первом этаже нам, репортерам, выдавали пропуска на четвертый этаж...
Американец показал мне дверь с надписью: "Для прессы".
- И вот, - сказал он торжественным голосом, - пришел день двадцать
четвертого ноября, воскресенье. В десять часов утра преступника должны были
перевести в тюрьму. В девять полиция освободила весь первый этаж от
посторонних. У входных дверей, у всех пяти выездов для полицейских машин
стояли стражи. Весь дом обыскали, все углы, все шкафы, даже люки
вентиляции, все машины, багажники машин в гараже. Все двери были закрыты...
Но вместо десяти часов перевод преступника начался в одиннадцать часов
двадцать минут. Ровно через минуту он был убит. Это сделал человек,
приехавший всего на три минуты раньше... Никто не мог объяснить, как он
попал сюда. Но, получается, его ждали! Если бы перевод состоялся в десять,
что тогда? Почему его ждали? Кто его послал? И зачем?
- Кем он был, этот проныра?
- Владелец лахомского ночного клуба "Карусель". Полуджентльмен,
полугангстер, человек с очень темными связями... Шерифу он сказал: ему
стало жаль бедного Президента и его сироток... Хотя стоило пожалеть скорее
своего близкого друга, а не Президента. Знаете кого?.. Патрульного
полицейского, застреленного там, на углу Норт-Бекли-авеню!.. Чувствуете,
какая деталь? Дом хозяина "Карусели" тоже рядом с домами всех действующих
лиц... Конечно, кроме Белого дома.
- А потом?
- Потом в уголовном суде был процесс. Полуджентльмена, полупатриота
присяжные приговорили к смертной казни.
- Он казнен?
- Что вы, мистер Магнитолог. Он сидит в уголовной тюрьме, из окна
которой, может быть, увидит нас, если мы подъедем к ней.
- Когда будет казнь?
- Ее пока не будет. Его не могут казнить. Скоро должен состояться
новый суд над ним. Но доживет ли он до второго суда, не знаю.
- Ваши предположения?
- Да, мои предположения. Последний участник драмы долго не протянет.
- Почему так?
- Он главный свидетель! Понимаете, главный свидетель, хотя и
одновременно подсудимый. Так сложились обстоятельства, так идет ход
событий, что я не дам цента на миллион долларов за то, что через год он
будет живым и здоровым. Он главный свидетель, а свидетели в этом деле
гибнут как мухи. Он к тому же, говорят, серьезно болен. Я видел его на
первом суде... Взгляд исподлобья, сам худой, облезлый, речь невнятная...
Скверно выглядит. На семьдесят процентов покойник...
Американец вдруг заулыбался, повернулся ко мне.
- Хотите, я повезу вас обедать в "Карусель"? - он подмигнул. -
"Карусель" вертится на всю катушку! Денег невпроворот. Много туристов,
очень много... Кстати, впереди слева здание суда, где, наверное, будет
через некоторое время продолжение казуса. Правда, если наш обвиняемый ноги
не протянет...
Я видел буквы на черном фоне. Я видел американский флаг на
металлической палке. Мы проехали мимо.
- Юстиции не приходилось разбирать более запутанное, более опасное
дело, - рассказывал Американец. - Кажется, просто: убил - садись на
электрический стул. Но Фемида не смеет казнить его, боясь втайне, потому
что, казнив, она как бы исполняет волю темных сил, нетерпеливо ждущих
смерти главного свидетеля.
- Но позвольте, вы говорите о неясности, о сложностях, а сами делаете
выводы, как будто вам все понятно. Главный свидетель чего?
- Заговора. Даже не свидетель, а соучастник.
- Вы утверждаете, значит, заговор был?
- Да!
- Какая же роль у владельца "Карусели" в этом заговоре?
- Пока мы знаем одну: заставить замолчать самого главного свидетеля,
того, кто будто бы стрелял в Президента. Роль сыграна великолепно. Зрителей
было много. Сделав дело, мавр автоматически попадает в патриоты. Но мавр
такой же свидетель, как и первый, ничуть не лучше. Он должен подохнуть. Как
он умрет - неважно. Лучше будет, если Фемида сама пошлет его на смерть. А
старушка не торопится. Не был опрошен ни один из пятнадцати свидетелей,
которых назвал адвокат. Но зато, с тех пор как был убит Президент, уже
девять из них погибли. В самых разных местах и при самых разных
обстоятельствах. Их, наверное, будет пятнадцать, если не больше. И одним из
них станет владелец ночного клуба.
Американец жестикулировал одной рукой.
- Парадокс! Финал суда смотрела вся Америка. Три компании сыграли в
орла и решку. Жребий на установку аппаратов в зале суда выпал Си-Би-Эс.
Кажется, никакой тайны, все на виду... Виновен? Казнить!.. И ничего не
ясно, и перевернута нелепая страница в истории правосудия. Кто-то хотел как
можно меньше логики... Не названы причины. Если их нет, значит, тот псих,
но тогда невозможен такой приговор...
В темноватом зале пахло почему-то лаком и сухой травой. Мы сели в
углу, наискосок от сверкающей стеклом и никелем стойки бармена. Девушка в
бирюзовой, почти невидимой блузке подошла к нам, улыбаясь, как старым
добрым знакомым, и ждала.
- Хотите по-нашему, наскоро, пиво и гамбургер? Или посолидней? -
спросил Американец.
- И то и другое, - сказал я.
- Дайте, как просит он, - мигнул Американец девушке, а та, больше
ничего не спросив, ушла к стойке, по-прежнему улыбаясь, прозрачная, гибкая,
сильная, в нежной помаде на губах.
Кроме нас, там было несколько молоденьких моряков, белых от головы до
пят... Они сложили на стульях белые вещевые мешки, протянули ноги далеко от
столиков и дымили сигаретами, разглядывая девушку. Морячки улыбались
девушке. Все кругом улыбались. И румяный человек за хромированной стойкой,
и девушка. Потом один из моряков встал, бросил монету в автомат, и началась
музыка.
Нам принесли жареное мясо в чугунных тарелках, стаканы, салат, пиво
"Шлитц" и две булки, разрезанные надвое бугристой котлетой.
- Так у нас едят на скорую руку: гамбургер, - Американец показал на
котлету, - и пиво.
Гамбургер... До войны продавали у нас в Москве на улицах булки с
котлетами. Я выпрашивал у мамы семьдесят копеек и бежал к мальчишкам,
ожидавшим на улице, таким же любителям этих булок. Еда на улице была
почему-то желаннее всех домашних обедов... А потом они, те самые булки,
снились мне всю голодную войну.
- Здесь обычно днем было закрыто, но с тех пор как это случилось...
Я кивнул.
- Вы устали? - спросил он. - Этот город, эти рекламы, вечное волнение,
вечный шум... Я вас укатал?
- Да, много реклам...
- У вас этого нет. А для меня как свое, близкое что-то.
Моряки надымили. В расплывчатом воздухе блюкала музыка.
Белые, как призраки, покачивались моряки.
Там, у стойки, рядом с нашей девушкой, стояли две другие, такие же
насмешливые, прозрачные, видимые, казалось, до самой кожи, горячей,
упругой, нежной...
- Сколько стоят эти девушки? - спросил я.
Стакан с пивом задрожал в его руке. Он засмеялся раскатисто и кончил
тем, что хлопнул меня по спине.
- Вы становитесь американцем!
- Я никем не становлюсь. Пришла в голову такая блажь спросить, вот
и... Денег у меня все равно же нет...
- Вы мой гость. Я за все буду платить...
- В долг?
Он засмеялся.
- Когда-нибудь вернете.
- Чтобы вернуть вам доллары, мне придется просить у вас работу.
- Вы ученый. Найдете моментально свою работу, - он подмигнул. - А то,
в самом деле, оставайтесь в Америке, мистер Магнитолог. Не так уж плохо
жить у нас. Попробуйте! Не каждому на земле дано иметь все. Для себя!..
Такой шанс! Подумайте... Выполнение любых желаний... Были бы только
доллары, которые, конечно, будут у вас.
- Неужели всем так хорошо на вашей обетованной?
- Ну вам-то будет неплохо, ручаюсь.
- Вы уверены?
- О да... К нам переходят сотни ученых. Французы, немцы, англичане...
Сливки науки, цветы академий...
- Так, наверное, легче: не воспитывать, не обучать, а покупать
готовенькие мозги.
- Вы обижены?
- Почему? Разве кто-нибудь хочет меня купить?
- Ну что вы! - тут он просто назвал меня по имени. - Вас не купишь, и
не мне заниматься такой сделкой... Давайте выпьем!.. А неплохой мог
получиться репортаж. А?.. Заголовок: "Он случайно попал в Америку и решил
остаться навеки..." Вы не обижайтесь.
- Мне обижаться на вас никак нельзя. Вы единственный человек, от
которого я завишу, на которого я так или иначе могу полагаться. Вы обещали
мне.
- Да! Да! Мы в любую минуту вернемся к нашему лайнеру. Вы сможете
поступить как угодно: вернуться назад в Антарктиду, позвонить в
консульство, как хотите.
- Может быть, сразу позвонить куда-нибудь... в посольство или...
- О нет, рядом с лайнером вы потерпевший крушение, в Лахоме вы
человек, юридически не оформленный. Могут быть серьезные неприятности у нас
обоих.
- А если самолет улетит?
- Не думаю, не может быть... А мы узнаем это сию минуту.
Он взял на соседнем столе газету и раскрыл ее:
- Ну вот смотрите: "Южнополярный супераэро... Флорида... Прыжок
отчаяния... Вынужденная посадка за тысячи миль... На крыльях урагана... Они
думают вернуться... Вырубка рощи для взлета... Джони Харнер не уступает.
Семь тысяч долларов за десяток орешин! Бизнес падает с неба..." Правда, у
них здесь ошибка. Пишут, будто мы летели с антарктической базы в Новой
Зеландии... Вот, и ни слова про нас. Молодцы пилоты. От нашего брата не так
легко утаить что-либо... Хотите, едем сразу, но я вам советую завтра
вечером. Я договорюсь о частном аэро.
Мы расплатились и вышли.
- Не забудьте чемодан, - сказал Американец. - Он вам, кажется,
дорог...
Мы поехали к дому Американца.
4
Я пишу свой дневник в спальне коттеджа, в уютной розовой комнате.
Кончается второй день моего пребывания здесь, в Америке. Хозяин уехал
навестить своих друзей. Мы ждали весь вечер. Мы - значит негритянка и я. Но
хозяина до сих пор нет.
Негритянка все время ухаживает за мной, кормит, поит. Какие добрые
глаза у этой женщины! Хотел спросить у нее, почему она здесь, про близких и
родных, но передумал. Кто знает, удобно ли расспрашивать. Она, кажется, еще
немного - и ляжет спать. Мы будем одни, с моим дневником...
Или с чемоданом.
Хочу записать все, как было.
Ночью мои приборы, ловушки магнитных полей горели, не остывая, но
что-нибудь новенькое мне так и не удалось поймать. Я слушал магнитные
пленки, "накатанные" в Лахоме, я скрещивал их на экране с теми сигналами,
которые попадались мне сию секунду, и с теми, что плыли ко мне из
Антарктиды. И снова моя персона была той печкой, от которой можно было
танцевать.
Нет, я видел отгадку. Да, видел! Да, начинал понимать. Но маленькая
деталь, до смешного маленькая деталька, мешала, не позволяла сказать:
наконец-то я вижу, все понимаю, наконец-то я вижу...
Надо было соединить в аппарате всего-навсего два контура небольшим
промежуточным усилителем. Я мог бы нарисовать, как он выглядит. Я понимаю,
как он будет работать. Я думал, как легко поставить его: надо лишь
подвинуть плату с одной стороны, включить, припаять, нижний контур загудит,
а потом... Но сделать усилитель в домашней, забитой всякими бесполезными
вещами комнате я не мог. Никакие проволочки, перестановки, натяжки не
помогали. Я только содрал кожу на пальце.
Мой плакатор охотно показывал мне меня в машине Американ-
ца, в доме Американца, витрины Лахомы, венки в садовой сторожке,
полицейских, автобусы, уличные автоматы. И ничего из того, что рассказывал
он. А для меня это самое важное.
Рано утром проснулась негритянка. На кухне снова забулькала вода. К
нашему дому, как и вчера, подкатил нарядный фургон. Яснолицый, румяный
человек открыл дверцу фургона и стал показывать нашей хозяйке штабеля
коробок с радужными наклейками, бутылки, банки, мешочки, булки. Румяный
кивал головой, доставал коробку и ставил в тележку, потом вежливо кланялся,
принимая деньги, потом она говорила ему что-то, румяный записывал и ехал
дальше. Почти следом за ним на дороге появилась другая машина - белый
фургон с надписью "Молоко". Молочник улыбался негритянке, он даже преподнес
ей гвоздику. Я видел в кабине целый ворох таких цветов. Он оставил у нее
дюжину пакетов и бутылок. Он так же кланялся, принимая деньги.
Потом подкатил зеленый фургон, потом оранжевый, потом синий. Последний
был почтовый. Он предлагал газеты, бумагу... и детские шарики. Так
начиналось утро, так начинался третий день в Америке.
Я не подошел к окну. Я сидел за столом и разговаривал сам с собой.
- До сих пор нет никаких вестей. Почему? Или ты не видишь меня? И я
должен сам, по-своему... Пытаюсь представить себе, что можете сделать вы.
Заявить о пропаже американцам? Но пока тихо. Не потому ли, что у меня
аппарат? Вы ждете? Я сломаю его, но потом... Еще немного... И дневник
тоже...
Хозяин приехал к девяти.
- Как вам спалось? Наверное, не очень спокойно? Мы улетим после обеда,
я договорился.
- Но, - сказал я, - кажется, у них ничего не получается. Вот газеты.
Владелец рощи не уступает.
- Не уступает? Еще бы! Хозяин аэродрома сорвал две тысячи только за
право показать взлет по телевидению.
- Да, но взлет состоится, когда сумеют купить рощу.
- Конечно. Я думаю, не раньше понедельника. Цена растет.
- Вот видите, как получается.
- Не понимаю вас.
- Я не хочу сидеть в самолете, пока там слоняются покупатели рощ,
владельцы лужаек и репортеры.
- Отлично! Вы остаетесь у меня?
- Если можно.
- Какие пустяки.
Тогда я решил пойти в открытую. У меня не было много выхода.
- Послушайте, - сказал я, - давайте поговорим по-деловому...
- Пожалуйста, мистер Магнитолог. О чем вы хотите со мной говорить?
- Кроме вас, я никому не могу довериться, и никто, кроме вас, не
поможет мне. Вы один.
- А разве я...
- Подождите... Вы понимаете, как необычно, как сомнительно мое
положение?
- Конечно, понимаю.
- Любой репортер оскандалит меня. Когда бы я ни вернулся к самолету -
вчера или в день отлета, меня спросят, а что я им скажу? Кто, почему,
зачем? Я не знаю, как выкрутиться. Помогите мне удрать незамеченным. Я не
останусь в долгу и когда-нибудь заплачу вам.
Он улыбался.
- Как, например?
- Хотите, прилетайте к нам, живите сколько захочется, будьте в России
моим гостем. Я достану визу, оплачу все ваши расходы.
Он улыбался, по-моему, дружелюбно и не отвечал. Я ждал.
Он улыбался, дымя сигаретой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг