внук?
- Ну вообще-то, - теперь поморщился Юстин. - Вообще-то я ему
приемыш.
- А родители твои...
- Нету, - сказал Юстин. - И не было.
- Ладно, - Анита не стала дальше расспрашивать. Опустила ресницы,
раздумывая; Юстину ужасно захотелось потрогать ее щеку. Дотронуться до
мягкого уголка чуть поджатых губ.
- Скажи, - проговорил он поспешно, прогоняя прочь недозволенные
мысли, - скажи, а почему этого Звора Ушастым зовут? Это же вроде как
насмешка. Наш бы Краснобровый ни за что не потерпел...
- Вот потому-то ваш Краснобровый разбит, а Ушастый за ним гонится, -
со снисходительной улыбкой пояснила Анита. - Ушастый - он умный. У него
уши большие, так он на шлеме себе велел выковать железные уши - еще больше.
Чтобы в бою его всегда узнавали... И он никогда не собирает по деревням
мальчишек на убой. У него своя армия, настоящая. Он красивый.
У Юстина неприятно царапнуло внутри.
- Ты его видела? - спросил он.
- Ну да, - призналась Анита. - Я раньше... Еще до того, как с тобой
познакомилась, ходила через стеклышко к Звору в парк. Один раз с ним
говорила... У него действительно большие уши. Но он все равно красивый.
- Что ж ты не осталась? - мрачно спросил Юстин. - С Ушастым своим?
Анита вдруг рассмеялась:
- Так здорово смотреть, как ты ревнуешь... Ушастый - ровесник твоему
деду, ему тоже за сорок. Только выглядит он, конечно, куда как моложе...
Юстину вдруг стало очень, очень грустно. Так грустно, что даже
опустились плечи; он сбежал от рекрутского набора, трусливо сбежал,
подставив деда под издевательства и побои. Он никогда не увидит поля битвы.
Не того, где пируют вороны, а настоящего, где сходятся войска, где сверкает
на солнце сталь и сразу ясно, кто герой, а кто слизняк. Где хрустят под
конскими копытами кости - но поверженный снова встает, потому что так надо.
И, конечно, он никогда не увидит шатра, в котором собрались полководцы.
Не увидит Ушастого Звора в его знаменитом шлеме, не увидит, как он
проносится перед своей армией - не стадом сопливых мальчишек, а настоящей
армией! - и выкрикивает слова, звонкие и горячие, слова, от которых мурашки
бегут по коже, от которых каждый солдат чувствует себя бессмертным...
Он проглотил слюну.
Всю жизнь он будет голодать и прятаться, копошиться в земле, удобрять
плодовые деревья, продавать яблоки и вишни.
Может быть, собственноручно вырыв себе могилу, он безвозвратно сломал
что-то в своей судьбе? Похоронил себя заживо? Может быть, следовало быть
мужчиной - и явиться на призыв Краснобрового, чтобы хоть издали, хоть из-за
леса копий поглядеть на Ушастого Звора?
- О чем ты загрустил? - спросила Анита.
- Скажи, - медленно начал Юстин, - а твое стеклышко... Нет ли
другого такого, только чтобы переноситься - отсюда? Куда захочешь?
- А куда бы ты хотел?
Юстин молчал.
- Такого стеклышка нет, - задумчиво сказала Анита. - Пока - нет...
Но ты не грусти!
x x x
Перед рассветом они пошли в поле, и Юстин научил ее приманивать
эльфушей.
В мае, в пору цветения, эльфуши опыляют плодовые деревья лучше пчел и
шмелей. На дереве, где по весне резвились эльфуши, вырастают яблоки
величиной с дыню и вишни размером с яблоко; если садовод умел и не ленив,
если вовремя подопрет ветки рогатками - за урожай с одного только дерева
можно будет накупить хлеба на целый месяц. Богатые горожанки просто сходят с
ума, стоит им увидеть плоды с опыленного эльфушами дерева; говорят, что
гигантские эти фрукты помогают от женского бесплодия.
Летом эльфуши в саду нежелательны. Ломают ветки, портят яблоки,
выгрызая на зеленой кожуре большие и маленькие сердечки. Ловить эльфушей -
себе дороже: они братолюбивы и мстительны и за одного изловленного
соплеменника могут поджечь сарай, а то и дом. Значит, задача умного садовода
- отвадить летунов от сада, завлекая в другое место, например, на цветущую
липу, или на ромашковое поле, или еще куда-то, где есть чему радовать глаз.
Для приманивания эльфушей, объяснял Юстин Аните, лучше всего годится
ребенок лет до шести-семи. Почуяв в поле малыша, эльфуши слетаются, будто на
мед: рассаживаются вокруг малыша на цветы и на ветки, складывают прозрачные
крылышки - и заводят вроде бы беседы, то есть взрослому кажется, что это
просто череда мелодичных звуков, отдаленно похожих на человеческую речь, но
Юстин отлично помнил, что, когда он был маленький и сидел вот так же в круге
хрупких разноцветных созданий, речь эльфушей казалась ему вполне
осмысленной, хотя и однообразной. Они бесконечно повторяли что-то вроде:
"Хор-рошо... Мал-льчик... Быть хор-рошим мальчиком - хор-рошо...", -
повторяли то хором, то поодиночке, на разные голоса и с такими разными
интонациями, что маленький Юстин готов был слушать их часами...
Когда ему исполнилось восемь, эльфуши потеряли к нему интерес, но дед
скорее обрадовался, нежели огорчился. Он сказал: ты совсем большой... И
научил выманивать эльфушей из летнего сада манком.
И вот, когда небо уже начало сереть, Юстин и Анита залегли в высокую
граву среди спящих ромашек, поставили рядом фонарь с цветными стеклами, и
Юстин протянул Аните манок - хрупкую дудочку с вертушкой. Запах влажных
трав поднимался до неба; Анита облизнула губы - сердце у Юстина подпрыгнуло
- и подула; дудочка нежно заскулила, вертушка завертелась, издавая
неповторимый эльфушачий звук, потому что в каждой лопасти была особая
прорезь, и воздух, пробиваясь сквозь нее, по-особому свистел...
Анита манила и манила, и скоро к обычному шелесту утреннего ветра
добавился необычный - шелест прозрачных крыльев. Эльфушей было много, штук
десять; они кружились над фонарем, над замершими в траве людьми, иногда
соприкасались крыльями и чуть не падали, но выравнивались вновь. Юстин ждал,
что они, как обычно, покружатся-покружатся, да и пойдут танцевать на цветах,
сбивая росу; случилось иначе. Эльфуши, слетевшиеся на манок, впервые в жизни
Юстина - вернее, впервые с тех пор, как ему исполнилось восемь -
заинтересовались людьми.
Небо светлело. Один большой изумрудно-зеленый эльфуш опустился Юстину
на грудь. Юстин замер - в эльфуше почти не было веса, но сапожки с
подковками щекотали и царапали грудь. На голове у зеленого эльфуша был
желтый обруч, вроде как кольцо с иголочками, а справа и слева от кольца
острыми листочками топорщились уши. У эльфуша было белое лицо, почти
человеческое, с длинными темными глазами, острым носом и маленьким розовым
ртом. Юстин встретился с эльфушем взглядом - и невольно перестал дышать;
изумрудное существо взвилось над ним, растопырив руки и ноги, будто обхватив
невидимый мыльный пузырь, и Юстин услышал будто издалека, будто из детства:
- Тили-тили... Хор-роший. Тили-тили... Тесто - хор-рошо...
Сразу два эльфуша, нежно воркуя "тили-тили", опустились Юсти-ну один на
грудь, другой на живот. Юстин чуть не вскрикнул, попытался подняться, но три
других летающих существа вились у его лица, обнажая в улыбке маленькие
острые зубы; нежно-розовый эльфуш уже перекусывал нитки, на которых
держались Юстиновы пуговицы, а кто-то еще перегрызал завязки штанов.
- Тили-тили... - заклинанием стелилось над травой. -
Тили-тили-тили... Тессто, тессто...
Манок давно уже молчал. Эльфуши кружились над Анитой, высвобождая ее из
одежды, а она не сопротивлялась, завороженно улыбалась. Ее платье,
разобранное по частям, уже лежало рядом светлой лужицей, сразу пять поющих
эльфушей подхватили подол ее рубашки и с натугой потащили вверх, а под
рубашкой не было вообще ничего, кроме самой Аниты.
- Тили-тили-тили-тили... Тессто, тессто...
От эльфушиного пения мутилось в голове и бежали мурашки по голой спине,
голой до самых пяток.
Фонарик с цветными стеклами опрокинулся на бок и погас.
x x x
- Ты... знал? Про эльфушей?
- Не знал. .
Анита смеялась:
- Зна-ал... Все знал...
Юстин обомлел:
- А ты... знала?
- Все знают, - смеялась Анита, - что эльфуши клюют на детей и на
влюбленных... Я-то сразу все поняла, когда ты мне манок показал.
Юстин чувствовал себя очень красным, очень счастливым и очень глупым.
Они лежали в сене, под навесом, и Аните пора было уходить, но она не могла,
потому что небо заволокло тучами и собирался дождик.
- Ты права, - сказал Юстин, закрывая глаза. - Тебя не обманешь...
Конечно, я знал.
...Он чувствовал, как выступают на глазах слезы. Не от горя; Анитины
губы были средоточием всей на свете нежности, у Юстина будто горячее солнце
взорвалось внутри, он плыл, как в топленом молоке, и ничего, кроме Анитиных
увлажнившихся глаз, не видел.
- Тили-тили... - еле слышно пели в ушах несуществующие голоса.
По навесу стучали капли, Юстин плавился в своем счастье, пребывал в
своем счастье, в их общем, разделенном, оранжевом и синем, ярком солнечном
счастье. Потом они долго лежали, убаюкивая друг друга, не было холодно, ни о
чем не надо было беспокоиться, и закопченное Анитино стеклышко с
отшлифованными краями лежало у Юстина на голом плече.
Потом он заснул.
x x x
Только месяц спустя после визита вербовщиков дед почувствовал в себе
достаточно сил, чтобы выйти "в мир". Юстин отговаривал его, но дед был
непреклонен: выстругал себе палку, обмотал ноги тряпками и пошел - до
ближайшего хутора, за новостями.
Вернулся на другой день - прихрамывающий, но довольный.
Новостей и в самом деле оказалось выше крыши. Краснобрового свергли;
говорят, сам он сгинул где-то в горах, сорвался с кручи, уходя от погони.
Ушастый Звор вошел в княжью столицу, одним указом низложил всех княжьих
советников, наместников и начальников и другим указом назначил своих - и
они разъехались по городам и поселкам, потрясая оружием и верительными
грамотами, сопровождаемые многочисленной угрюмой стражей. Цены на хлеб
подскочили втрое; народ на всякий случай затаился, прекратил всякую
торговлю, спрятал все, что можно было уберечь - до выяснения обстоятельств,
пока не станет понятно, чего от новой власти ждать.
- Теперь свободно можешь ходить, Юс, - говорил дед, почесывая бороду.
- Ты теперь не дезертир. Ты теперь можешь хоть куда наняться, хоть где
поселиться, нам-то с тобой конец Краснобрового - в радость, ну его,
кровопийцу...
Юстин отмалчивался. Умом понимал, что дед говорит о важном, но никак не
мог заставить себя озаботиться свержением Краснобрового, подорожанием хлеба
и новыми наместниками. Ему было даже обидно, что дед настолько поглощен
пугающими и радостными новостями; ему даже страшновато было оттого, что его
собственные мысли соотносились с дедовым рассказом, как небесные облака - с
псовой охотой в далеком лесу. Пугающе, шумно, кроваво - но далеко внизу,
подернуто дымкой, безразлично...
Все, что происходило в эти дни с ним и Анитой, казалось ему столь же
значительным, как солнце и луна. Как небо и яблоки. Как жатва.
x x x
Они купались на отмели вдали от берега. Вместе грелись на плоском
бородатом камне - нагишом; это было прекрасно и мучительно. Мелкие ракушки
впивались в бока; Анитины волосы вплетались в морскую траву.
- Какое бесстыдство, - блаженно шептала Анита, глядя в небо.
Нигде-нигде на свете не было ни души.
Дни шли один за другим, как ожерелье из белых черешен; дни были
солнечные, ночи - короткие, вечером Анита уходила, чтобы вернуться наутро.
- Юс... - сказал однажды дед, когда звездным вечером они улеглись
спать во дворе, под небом, дед на телеге, а Юстин под телегой. - Ты уже
знаешь, кто она?
- Нет, - сказал Юстин, с которого моментально слетел весь сон.
Дед посопел; за этим сопением стояли долгие дни, когда Юстин уходил на
рассвете и возвращался в сумерках; вечера, когда дед косился на Юстина,
желая и не решаясь о чем-то спросить, но Юстин не замечал этих взглядов и
счастливо засыпал на соломе, и ему снилось утро...
- Юс, - сказал дед, и сквозь щели в телеге на Юстина упало несколько
соломинок, - я ведь жду все, жду. Думаю, Юс мой женится, жену приведет,
будут дети... Ты ведь не дезертир теперь. Можешь жениться, на ком хочешь.
Парень ты видный: красивый, здоровый, умный... А я больной уже и старый, Юс.
Сколько проживу - неизвестно. Ты бы спросил у нее - пойдет она за тебя
замуж? Если она, конечно, человек?
x x x
"Пойдешь за меня замуж?"
Сколько раз он задавал ей этот вопрос. То грозно, то мягко, то просяще,
то небрежно. Сколько раз он спрашивал ее - в мечтах.
Сколько раз, открыв рот, он закрывал его снова. Она спрашивала - что?
И он отзывался - нет, ничего...
А потом зарядили дожди на целую неделю.
А потом...
x x x
- Юстин! Юс! Вставай... Пожалуйста...
Он протер глаза. Была ночь; он содрогнулся, вспомнив, как она снилась
ему накануне визита вербовщиков. Что, неужели опять беда?!
Но она не снилась. Она стояла рядом и трясла его за плечо. Ночью! В
доме!
- Что? - спросил он, перехватывая ее руку.
- Отец все знает, - сказала Анита в темноте. - Юстин... Теперь или
мы бежим - или ты меня больше никогда не увидишь.
- Мы бежим, - легко согласился он.
Как ни тихо шептались они - сопение деда на лавке прекратилось.
- Мы бежим, - повторил Юстин уже не так уверенно. - А куда?
- Я добыла другое стеклышко, - сказала Анита. - Две его половинки. Я
знаю место, куда оно ведет. Это очень далеко. Даже отец, может быть, не
найдет нас... Только смотреть надо не на солнце, а на луну.
Юстин глянул в ту сторону темноты, где должно было находиться окно.
Ничего не увидел.
- Сегодня полнолуние, - сказала Анита. - Под утро ветер развеет
тучи... Только я тебе сначала должна сказать, кто мой отец. Иначе это будет
нечестно.
Юстин не слушал, думал о деде. О том, что дед чуть жизни не лишился,
спасая его, Юстина. О том, что, кроме Юстина, у деда нет ни одной живой
души. О том, что скоро осень, а скотину забрали. О том, что дед болен - по
его, Юстина, милости.
- Погоди, - сказал он шепотом. - Погоди...
- Ты боишься?
- Нет! Но я подумал... А как же дед? Можем мы его взять с собой?
Заскрипела лавка. Дед пошевелился. Юстин прекрасно понимал, что он не
спит. Слушает.
- Но у стеклышка только две половинки! - сказала Анита уже в полный
голос. - Только две... Мы уйдем сегодня - или я тебя больше никогда не
увижу!
Юстин молчал.
- Кто твой отец, девонька? - тихо спросили с лавки.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг