным видом человека, исполнившего свой долг, пошел к двери.
2
"Сказал я ей: "Дарю тебе сердце мое", а она отвечает: "Ну что ж, для него
у меня есть футляр на молнии..." И увидел я, что чувиха лицом благообразна
и умом находчива. И тогда порешил я приобщить ее к лику святых путем
медленной пытки на костре любви..."
- Мильч! К тебе пришли.
Лаборант электрофизической лаборатории Института физики вакуума Роберт
Мильчевский спрятал исписанный мелким почерком лист бумаги в стол.
Черти, не дают творчески поработать. Похоже, Вадька так и не получит
завтра этого письма. Придется дописывать дома. Неприятно. В отделе
создается явно нездоровая атмосфера. Скоро дело дойдет до того, что весь
рабочий день придется посвятить выполнению плана или беседе с
посетителями. Грустно, девушки.
Мильчевский вышел в институтский коридор, длинный, как очередь в столовую,
когда хочется есть. Солнечный свет из огромного окна падал на серый
пластиковый пол, усиленно шлифуемый в течение рабочего дня подметками
докторов, кандидатов и неостепененных товарищей.
Театр начинается с гардеробной, так полагал великий режиссер. Наука
кончается в коридоре, так думал Мильч. Зато начинаются дипломатия и
сплетни. Здесь ученые бросаются идеями, обмениваются симпатиями, заключают
союзы.
Зеленые стены коридора разрезались на узкие полосы многочисленными белыми
дверьми с табличками и надписями; "Вход строго воспрещен", "Сектор
испытаний", "Вход воспрещен", "Лаборатория © 11", "Вход посторонним
воспрещен", "Научно-технический отдел", "Лаборатория волновой функции", "С
огнем не входить", "Брось папиросу" и так далее.
Возле залитого светом окна стоял молодой человек, нетерпеливо барабаня
костяшками пальцев по подоконнику. Вокруг его гладко причесанной головы
разливалось радужное апостольское сияние, за спиной сонм мечущихся пылинок
поднимал и опускал легчайшие ангельские крылья.
Мильчевский сразу узнал эту фигуру, тонкую и подвижную, похожую на
вопросительный знак. Патлач собственной персоной. Патлач - назло густо
набриолиненным волосам, Патлач - отрицание новенького, только что с плеч
заезжего туриста, костюмчика а ля Пари, Патлач - выражение внутренней
разболтанной патлатой сущности. Вот он, в одежде херувима с крыльями и
нимбом, окруженный со всех сторон запретами и надписями и... ничего? Не
хватает только арфы, но она, очевидно, в одном из его бездонных карманов.
Мильч поморщился. Появление Патлача в коридоре научного института его
шокировало. По его мнению, этот тип вообще персона нон грата, хотя и
вполне годится для специального использования...
- Хм, - сказал Патлач вместо приветствия. - Качаешь науку с боку на бок?
Двигаешь ее в сторону?
- Ты озверел? Чего заявился? Как нашел меня? Я же...
Патлач прищурился.
- Совершенно срочно нужно получить с одного будущего нобелевского лауреата
небольшой должок за контрабандный японский транзистор.
Мильч покраснел.
- Была же договоренность на конец того месяца, - проговорил он.
- Что делать, времена меняются, цены подымаются, - беспечно сказал Патлач.
- Нужны башли. Сегодня!
- Я сейчас не могу, - глухо ответил Мильч.
Патлач помолчал, расковыривая носком узкого туфля шов на пластиковом полу.
- Я так и думал. Эти мне Эйнштейны без сберкнижки. Тогда вот...
Он вынул из кармана пиджака плоскую длинную коробку.
- Небольшая услуга. Пусть полежит здесь денька два. В субботу принесешь к
"Веге".
- Нет, - сердито сказал Мильч. Его и без того тонкие губы сжались в
ниточку.
- Не надо, - мирно сказал Патлач.
- Что не надо? - возмутился Мильч.
- Не надо спорить. Моя просьба - пустяк, и ее следует исполнить.
В голосе Патлача было что-то, заставившее Мильча протянуть руку к коробке.
Едва опустив ее в карман, он обнаружил, что собеседника уже нет. Был и
исчез. Растаял, как эфемерида. Мильч тихонько ругнулся и пошел в
лабораторию. Хорошо, что никто не видел.
Обыкновенный шантаж, размышлял он, садясь за столик, заваленный
диаграммами от электронных потенциометров. Сначала ты покупаешь у своего
полуприятеля импортный приемник. Очаровательную сверкающую безотказную
штучку. Назло соседям и друзьям, на зависть случайным знакомым и прохожим.
Их взгляды греют твою душу. Ты единственный обладатель вещи редкостной,
почти уникальной. Потом тебе говорят, что твой идеал контрабандный. Может
быть, кого-то где-то схватят и тебе придется фигурировать. Процесс,
огласка, реакция на работе, реакция дома, реакция в институте. Сплошная
химия. И вот неуверенной рукой ты впервые берешь краденую вещь, чтобы
спрятать ее от усталой, сбившейся с ног милиции. Ты уже преступник,
соучастник, барахольщик. Впрочем, у них, кажется, имеется точное
определение для тех, кто прячет краденое. Как это... Неважно, Мильч, ты не
помог майору Петрову с проницательным взглядом светло-серых глаз, и
бедняга будет курить до утра в своем кабинете папиросы "Казбек". Ты
покатился по дорожке, усеянной розами и шипами комфорта.
А что делать? За красивую жизнь приходится платить устойчивым советским
рублем и красными кровяными тельцами. Тельца объединяются. Золото с
эритроцитом.
- Роби, о чем замечтался? Готовь решетку. Дифрактометр запустим после
обеда.
Ее приготовят другие. Вернее, она уже готова и ждет новых рук и новых
глаз. Самая легкомысленная конструкция, придуманная людьми, это тюремная
решетка. Ни одну любовницу не ласкают так долго и жадно, не спуская с нее
восторженного взгляда, как это неостроумное сооружение из металла.
Поклонники у нее не переводятся. Неужели же карие с поволокой глаза
Роберта Мильча должны будут созерцать стальную абстракцию, ставшую на его
пути к комфорту? Что же, это не исключено. Возможно, майор Петров уже
записал эту коробку под тридцать шестым номером в длинном списке
вещественных доказательств. А возможно... Все возможно!
Мильч осмотрелся.
Вот стол, диаграммы, приборы, сотрудники, окно, солнце за ним, но... где
я? Меня уже нет здесь, я ушел в иные дали... А может, выбросить? Есть же
канализация, она собирает всякие отбросы, Так почему бы ей не принять в
свое лоно ошибку, промах и неудачу человека? Отличная система, человек
нагрешил, наблудил, накуролесил, потом понял, сходил куда надо и очистился.
Но, может, ничего страшного? Просто ловкий ход Патлача, чтобы затянуть в
их капеллу. А капелла у них страшная, дегтеобразная. Но тогда, чтобы
скомпрометировать меня, нужно пустить по этому следу майора Петрова.
Возможно, этот сероглазый товарищ уже набирает номер телефона нашего
института и тогда... Срочно выбросить?
Подумаешь, деньги за транзистор. Отдам через месяц. Контрабанда? А откуда
знал?
Мильч встает и идет к двери, придерживая полу пиджака.
- У вас болят зубы, Роберт? - спрашивает кандидат физико-математических
наук Епашкина.
- Одаряет же природа людей, - отвечает Мильч. - В вашем лице, Ольга
Ивановна, блестяще сочетался врач-электрик и физик-терапевт.
- Вам следует еще поработать над своим остроумием, Роберт, - говорит
Епашкина, - в таком виде оно недопустимо для пользования в общественных
местах.
- Мой юмор носит камерный характер, Я горжусь этим.
Мильч бежит в туалет. Запирается, судорожно срывает обертку с коробки и
открывает ее. Дюжина золотых часов с кольцевыми браслетами! Лежа на черном
бархате, они напоминают членистое тело неведомого насекомого. Мильч
несколько секунд оцепенело смотрит на часы, затем осторожно вынимает одну
пару.
- Швейцария, - шепчет он. Из забеленного окна падает тусклый зимний свет
и, отразившись от золота, желто-зеленой слизью ложится на лицо лаборанта.
Прекрасные вещи. Изумительные. Многодневный человеческий труд. Неужели он
должен погибнуть? За что? Скормить продукт цивилизации, прогресса и
техники этой эмалированной белой глотке? А впрочем, металл нельзя
отправить таким путем в канализацию Он не преодолеет барьеров,
расставленных инженерами.
Мильч закрывает коробку и выходит. Видит бог, товарищ Петров, я хотел быть
честным. Но не могу ради этого дать пощечину своей бабушке. Дилемма
очевидная; или бабушка или честь. Я за бабушку. Это она твердила мне на
протяжении всего моего затянувшегося детства, что я должен беречь вещи,
уважать вещи, любить вещи. Их делали люди. Я не хочу обидеть людей и
оскорбить память моей бабушки. Считайте меня соучастником, майор Петров!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг