растений. Но пройдут еще долгие годы, пока кислородная оболочка над
планетой достигнет хотя бы высоты десятка метров, и еще столетие люди за
пределами поселков будут работать в меховых обогреваемых комбинезонах и
масках и носить на себе трехсуточный запас кислорода.
...Видимо, вот здесь Альдо Джен преодолел стену и потом упал в сотне
метров от нее. А когда, поднятые по тревоге дежурным, прибежали его
товарищи - было уже поздно. Далее там ничего нет, мелкие камни на равнине
и зеркальные радиаторы, в которых циркулирует жидкий литий, отводящий
избыточное тепло от лазерных пушек. Нури бросилось в глаза невозможное
зрелище: у циклопических батарей радиаторов, словно в карауле, ровной
шеренгой стояли недвижимые черти.
В коттедже было тепло и чисто. Беленчук расхаживал по кабинету и
говорил, говорил, потирая глянцевый бритый череп. Свой рыжий парик он
бережно надел на подставку и то и дело сосредоточенно поправлял торчащие
волосинки. Он принес надувную постель и долго возился с ней, пояснив, что
Нури будет спать в кабинете, здесь удобно, только не надо ходить на второй
этаж, это не жилой этаж - там воздух разрежен. А программа выполняется по
всем показателям. Они, конечно, устают. И механики, которые следят за
работой атмосферных заводов, и разведчики недр, и сеятели, и бурильщики, и
гидрологи. Эта база специализирована на посадках будущих лесов. А ведь
каждый сеянец растет под маленьким прозрачным куполом на клочке
синтетической почвы, согреваемый и питаемый. И буксуют в песке поливальные
машины, и вырывается под страшным давлением из скважин холодный пар от
глубинных озер, калечит оборудование и засыпает его хлопьями снега,
который днем тает, не давая воды. А людей мало, вы же знаете, что не
каждый из ста, даже из тысячи пригоден для работы на Марсе. Оборудования
тоже не хватает и хватать не будет, пока не заработают на Марсе свои
рудники и заводы. Третьего дня на буровой был выброс пара, и два робота из
бригады обслуживания сыграли в ящик...
Беленчук снова поправил парик суетливым движением, зрачки его
расширились:
- Это ведь я развалил коллектив, плохой руководитель. И вы тоже так
думаете, ведь так, Нури? Эта смерть без смысла и повода. Альдо, он был
лучшим из нас... А вы заметили, что нам не о чем разговаривать? Мы молчим.
- Бросьте, - сказал Нури. На душе его было смутно, а Беленчук с его
дурацкой заботой о парике вызывал досаду и беспокойство. - Коллектив
развалить нельзя. Это весьма устойчивое образование.
- Да, конечно. Извините. Вам будет удобно так? Подушка не высока?
...Самый лучший! Об этом говорит здесь каждый. Расплывчатое, но, в
общем, достаточно емкое определение. Как воспитатель, Нури знал, что в
любой группе есть лучший. Не статью, не знаниями, не обостренным чувством
товарищества - этими качествами обладал каждый из его воспитанников.
Просто лучший, навстречу которому раскрываются сердца. Таким был первый
космонавт. Непознанным секретом раскрывать сердца владел и Альдо Джен...
Ночью Беленчук трижды, крадучись, входил в кабинет, поправлял одеяло и
подушку, будил при этом Нури и бормотал извинения.
За двадцать дней Нури успел побывать почти во всех колониях. Они мало
отличались внешне: тщательно продуманный, научно обоснованный стандарт,
гарантирующий сохранение жизни, способность и любовь к работе, царил на
Марсе. Котловина - обязательный пейзаж, она обеспечивает сохранение
кислорода в поселке при ветрообразных перемещениях собственной разреженной
атмосферы Марса; монолитные разноцветные коттеджи. Выводные шахты
атмосферных заводов: одна в центре, реже - несколько по периметру поселка.
Толстые зеркальные трубы криогенных электролиний, связывающих поселки с
глубинными атомными электростанциями. В окрестностях за пределами жилого
массива - буровые установки, обсерватории, мастерские, метеостанции и
парники, где выращивались овощи и саженцы. И множество вездеходов -
плоских с низкими бортами платформ на надувных гусеницах. Они стояли у
границ поселков, всегда готовые к действию. Человечество осваивало Марс в
рабочем порядке.
И в каждой колонии Нури видел одно и то же. Завершив дневные дела,
усталые люди знали одно развлечение - борьбу чертей, бессмысленное
барахтанье, переставшее быть забавным из-за частых повторений. В каждой,
кроме пятой.
Нури жил в пятой уже неделю. В первый вечер он прочел лекцию на тему,
не имеющую ни прямого, ни косвенного отношения к Марсу: "О красоте
движения в энергетической трактовке". После лекции смотрели старинный
фантастический фильм об освоении Марса и хохотали до колик, когда на
экране герой сражался с песчаной гидрой, исчезающей и переменчивой. Герой
своим деструктором наворочал гору щебенки из окружающих скал, но так и не
попал в гидру.
Потом были другие вечера, смотрели стерео с Земли, отмечали чей-то день
рождения и танцевали в двухлунном свете, пока старший не разогнал
компанию: "...потому что скоро на работу".
Да, в пятой танцевали, как ни странно. Нури поймал себя на этой мысли,
пока его партнерша, маленькая негритянка, то возникала перед ним, то
исчезала бесследно, намечая в танце прихотливую игру со светом и тенью.
- Она любит эту мелодию. Вы слышите, она поет.
- Кто?
- Лариска, - формируясь из тени, ответила девушка. - Завтра моя очередь
купать ее.
На краю шахты сидела субтильная собачка и с забавной старательностью
подвывала, довольно точно копируя мелодию. Заметив, что на нее смотрят,
она прыгнула на решетку шахты. Воздушный поток приподнял ее над решеткой,
перевернул. Нури, преодолевая вихрь, поймал собачку и, уклоняясь от
облизываний, поставил на ноги.
- В следующий раз будешь висеть до утра.
- Нури, - улыбнулась девушка. - Она вас поцеловала, а вы... такой
строгий. Или озабоченный, да?
Озабоченный? Не то слово. Он просто помирает от страха, помирает каждую
секунду, и особенно к вечеру, когда чудится, что кто-то снова бежит по
пустыне без маски и падает, как упал Альдо. И неизвестно, что хуже: смерть
от удушья или эти молчаливые сборища вокруг дерущихся чертей. И Беленчук,
он ведь тоже полумертвый от страха за своих ребят, из которых каждый самый
лучший.
Днем легче. Днем он просто работает рядом с ними - наладчику всегда
дело найдется, и живет как все, ибо иначе не может. И какие тут отклонения
от нормы у этих остряков, они пышут душевным здоровьем и отвагой. Днем
пышут, сказал себе Нури. Пока не возвратятся в поселок... А там вступает в
действие непонятный фактор угнетения. И коллектив до следующего утра
распадается на составные части.
Ночами Нури листал Книги Жизни, пытаясь найти хоть какую-то зацепку.
Эти толстые журналы вели дежурные по безопасности: времени у них хватало.
По традиции записи делались вручную на пронумерованных листах. Обо всем. О
распорядке дня, о планах работы по группам, о поломках машин и качестве
меню... Прочесть все было немыслимо, да и не нужно. Нури изучал раздел
"Развлечения", поскольку развлекались вечерами. Альдо погиб на
стовосьмидесятый день со дня прибытия этой смены. И Нури делал выписки
сосредоточенно и методично.
"МАРС-1. БИО. 180. Вечер. Смотрели чертей. Дежурный Кривцов".
До чего лаконичен Кривцов. Смотрели - и весь тут сказ.
"МАРС-4. ЭНЕРГО. 180. Вечер. Чертей представлял Никита. Это надо было
слышать, пересказать невозможно. Жаль, что я не записал: потомки
обездолены. Он изобрел новый способ образования небывалых имен. Например,
Абыл Упопс, Роцесса Скоб, Резбия Модей и невозможный парень Панель Жным.
Никита берет инструкцию к какой-либо машине, выписывает фразу вроде "проба
обрабатывается с помощью рабочего органа"... и из "обрабатывается"
получает Брабат, а из "рабочего органа" - Чегор. Отсюда вытекает
превосходное имя для вдумчивого первопроходца с математическим уклоном -
Чегор Брабат. Дивное руководство для авторов фантастических
произведений... Дежурный Мороз".
И наверное, в сотый раз перечитывал Нури знакомые ломаные строки:
"МАРС-3. ЛЕС. 180. Вечер. Разве мог я подумать, что он выйдет без
маски, Альдо! А когда загорелся красный - мы все побежали. И не успели. Он
лежал в ста метрах от стены ногами к поселку - он не хотел вернуться!
Дежурный Белаш".
Естественно, пояс безопасности был исправен, пояс вообще сломаться не
может. Он сработал, и загорелся красный на пульте, когда Альдо стал терять
сознание. И это ошибка конструкторов, которую поздно заметили. Сейчас
срабатывают и световой, и нейросигнал, сковывающий движения, если колонист
только подходит к стене без маски, но это сейчас...
Записи повторялись. В стовосьмидесятый день чертей смотрели также
бурильщики второй колонии, вулканологи шестой и астрономы девятой.
Черти, порождение сто детской фантазии, игрушка, которой сейчас, через
много лет, развлекаются взрослые.
Нури хмыкнул: взрослые? Мало говорящий термин, если вдуматься.
Взрослость - это что? Серьезность? Ну, в его группе при ИРП вообще народ
серьезный, особенно среди ползунков. Или взрослость - это чувство
ответственности? Но его ребята отвечают за все, что есть вокруг, по закону
доброты. Квалификация? Это уж совсем никуда не годится. Альдо Джен овладел
программированием в десять лет, а тот же Беленчук первую работу о
групповой психологии опубликовал в тринадцатилетнем возрасте.
Гражданственность? Но кто из детей не обладает этим качеством.
Странный зигзаг мысли - эти рассуждения о взрослости. А сам он такой,
какой есть? Изменился ли он сам за прошедшие годы? И почему вдруг стало
важным найти ответ на этот вопрос?
Нури прикрыл глаза и расслабился. В памяти все сохраняется, как говорил
Иван Иванов. Нужно только уметь заглянуть в нее. Сначала забудь обо всем,
о том, что есть сегодня и было вчера, потом сделай усилие и вызови цвет -
и придай ему образ. Облеки образ в слова, и память раскроется, как книга.
Теперь читай.
Двадцать два года тому назад. Полдень. В поселке пусто, все взрослые на
объектах. Нури ведет за руку черта, и тот ковыляет на неверных лапах,
оставляя на песке овальные следы. Олле забегает вперед, разглядывает
черта: вот уж не думал, что он таки пойдет. Они втроем выходят через
переходную камеру наружу за пределы силиконового купола, и Нури шлепает
черта по звонкому заду:
- Топай, и скажи спасибо.
Черт стоит, раскачиваясь. Уходить он явно не хочет, ему и здесь хорошо.
Нури усмехается и вытаскивает из-за пояса стержень. Черт пятится. Нури
нажимает кнопку, и стержень стремительно раскрывается в зонтик, накрывая
черта тенью. Черт делает прыжок и убегает, сначала медленно и неуверенно,
а потом все быстрее.
- Боится тени, как ладана, - комментирует Олле.
...Через неделю они подобрали недвижимого черта на вершине холма рядом
с поселком.
Один в десять лет, мечтая о звездах, изобретает гравитационный
двигатель, другой изучает старинные романсы и выводит изящную зависимость
между тональностью звука и деятельностью слезной железы, третий дни
проводит у электронного микроскопа, постигая структуры белковых
соединений. Нури в десять лет делал чертей. Увлечение не хуже других.
Списанных деталей на складе хватало, и никто из взрослых не возражал.
Первые черти, тяжеловесные увальни, бродили неподалеку от поселка и
тихо кончались по мере выхода из строя фотоэлементов. Это было скучно, и
Нури, раскинув мозгами, ввел в конструкцию устройство, именуемое блоком
заботы. Блок срабатывал, когда в аккумуляторах оставалось не более
половины заложенных энергоресурсов. В результате черти изменили поведение
- они теперь постоянно толпились у переходной камеры, заглядывая в глаза
каждому входящему и выходящему. Их впускали, и черти стадом ходили за Нури
по поселку, ожидая смены или подзарядки аккумуляторов. Ночи они проводили
под рефлектором, а с утра заглядывали в окна.
- Вам что, нравятся эти митинги глухонемых? - спросил как-то Сатон,
встретив Нури и Олле в окружении десятка чертей. - Куда это вы
направились?
- На подзарядку, - ответил Олле. Он нес под мышками двух совсем
ослабевших чертей, лапы их бессильно свисали. Нури сосредоточенно молчал.
- Если ты хотел заселить пустыню автоматами, то это у тебя не
получилось, - вздохнул Сатон. - Вообще, Марс, видимо, не для детей.
- Для! - твердо сказал Нури.
И он придумал блок агрессивности. Пустыня сразу оживилась. Старые черти
охотились за молодыми, вылавливали их и обдирали чешуйки новых
фотоэлементов. Вставить чешуйку в гнездо - с этим делом каждый из них
легко справлялся. Выпуская новорожденного, Нури теперь вручал ему
коробочку с запасными чешуйками. Завладеть такой коробочкой - мечта
каждого черта. А первая забота новорожденного - надежно спрятать ее:
зарыть в песок или положить под приметный камень. Это надо было сделать
ночью, тайком от посторонних глаз. Почти сразу появились кладоискатели -
это были старые, ослабевшие от энергетического голодания черти. Сил на
охоту и драку у них уже не хватало, а тихий поиск был им еще по плечу.
- Я сегодня видел твоих чертей, - сказал однажды Сатон, и в голосе его
звучало уважение. - Знаешь, в этом что-то есть. Но хотел бы я знать, о чем
ты думаешь, когда возишься с ними?
- О Земле!
И вот прошло уже два десятка лет, а черти еще функционируют. Ребята
рассказывают, что для них любая авария - радость. Черти разбирают
брошенные машины, выискивая подходящие запчасти. Да и сами колонисты
частенько подбрасывают им всякую ненужную электронную мелочь: у чертей все
идет в ход.
Нури вспомнил неподвижную шеренгу у батарей радиаторов и свое
мгновенное недоумение. Раньше вместе можно было видеть только дерущихся
чертей. А теперь они проводят мирные ночи возле теплых батарей, новые
фотоэлементы имеют широкий спектр поглощения и превосходно действуют в
инфракрасном диапазоне. Делить стало нечего, энергии хватает на всех,
необходимость в движении отпала, и блоки агрессивности срабатывают лишь в
том случае, если черта удалить от батареи.
...Почти ребенок. Но почему почти? Когда кончается детство? Опять этот
навязчивый вопрос, мысль ходит по замкнутому кругу. Альдо и остальные,
образцы психической устойчивости, абсолютной нормы. Ну хорошо, примем
банальное определение: взрослый тот, кто забыл о детстве, тот, кто
разучился удивляться. Но это просто болезнь, выброс из нормы, флуктуация.
Пусть по-другому: взрослость - это умение прокормить себя и семью. Но
уже давно эти заботы с человека сняты. Вывод: детство живет в каждом, и во
мне, и в Альдо. Ребенок - вот эталон нормальности. И здесь, на Марсе, и на
спутниках, и на Луне работают дети. Тридцати и пятидесяти лет, дело не в
возрасте, ибо попадают туда абсолютно нормальные люди...
Нури полюбовался выстроенным силлогизмом и заснул. Впервые за эти дни
он спал без сновидений, а утром реализовал право, данное Советом, - послал
на Землю личную радиограмму с грифом "Подлежит немедленному исполнению"...
К полудню Нури уже вернулся к энергетикам в четвертую экспедицию.
- Вам понравилось у нас, Воспитатель Нури? - встретил его Мануэль.
Кубинец весь светился улыбками. - Для нас радость видеть вас вторично. Я
извещу ребят.
- Не надо. Ответь, кто у вас здесь самый лучший?
- Я.
Из общительных воспитанников Нури Мануэль был самым общительным и
отличался умением на неожиданные вопросы давать неожиданные ответы. Нури
рассмеялся, чувствуя, как проходит усталость после изматывающей гонки по
пустыне.
- Естественно, а еще кто?
- Я бы назвал Бугримова, - после секундной паузы сказал Мануэль.
- Отлично. Сегодня вечером ты поможешь мне. Я хочу поставить опыт. То,
что раньше называли следственным экспериментом. Кроме тебя, об этом никто
знать не должен.
Мануэль улыбался, но Нури видел растерянность в его улыбке. Как это
Олле называл свои лекции - уроки раскованной мимики? Ребята чисты в мыслях
и не в состоянии носить маску безразличия.
- Я вынужден так поступить, - преодолевая неловкость от своего тона и
слов, сказал Нури.
- Втайне от всех? Ваше право, Воспитатель. - Мануэль рассматривал
шнуровку своих ботинок. Нури крякнул.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг