Красные и белые огни, мигая, исчезали в направлении северных гор. До
рассвета проводили около сотни машин.
По изрытому полю, не щурясь на мечущийся свет, бесшумным пауком бегал
с кувшинами ледяного пива коричневый Панду.
VI
Ночью после строгой, богато обставленной церемонии посвящения с
Вирайей говорил огромный, тучный старик в пурпурном плаще - тот самый, что
под звуки труб и хора навесил ему цепь с золотым диском. Старик был
иерофантом - членом Ложи Бессмертных, совета всемогущих, всезнающих
правителей Внутреннего Круга. В ложе председательствует сам Единый.
Беседовали, как равные, сидя в креслах, обитых черным бархатом. Черным
была задрапирована вся маленькая комната, включая пол и потолок; среди
фестонов пылали два-три букета алых роз. Старик сидел, дружески улыбаясь;
перед ним горел матовый светильник на низкой подставке. Вирайя жадно
рассматривал шишковатую, с залысинами голову иерофанта, его старчески
разбухший нос, изрытые щеки, свисавшие по бокам мясистого подбородка. Эти
глубоко посаженные, водянистые глазки под жирной складкой бровей - неужели
они чуть ли не каждый день видят живого бога? Детский суеверный трепет
пронизывал Вирайю, он сидел напряженно, сложив руки, как прилежный
школьник. Близилось разрешение загадки: почему двадцативосьмилетнему
архитектору оказали неслыханную честь, которой до глубокой старости
добиваются тысячи адептов Внешнего Круга, а удостаиваются лишь единицы, да
и те зачастую по причинам, скрытым от смертных?..
Явно угадав мысли новичка, иерофант ласково сказал:
- Мы храним немало тайн, об этом ты догадываешься?
- Да, Бессмертный.
- Так. Поэтому ты не должен удивляться, что бы ни услышал от меня.
Даже если это будет превосходить всякое воображение. Вернее, привычный тебе
предел воображения.
- Я готов, Бессмертный.
Вирайя готов был поклясться, что старик не сделал ни единого движения,
не произнес ни звука,- и тем не менее черный занавес открылся, пропуская
раба с подкосом. Он принес два стакана с питьем, в котором плавал лед, и
большой пакет из черной бумаги.
Прихлебнув напиток, иерофант стал вынимать из пакета странные
фотоснимки. На них было изображено звездное небо. Среди россыпи мелких
огней от снимка к снимку вырастал белый яркий диск. На последних
фотографиях стала видна истинная форма небесного тела. Голый каменный шар,
изрытый ужасными язвами, круглыми воронками. Вид его был чудовищен, словно
в пространстве летел череп с остатками присохшей кожи.
Вокруг главного камня висел рой больших и мелких глыб, отбрасывая тени
на поверхность шара.
- Вот на сегодняшний день наша главная тайна, - бесцветно сказал
старик. - Ты пей, пока лед не растаял, а то будет невкусно. Думал
когда-нибудь о причинах событий во Вселенной?
- Думал, Бессмертный.
- И что же надумал?
Вирайя поежился - не новое ли испытание? - и осторожно ответил:
- Все в воле Единого.
- Так-то оно так, да воля его нам не всегда понятна... Одно мы знаем
точно: Вселенная заведена изначально, как некий механизм, и тут мы ничего
изменить не можем. И хорошо, что это именно так, - иначе воцарился бы
хаос...
Вирайя вспотел до корней волос, понимая, что старик подбирается к
главному. Но иерофант надолго умолк. Дыхание с бульканьем, словно разрывая
упругие пленки, пробивалось из глубин его расплывшегося тела. Наконец
выдавил:
- Нас всех... ждет большое испытание. Страшное, - он ткнул пальцем в
фотоснимки. - Вот этот рой небесных камней... он скоро столкнется с Землей.
Самый маленький из них - ростом с гору. А главный камень в поперечнике не
меньше, чем Восточный океан...
Иерофант, часто переводя дыхание и останавливаясь, чем доводил Вирайю
чуть ли не до обморока, рассказал предысторию снимков. По данным
обсерватории Черного Острова, одна из планет сбилась со своего вечного
круга и теперь, словно камень из пращи, догоняет Землю. Гигантское ядро
должно пролететь совсем рядом, а сопровождающий рой глыб - спутников
планеты - неминуемо посыплется на Землю. Встреча состоится через год с
небольшим. Ее последствия нетрудно представить. Если повезет, Земля
"отделается" землетрясениями, яростью вулканов, океанским потопом, может
быть, смещением оси вращения и, значит, полярной ночью над цветущими
странами. Не повезет - род человеческий будет стерт, как полевые вредители,
обрызганные ядохимикатами. Архипелаг блаженных почти не имеет шансов
уцелеть - под ним и так часто колеблется земля, летописи говорят о гибели
многих больших островов.
Не будь старик таким дряхлым и буднично-спокойным, почти безразличным
ко всему, о чем он говорил, не прихлебывай он свое питье с чмоканьем,-
меньше бы подействовали на Вирайю жуткие откровения. Без привычных
театральных эффектов Ордена, доверительно говорила с новичком сама голая
правда.
- Ныне Круг озабочен строительством крепких убежищ, где можно с
удобством разместить Избранных и припасы для них, и необходимые машины, и
рабов. - Иерофант положил на колено Вирайи мягкую отечную руку, покрытую
взбухшими синими сосудами.- Именем Диска, даровавшего тебе редкий талант
архитектора, Орден избрал тебя для подвига. В толще гор Юго-Востока создашь
главное убежище, священную твердыню.
Упираясь руками в подлокотники, старик с огромным усилием поднялся:
алый плащ его, развернувшись, сверкнул волшебными крыльями. Вирайя вскочил,
как на пружине; голова сладко закружилась, ноги обмякли...
- Завтра тебя повезут на место. Времени мало, однако тебе
предназначено справиться. Имей в виду: такой ответственности, какую отныне
несешь ты, не знал ни один человек со времени воплощения Диска и создания
Ордена. Вся сила Черного Острова - твоя. Ты получишь право карать и
миловать всех, кто будет строить. По окончании работ будешь принят в Ложу
Бессмертных.
Беззвучно раздвинув драпировку, явился Вестник в черной коже и
зеркальной каске. Преклонив колено, поднял над головой красно-белый жезл.
Старик отмахнулся от него, не оборачиваясь, и Вестник вылетел спиной
вперед. Кожа у глаз иерофанта взялась добрыми морщинами:
- Зовут, Вирайя. Ты должен присутствовать, это как раз... касается
нашего разговора. Скоро встретимся в горах, в твоем убежище... Иди, сынок!
Но не подал руки для поцелуя, как при встрече, а слегка обнял и
похлопал по спине.
На лестнице его встретили два раболепных Вестника. Вирайя вспомнил,
каким громовержцем явился их собрат в дом Шаршу, как надменно молчали
конвоиры. Теперь один из Вестников шагал впереди, высоко неся жезл, а
другой слетел вниз, распахнул бронированные двери и чуть не сломался в
поясе, пропуская...
Поджав лакированные надкрылья, машина, - в ней можно было бы
разместить еще двадцать человек, - мощно и бережно помчала Вирайю.
За стеклом в рассветной лазури, тронутый розовым сверху, уплывал
дворец Ложи Бессмертных - пирамидальный город под облака, оскаленный по
каждому ярусу рядами контрфорсов. Слепая ночь застилась между опорами,
медленно стекая с уступа на уступ. Ночь сползала с квадратных башен,
венчавших дворец, а сверху теснил ее веселый золотисто-розовый свет.
Мелькали по сторонам дороги корявые миндальные деревья, бронзовые колпаки
фонарей; здания громоздились, постепенно скрывая дворец, но Вирайя все
смотрел, как черными тускнеющими языками стекают вниз остатки ночи.
...Он спрыгнул на мокрую, ровно подстриженную траву. Пала роса, а с
нею - ломкий пронзительный холод. Уловив движение плеч Вирайи,
водитель-гвардеец ловко накинул на них суконный плащ. От соседней машины
подошел вразвалку русобородый Плеолай, дружелюбно обнял за плечи:
- Смотри в оба, брат, - чего не поймешь, спросишь...
Плеолай был уже полностью понятен. Перед посвящением пришлось
пообедать в его покоях. Изысканность и обилие блюд превосходили всякое
воображение, обед занял полдня, однако - удивительное дело!- не оставил ни
тяжести, ни сонливости. Вино, выпитое без меры, лишь слегка взбодрило. За
столом хозяин распространялся о подробностях своих отношений с женщинами и
мальчиками, обнаруживая такое знание темы и обилие материала, что,
очевидно, его любовный опыт длился не менее сотни лет. Время от времени
Плеолай прерывал откровения, чтобы лукаво намекнуть на необычайную миссию
Вирайи, на его ослепительное будущее, а также обещал показать свое, столь
же загадочное хозяйство. Буйство плоти претило душе Вирайи, объятой
мистическим трепетом, поэтому Священный вызывал у него подсознательную
неприязнь, странно переплетенную с полным доверием: с любыми вопросами и
сомнениями новичок обратился бы только к чревоугоднику и сластолюбцу
Плеолаю. Теперь в поле архитектор признательно кивнул и улыбнулся, но в
разговор не вступил.
Грифельно-серые дороги, насыпи рельсовых путей петляли среди серой
травы. От светло-стального моря, из окутанной туманом многоэтажной,
многобашенной глубины острова, - со всех сторон дороги сползались к одной
точке, скручивались в тугой узел. Там, среди степи, взъерошенной низовым
ветром, высился чудовищный фаллический символ, круглый белый обелиск в
пурпурной шапке, еще одетый в металлические конструкции. У его подножия
копошились люди, пылили грузовики и цистерны, подобные желтым гусеницам.
Басисто фыркая и распахивая надкрылья, подкатывали машины Священных.
Раван Бхагид явился, помахивая мощным биноклем на ремне. Постепенно
собралось не менее сотни членов Круга. Стояли отдельными кучками, черные и
стройные, как муравьи,- все с огромными носами, все немолодые; много седых,
но ни одного сутулого или обрюзгшего. Женщины смеялись уверенно, негромко,
оголяя безупречные зубы. Их одежда отличалась от мужской только чуть более
кокетливым покроем, волосы были высоко взбиты и причудливо уложены. Лица -
лилейно-белые, надменно-снисходительные, без морщин. Вирайя и раньше успел
заметить упругую точную походку Священных, тихий, полный достоинства
разговор, гордые белозубые улыбки, величавые жесты рук и повороты голов -
но здесь, среди множества "братьев", все это заставило как нельзя острее
чувствовать собственное несовершенство. Несмотря на вчерашнее посвящение,
на все заверения старика, на царские почести, лежала между Вирайей и этими
полубогами незримая, непроницаемая граница...
Впрочем, полубоги не чуждались новичка, здоровались и заговаривали с
ним, как ни в чем не бывало, - без высокомерия и без фальшивого
панибратства, которое ранило бы чувствительного Вирайю сильнее, чем любое
высокомерие. Именно так - незатейливо и легко - вел себя с первых минут
Плеолай. Кто стоит столь высоко, может не обременять себя внешними
атрибутами величия.
Одна из женщин шутливо допытывалась: не устал ли Вирайя, не хочется ли
ему спать. Она была вчера за обедом у Плеолая - высокая, бледная, с
волосами светлого золота, с крупным и гибким телом. Звали ее Савитри. Он
честно ответил, что сам поражается своей бодрости. Кошмарный день последних
испытаний; обед, почти непосильный для нормального человека; затем
посвящение, встреча с иерофантом и, наконец, это странное собрание в
рассветной степи. Такая нагрузка в течение суток, без малейшей передышки,
свалила бы с ног даже здоровенного негра-гладиатора, не говоря об
изнеженном адепте. Савитри смеялась озорно и дружелюбно, ее сахарные зубы
размочаливали травинку.
Вирайю все больше смущала кожа женщин. Конечно, ни одной из них не
дашь больше тридцати, но эти сияющие беломраморно-гладкие шеи, эти лбы без
признаков естественных мимических морщин, эти фарфоровые руки не могли
принадлежать живым людям, даже очень молодым. Живой человек никогда не
выглядит, как изделие ювелира.
Вирайя чувствовал, что дивная молодость Священных и его собственная
необъяснимая бодрость имеют один корень. Полон волшебства Черный Остров.
Может быть, Савитри действительно тридцать лет, но не исключено, что и
триста.
Плеолай, не дождавшись вопросов, стал объяснять сам, захлебываясь
многословием. Оказалось, что красно-белый обелиск - вовсе не первобытный
символ плодородия, изображения которого иногда откапывали в стране, а
великая летательная машина, "Копье Единого". Сегодня Круг бросает ее
навстречу приближающемуся каменному ядру. У "Копья" есть глаза, уши и
другие органы чувств. Долетев, оно станет кружиться вокруг мертвой планеты
и сообщать Кругу все, что узнает.
Вирайя кивал, не сводя глаз с обелиска. В бледнеющей синеве лопнули по
вертикали стальные леса и медленно разошлись в разные стороны. Говор и смех
Священных оборвались, многие прильнули к биноклям. Золотом вспыхнуло море,
и горизонт обозначился широкой раскаленной полосой.
Вся равнина содрогнулась и загудела, как чугунная сковорода. Вирайя
знал, как ворчат и скрежещут машины, стряхивая железное оцепенение под
рукой человека, но так мог вздохнуть только вулкан.
Белый плотный дым лениво выплеснулся из-под обелиска и ручьями потек
снизу вверх. Грязно-белое облако разбухало на перекрестке дорог и рельсов,
озаряясь изнутри рыжим огнем.
Рвануло горячим ветром. В туче кто-то поперхнулся, и вдруг - словно
там терзали и мучили гигантское живое чудовище - возник, нарастая до боли в
ушах, долгий режущий вопль. Красная скальпированная голова выползла из
дыма. Ускользая из рук мучителей, скрывавшихся в дыму, обелиск поднимался
все выше. Крик его звенел теперь торжеством. Закружилась клочьями,
растаяла, сгинула туча. Вместе с первыми лучами солнца возносилось к зениту
"Копье Единого", выбрасывая книзу ослепительный факел в фиолетовом ореоле.
Потом факел стал похожим на пламенный крест. Крест сжался в стремительно
уменьшающуюся белую звезду, и скоро его уже нельзя было отыскать на фоне
неба.
Тогда Вирайя повернулся к своей машине. Но дверцы ее были почему-то
закрыты. Все Священные стояли возле своих огромных блестящих машин, словно
ожидая чего-то, а Плеолай сделал Вирайе быстрый предостерегающий жест
рукой.
Все оставались на местах, пока с отдаленного края поля не отъехала
длинная красно-белая машина в сопровождении целой колонны черных. Только
тогда Вестники распахнули дверцы...
Наконец он остался один. Прилег на кушетку в самой маленькой и
скромной комнате отведенного ему дворца. Здесь были собраны вещи Вирайи,
доставленные по воздуху из столицы. Настольная лампа матери под розовым
шелковым абажуром, кресло с круглыми полированными площадками на
подлокотниках - для бокалов и пепельниц, выцветшие олени и папоротники
гобелена... Многое напоминало о детстве, о рано умерших родителях. На
пороге великого житейского перелома он по-новому, пристально разглядывал
милые привычные предметы. Не эту ли почерневшую серебряную лягушку -
курильницу благовоний - он набил однажды порохом и поджег? Незадолго до
того они всей семьей ездили к родичам в Авалон - город вечного праздника,
где маленький Вирайя был ошеломлен золотыми чудовищами, изрыгавшими из
пасти фейерверк. Вернувшись домой, он добыл немного пороху в охотничьей
комнате отца, и бедная мирная лягушка с блеском сыграла навязанную ей роль.
Струя огня была выплюнута прямо на корешки книг в стеллаже. Случившийся
рядом раб погасил очаг пожара руками.
Отец Вирайи старался жить, как все Избранные: был строг с рабами,
усердно посещал храмовые церемонии, умеренно участвовал в "очищающих"
праздниках - кровавых оргиях на стадионе. Он очень заботился о том, чтобы
ничем не выделяться из массы, и тому же учил единственного сына. Он даже
напивался, чтобы быть похожим на других, хотя его воротило от спиртного, и
погиб, разбившись спьяну на машине, а мать после этого быстро угасла в
какой-то жуткой, непонятной врачам нервной горячке. Избранные умирали либо
в глубочайшей старости, либо от несчастных случаев: медицина Архипелага
давно ликвидировала все болезнетворные бактерии. Но была еще эта горячка,
словно организм перегревался от внутреннего напряжения: с ней бороться так
и не научились. Часто она поражала самых благополучных, ведущих размеренный
образ жизни...
Вирайе было десять лет, когда умер отец, и двенадцать, когда ушла
мать; он вырос на руках безвольной тетки и потому стал более инициативным и
самостоятельным, чем хотели бы его родители.
Одиночество и вседозволенность научили его сомневаться.
Старые, любимые вещи окружили Вирайю, побуждая забыться и отдохнуть до
завтрашнего утра. Но ложиться не хотелось. Жила в сознании и в теле некая
лихорадочная бодрость, и мысли множились с бредовой быстротой и ясностью.
Он испугался. Может быть, после посвящения человек перерождается?
Неужели такова участь Священного - служение без отдыха и сна годами,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг