и графинами, оплетенными золотой сетью. Сотрапезниками оказались двое
мужчин, одетых в иссиня-черные костюмы с крылатыми дисками на груди. Такая
же одежда, почти невесомая и не стеснявшая движений, была на нем самом,
только без диска.
Одному из мужчин - полноватому, русому, румяному, с круглой холеной
бородой и озорными глазами - никак не удавалось держать пальцы в покое.
Они, как самостоятельные живые существа, переставляли посуду, крошили хлеб,
барабанили по краю стола. Другой, морщинистый бритый брюнет с длинной
прядью волос, падающей на лоб, степенно жевал передними зубами. Вилка и нож
казались зубочистками в его костлявых длин-нопалых ручищах.
Осознав смысл разбудивших его слов, Вирайя соскочил с ложа и
вытянулся, ожидая новых испытаний. Но брюнет замычал на него с полным ртом
и замахал руками, призывая лечь обратно. А русобородый, налив и подвинув
архитектору бокал, сказал беспечно:
- Вообще, ты отвыкай от стойки смирно, Священный брат. Она тебе больше
не понадобится. Пей, ешь, веселись, - кончились твои муки. И не смотри на
нас, как коротконосый на зажигалку - мы настоящие, ни во что не
превратимся. Меня зовут Плеолай Таоцли, а вот его - Раван Бхагид. Вечером
тебя официально посвятим, навесим лепешку на ворот.
- Веселиться особенно нечего, - хмуро возразил Раван.- Тебя, брат,
приняли в Круг по причинам, можно сказать, трагическим и с великой спешкой.
Мы с Плеолаем когда-то выдержали полный набор испытаний - многолетний, не
чета твоим.
- Ладно тебе пугать, - остановил его русобородый.- Видишь, парень и
так едва живой! А ты чего ждешь, Священный? Мы тоже пищу телесную
потребляем, для поддержания бренной оболочки...
- Спасибо, - почтительно ответил Вирайя. Черные одежды с дисками по
привычке леденили душу, мешали соображать и действовать. Кроме того, трудно
было перейти от тоски двадцатидневного сидения в одиночной бетонной камере,
от хаоса чувств и мыслей, вызванного страшными испытаниями последнего дня,
к непринужденному, веселому разговору. Не помогало даже чудодейственное
средство, дарившее странную, лихорадочную бодрость.
- Так я... член Внутреннего Круга, Священные?
- Братья! - заорал Плеолай, хватив кулаком по столу так, что
расплескалось налитое вино, а чопорный Раван сердито отвернулся. - Я тебя
заставлю сожрать все эти сливы с косточками, если ты сейчас же не
расцелуешь меня и не назовешь братом!
- Хорошо, брат! - натянуто улыбнулся архитектор.
Плеолай, возликовав, облапил его, дохнул винным запахом и вымазал лицо
жирными губами. Освободившись, Вирайя снова спросил, стараясь говорить
непринужденно и твердо:
- А что за причины такие... трагические... и почему вдруг спешка?
- Слушай, - сказал Раван, видимо, склонный к наставлениям. - Ты как
думаешь, почему мы тебя приняли в Орден? За красивые глаза?
Он думал об этом, когда сидел в пустой камере, лишенный звуков,
видевший свет только тогда, когда открывалось окошко в стене и пневмолифт
подавал пищу. Он догадывался, что предстоит посвящение, и перебирал свои
грехи, свято веря, что кто-то слушает его мысли. Но не мог, даже против
желания, не вспомнить все то, что считал своими победами и заслугами. Как
не верти, выходило, что Орден мог заинтересоваться только его
архитектурными работами.
- Точно, - сказал Раван, хотя Вирайя не раскрыл рта. - Ты правильно
догадался, однако подробности расскажу тебе не я... Орден нашел, что ты
лучший архитектор страны.
- А все лучшее должно быть у нас! - подхватил Плеолай. - Ты думаешь,
это уже обед? Ничего подобного. Это легкая закуска. Обедать будешь у меня,
поскольку мы празднуем твое посвящение. Встанешь из-за стола как раз к
вечерней церемонии.
V
Здесь голубые звезды всходили, не дожидаясь окончания заката, и
по-хозяйски располагались среди оранжево-розовых, как перья фламинго,
разбросанных веером облаков. Здесь был край непуганных фламинго.
Бесчисленное множество их заселяло озера. Если угрожала опасность, огненная
туча взмывала, оглушительно вопя и поливая землю пометом. Помет наслаивался
и твердел столетиями, как коралловый риф. По весне подкрадывались из лесу
маленькие большеухие лисички, ползли к свежеотложенным яйцам. Часовые
казнили воришек ударами кривого клюва.
Край был безнадежно диким. За пальмами приозерной равнины, за лиловыми
малярийными лесами высоко висели призраки горных вершин. На закате
коричневые малорослые люди выпрягали буйволов из деревянного ярма и вели к
озеру, называя ласковыми словами. Фламинго не боялись ни людей, ни
буйволов. Огромные быки часами лежали в воде среди птиц, и летучая братия
пировала у них на спине, добывая клещей, пока буйвол не перекатывался с
грохотом на другой бок...
Коричневые люди, сухие, как кость, одетые лишь в свою кожу, царапали
красную землю острым суком, сеяли ячмень. Хилые пузатые ребятишки с
косичкой на бритой голове, заплетенной кольцом против злого духа, приносили
им воду в корзинах, обмазанных глиной. После захода солнца садились на
корточки возле землянок, крытых пальмовым листом, жевали известь,
завернутую в листья, и сплевывали красной пеной. Женщины перекликались
резкими павлиньими голосами. Оживляясь к ночи, лес начинал озорничать: то
издавал глухой шум, то приносил далекие леденящие вопли. В деревне до
рассвета горели костры.
Удивительно: птицы издали отличают белых людей от коричневых и
начинают тревожиться. Вот и сейчас подозрительно смотрят, сбившись в кучу.
Индре показалось это обидным, и он пугнул птиц, пустив в их сторону плоский
камешек по воде. Камень запрыгал, оставив после себя расходящиеся круги,
фламинго шарахнулись. "Вот так",- самодовольно сказал Индра и начал
раздеваться.
Озеро лежало зеркалом в тишине. Горели окна двухэтажного здания поста,
и начисто лишенный слуха младший офицер Варуна начинал ежевечернюю борьбу с
губной гармошкой. Индра прижал кобурой сброшенную одежду, сделал несколько
вдохов и выдохов диафрагмой. Тренированный живот, проваливаясь, чуть ли не
прилипал к спине.
Качнувшись, раздробились горящие небесные перья. Прохладная вода
зашипела пузырьками вокруг горячего тела. Окунувшись с головой, он лет на
спину и раскинул руки. Варуна четвертый вечер подряд с нечеловеческим
упорством подбирал мелодию модной песенки Висячих Садов. Единый! Не
приснились ли Индре и Висячие Сады, и вечно сияющая столица, и вся его
чудо-родина посреди теплого океана, ухоженная и благоухающая, как один
сплошной розарий? Всего три десятка душных, изнурительных ночей; тридцать
дней на дымящемся от солнца плацу или в дощатой радиорубке со священными
текстами на стенах; тридцать пьяных вечеров в однообразном до тошноты, дико
горланящем песни офицерском собрании. И вся предыдущая жизнь вычеркнута
напрочь, даже сны "оттуда" снятся все реже.
Прожитые дни он отмечал ножом на коре многоствольного баньяна.
Собственно, двухгодичный испытательный срок перед вручением зеркальной
каски только начинался, и лесенка зарубок Индры выглядела убого рядом с
другой, на стволе, изрезанном до верхушки предшественником-стажером. Он
сочувствовал служакам-армейцам, обреченным до старости торчать в
первобытной тропической глуши.
Сколько таких постов разбросала по свету Страна Избранных, вечно
нуждающаяся в притоке свежей рабочей силы! Короткую перемену в рутинной
жизни, желанную разминку приносит только приказ, принятый по радио. Его
встречают радостными воплями. Воины Внешнего Круга нахлобучивают на
похмельные головы каски со змеей и весело отправляются в деревню.
Постреливая в воздух, отбирают нужное количество молодых мужчин, девушек
или детей. Назавтра подходит к берегу черный транспорт или - если пост
далеко от моря - садится воздушный грузовик, раскрывая хвостовые ворота.
Корабли увозят пригнанных рабов, и опять - до нового приказа - в цветущих
устьях рек, над теплым морским мелководьем, среди ковыльных степей и у края
вечных льдов дремлют армейские посты Внешнего Круга. Иногда - в последние
годы довольно часто - туземцы собирают войско и нападают на посты. Их давят
транспортерами и танками, в упор косят из пулеметов. Порою ловким и
беспощадным дикарям удается вырезать под покровом ночи воинское соединение,
поджечь дом поста, забросить факел в бензобак машины... Да, нелегкие годы.
Но даже если все кругом спокойно, армия не отдыхает. Она занимается охотой
на людей и пресечением технической самодеятельности среди коротконосых, то
есть всех, кто не входит в священную расу. Это называется - "восстановление
равновесия".
Рейды по "восстановлению равновесия", в отличие от вылазок за рабами,
происходят по инициативе поста, а причиной чаще всего бывает сигнал
деревенского осведомителя. При всем глубочайшем понимании Индрой задач и
обязанностей Избранного первый такой рейд произвел на него гнетущее
впечатление.
С начальником поста Рудрой и солдатом-фотографом они приехали на
маленьком вездеходе в дальнюю деревушку. Солдат с нескольких точек заснял
наивное сооружение - колесо с черпаками, набиравшими воду из озера. Снимки
отсылались в штаб сектора. Изобретатель - благостный, весь какой-то
выцветший старичок с реденькой бородкой - все время кланялся, сложив ладони
у переносицы. Два местных силача, пожелтев от страха, лихорадочно крутили
колесо. Вода с веселым плеском устремлялась в узкий канал, разделявший
зеленое ячменное поле. Больше кругом ни души - население не смеет даже
выглядывать из хижин...
Фотограф кивнул начальнику поста и отошел в сторону, пряча аппарат в
кожаный кофр. В то время как стажер тщательно обливал колесо бензином из
канистры, Рудра, сохраняя выражение снисходительной брезгливости, поднял
пистолет и методически всадил две пули в кланявшегося старика. Подойдя,
третьей пулей он пробил голову упавшего - такой выстрел называется
контрольным. Затем Рудра вернулся в вездеход, - правил он самолично, - и
испытующе смотрел, как Индра щелкает зажигалкой...
- Грубеешь тут, как собака, - брюзжал Рудра на обратном пути, заметив
бледность и молчание стажера.- Вот погоди, потянешь годик нашу лямку,
притерпишься! Еще и рад будешь размять ручки...
Все-таки сознание собственных привилегий было самым большим утешением
для Индры в лишенном комфорта, отупляющем быте. К нему, единственному на
десятки постов адепту Внутреннего Круга, - если не считать прилетавших
пилотов, - даже командующий сектором относился отечески. Свои завидовали
по-доброму, грубо баловали Индру. Подвыпив, любили расспрашивать о
гвардейской школе. Он стремился вести себя попроще, охотно и много
рассказывал. При любых привилегиях малейшая заносчивость обрекла бы Индру
на одиночество до конца срока. Опухшие от пьянства, бронзовокожие,
истрепанные лихорадкой служаки теснились в спальне вокруг стажера, снова и
снова смакуя подробности выпускной церемонии. Юноше не хватало слов,
яркость воспоминания ослепляла.
...Какая невиданная синева царила в тот день над городом! Как славно
блестели вымытые за ночь плиты улиц, наполненных ароматом цветочных
гирлянд! В каменных проходах Священного Стадиона колыхались полотнища,
сплетенные из живых роз. В пышной центральной арке, под колоннами Алтаря,
ветер чуть колебал углы белого атласного штандарта с пурпурным крылатым
диском. Под стать цветам и знаменам сплошной круглой стеной пестрели и
шевелились пышные женские платья, яркие плащи мужчин; маленькими слепящими
взрывами отмечало солнце чью-то диадему, пряжку на воротнике, эфес парадной
сабли. Пустовали только два сектора по обе стороны Алтаря, их отделяли от
публики цепи зеркальных шлемов.
Там, наверху, в тесноте, в слитном гуле тысяч голосов, вспыхивал
женский смех, заливались колокольчики разносчиков фруктового сока со льдом.
На пустом красно-белом шахматном поле в безмолвии стояли под солнцем четкие
квадраты выпускников Гвардейской школы.
Левофланговый Индра Ферсис мужественно терпел пот, заливавший глаза
из-под каски. Все его мышцы были скованы привычным, давно выработанным
столбняком. Замирали даже легкие движения души; с надменным оцепенением
человека-статуи сливалась уверенность в том, что им любуются прекрасные
зрительницы.
Но вот, словно пузырь из глубины стоячих вод, медлительно всплыл
басисто-звонкий удар. Испуганно замерли беспечные трибуны, зато по рядам
выпускников прокатилась дрожь, страшно зашипел на кого-то офицер, и товарищ
справа нервно толкнул Индру локтем. Казалось, что тяжелый, густой звук
ползет сразу со всех сторон, а вернее - рождается, как сон, в его
собственной голове.
Грохотало чаще, громче. Сотрясалось поле, словно у самой земли
появилось отчаянное, торопливое сердце, готовое задохнуться в предвестии...
Чего? Гибели или головокружительного взлета?
Из высоких, как ущелья, проходов выступали колонны черных священников.
Они держали золотые знаки на шестах, увитых цветами. На край шахматной
пустыни вышел иерофант Внутреннего Круга в алом плаще до пят - наместник
столицы. Воздел руки к небу.
Лихорадочный грохот сменился коротким серебряным криком храмовых труб
- и рухнула на стадион тишина.
Люди лицом вперед валились со скамей, накрывали головы одеждой.
Сердито треща, вынырнула из-за плоской крыши Алтаря подкова толстых
черных стрекоз с золотыми дисками на брюхе, за ними - огромная машина,
белая и пурпурная, под прозрачными зонтиками двух винтов...
Снова прокричали трубы, и священники стройно спели гимн. Потом над
стадионом зазвучал молодой мужской голос, растягивая гласные и спотыкаясь
неожиданными паузами в середине слова. Голос человека, привыкшего к тому,
что каждое слово его, четкое или невнятное, будут судорожно ловить,
повторять, истолковывать...
"О чем же он говорил?" - так и светилось в глазах солдат, когда Индра
в своем рассказе доходил до этого места. Спросить не смели - вдруг
непосвященным нельзя этого слышать? Действительно, кое-что в речи Единого
было понятно только человеку, близкому, подобно Индре, к тайнам Внутреннего
Круга, но общее содержание не выходило за пределы обычной имперской
пропаганды. Все благополучие и могущество Страны Избранных зиждилось на ее
крайней изоляции: строжайшая монополия Ордена на знания и производственные
секреты поддерживалась суровой религией. Гвардия Единого, из которой
отбирался также Корпус Вестников, предназначалась для того, чтобы
поддерживать неизменным статус теократии, прекращать любую утечку священных
знаний, карать всех, кто посягает на тысячелетнюю систему
государства-храма...
Вода сомкнулась над лицом, хлынула в ноздри. Захлебнувшись, Индра с
кашлем перевернулся на живот, саженками поплыл прочь от берега. Решив, что
неутомимость Варуны равняется его музыкальной бездарности, нырнул вглубь. А
когда вернулся из теплой, как парное молоко, темноты, гармошка уже молчала.
Вместо неуклюжих визгливых нот над озером дрожал, как тонкая паутина, звук
медного гонга и фонарь мигал на радиомачте.
Мигом вылетев на берег, Индра натянул на мокрое тело шорты. Слава
Единому, кажется, приказ! Будучи не слишком набожным, - вернее, живя только
будничными заботами, - он все же решил, что недаром вспомнил только что о
встрече с живым богом. Ах, если бы Единый был милосердным до конца и
позволил не только развлечься, но и показать товарищам гвардейскую выучку!
В тамбуре поста дежурный солдат доложил, что принято распоряжение
командующего встретить до полуночи и проводить грузовой караван Внутреннего
Круга. Здесь при любой заминке могла стать значительной именно роль стажера
гвардии. Приосанившись, Индра вступил в столовую.
Древесно-темный и высохший Панду, слуга-туземец с карими лемурьими
глазищами, - лучший осведомитель, - сновал, разливая вино. Офицеры,
подвыпив, галдели разом. Рудра - старый, толстый, похожий на носорога,-
стукнул по столу и стал распределять обязанности.
...Около полуночи над озерами взмыли тучи орущих фламинго. Метались до
рассвета, осыпая перьями и пометом воду, нахмурившийся лес, мертвые от
страха деревни. Надрывный гул и свист волнами докатывались до мангровых
зарослей большой реки. Единственной посадочной площадки оказалось
недостаточно, солдаты жгли многоверстную цепь костров. Впервые от
сотворения мира прокаленная неистовым солнцем, поросшая жесткой ржавой
травой равнина принимала целое стадо грузовых воздушных кораблей. Первым
распахав девственную землю, почти до леса докатился пузатый заправщик,
полный топлива. Раскинув черные крылья, сопя турбинами, подруливали к нему
прибывающие грузовики.
Индра и Варуна, ослепнув от прожекторов, оглохнув и охрипнув,
подгоняли солдат, тянувших шланги к бакам. Экипажи не открывали люки -
никто не выходил, только падали с крыла, как удавы, жаждущие шланги.
Грузовик, заправившись, ревел сыто и глухо, разворачивался (солдаты едва
успевали отбежать из-под сопел) и уходил, покачивая боками, на взлет.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг