С помощью "перрье" Пыляев кое-как справился с подступающим к горлу
сушняком. В то, что можно ТАК вляпаться, все еще верилось с трудом. Думать
он был не в состоянии. Хотелось упасть в кроватку и отплыть подальше. Весь
этот маразм не имел права на существование при дневном свете.
Вдобавок пьяный угар постепенно вытеснялся страхом. Это был подленький,
мелкий и неизбежный страх существа, которому отрезали отходные пути. Страх
противоречил философии нигилизма и даже универсальной формуле "жизнь --
дерьмо". Это служило отличным доказательством того, что жизнь не есть
сумма счастья или сколь угодно тяжких бед, а представляет собой
самодостаточную ценность. Но это не могло служить и утешением...
Под конец имела место и вовсе абсурдная сцена: Эдик полулежал на диване,
бабулька массировала ему затылок, снимая боль, а лысый старательно накладывал
на его мизинцы миниатюрные шины.
"Папаша" выплыл из полумрака и навис над Пыляевым. Он уже надел пальто
до пят и курил "труссарди".
-- Ну, зятек, с Богом! -- с этими словами апологет евгеники схватил
кисть Пыляева и потряс ее, будто невзначай задев сломанный мизинец. Эдик
чуть не заорал.
-- И как следует заботься о моей малышке, очень тебя прошу!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МЫШОНОК
6
Насчет "сказки" Элкин папаша, конечно, приукрасил, но в течение
ближайших нескольких лет Эдик действительно ощущал подозрительную легкость
бытия.
Впрочем, это ощущение появилось далеко не сразу. Наутро, проснувшись в
девятой квартире с помойкой во рту и блуждающим отбойным молотком в черепе,
он долго пытался понять, отчего ему так хреново. Потом вспомнил -- вчера он
навеки потерял свободу, а Эдик считал себя животным свободолюбивым. По
крайней мере, теоретически... Малюсенькая и совершенно дурацкая надежда на
то, что вчерашний наезд "Евгенического Союза" отменяется, конечно, родилась
в момент пробуждения самого Пыляева, подрыгала рахитичными ножками и умерла,
не приходя в сознание.
Он обвел взглядом комнату. Сквозь приоткрытые жалюзи нехотя сочился
утренний свет. Пионерский костер в камине угас, как и романтический порыв
в сердце. Давали знать о себе перебинтованные мизинцы. На столике лежала
знакомая пачка сигарет, а рядом белел картонный прямоугольник. Визитная
карточка. Эд взял ее, поднес к глазам и прочел:
ХРУСТАЛЬ
Борис Карлович
адвокат
Номера телефонов, адрес конторы и "мыльной" почты. Строго и со
вкусом. Теперь Пыляев хотя бы знал, как зовут любимого тестя (флаг ему в
руки и танк навстречу!).
Эдик протянул руки к подносу и налил себе стакан воды. На "хенесси"
он смотреть не мог, не то что опохмеляться этой дрянью. Про "Шато-Марго"
и говорить нечего...
Во рту немного посвежело. Пыляев прошелся по комнате. Нервы зудели;
бездействие -- это было хуже всего. Пытаться бежать -- глупо, хотя Эдик все
же посмотрел наружу сквозь щели жалюзи. Окно выходило во дворик, огражденный
литыми чугунными решетками. Там зимовали розовые кусты под стеклянными
колпаками, которые были похожи на яйца, отложенные динозаврами.
Эд позвонил в колокольчик. Против ожидания, явилась не "Арина
Родионовна", а Глаз. Телохранитель Элеоноры (или кем он там был еще)
и в сумерках-то выглядел не очень, а при дневном свете его рожа вызывала
озноб. Громаднейшая лиловая шишка сбоку от переносицы была украшена изящным
рисунком из синеватых прожилок и напоминала какой-то внутренний орган, по
недосмотру хирурга оказавшийся снаружи. Единственный глаз уставился на Эдика
пытливо и выжидающе.
-- Это что, домашний арест? -- буркнул Пыляев недовольно. Он все еще
культивировал голубую мечту отомстить за сломанные пальцы.
-- Обижаете, Эдуард Юрьевич, -- сказал Глаз с неподдельной
почтительностью. -- Мне поручено круглосуточно охранять вас и членов вашей
новой семьи. Поверьте, оказанное мне высокое доверие...
-- Тебя, кажется, Гена зовут? -- перебил Эдик, морщась. Мысль о том,
что этот беспощадно-вежливый урод будет пасти его неотступно, придавала
существованию особо негативный оттенок.
-- Так точно.
-- Сколько тебе лет?
-- Мне уже двенадцать.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Глаз либо не шутит,
либо вырос в семье гениальных комиков. Эдик склонялся к первому варианту.
Урод все проделывал с очаровательной детской непосредственностью -- даже
наносил телесные повреждения.
-- Старовато выглядишь. Откуда же ты взялся такой, Гена?
-- Борис Карлович отмазал меня от Комиссии по соблюдению генетических
стандартов. Теперь служу верно, как собака.
-- Это точно... Может, погавкаешь, псина?
Глаз виновато улыбнулся и развел руками.
-- Еще раз извините за пальцы, Эдуард Юрьевич. Вы же понимаете, что у
меня не было другого выхода.
-- Да пошел ты в задницу!
Глаз воспринял это буквально и направился к двери.
-- Если понадоблюсь, позвоните.
-- Ты что, издеваешься? Какого хрена я буду здесь сидеть?! Где Элка...
гм, Элеонора?
-- В отъезде. Элеонора Борисовна выбирает квартиру, мебель и свадебное
платье.
Пыляев непроизвольно затрясся от нервного смеха.
-- А почему без меня? Эа клоуна держите?
Глаз вроде бы даже сконфузился.
-- Вообще-то, Борис Карлович намекал, что вы, возможно, тоже захотите
прокатиться...
-- Ну так пойдем, прокатимся.
* * *
Пыляев накатался вдоволь -- на белом лимузине, оборудованном
бронированными стеклами и регулятором микроклимата (шутники называли такую
тачку "прогноз погоды"). Внутри было удобно и безопасно. Глаз и
перепончатый устроили Эдику экскурсию по лучшим салонам и магазинам города.
Все это время они не отступали от него ни на шаг и провожали даже до дверей
туалета. Платил за все, конечно, Союз. Эдик был подстрижен, побрит,
приведен в чувство, промассажирован, приодет (попутно он получил предложение
заменить сломанные мизинцы на биопротезы и отверг его) и выкинут в подернутый
смогом перенаселенный лабиринт освеженным и благоухающим.
Он стал обладателем роскошного смокинга, вечернего костюма для
предстоящей церемонии закабаления, кучи сопутствующего барахла и всевозможных
побрякушек, с помощью которых будущий папаша гения мог держать масть, качать
права, выходить на связь и делать обрезание сигарам.
Отобедав в шикарном "Люксе" на Сумской, он изменил свою точку зрения
на ситуацию и начал думать, что жизнь не так уж плоха. Фортуна наконец
поворачивалась к нему любвеобильным передом. И дело даже не в том, что
Пыляев был продажен. Просто перемены пришлись ему по кайфу. Сдаться
спецслужбам и трястись от страха до конца своих коротких дней в какой-нибудь
засекреченной муниципальной конуре -- это он еще успеет, когда вступит в
маразматический возраст. Эдик решил развлечься напоследок. Терять ему было
нечего, напротив: он почуял НОВЫЕ возможности. А потрясающе красивая и
породистая жена, с которой проблематично трахаться, придавала предвкушению
семейного счастья особую пикантность. Опять же, по праздникам будет не так
тоскливо...
Кстати, Элку он увидел на аллее перед особняком, расположенным в
стороне от делового центра и за пределами индустриальной зоны. Глаз
связался с "госпожой Элеонорой", и через десять минут лимузин, наведенный
со спутника, притормозил за припаркованным у обочины красным "фиатом".
Итак, благодаря женскому капризу и чьим-то финансам, гнездышко для
новобрачных превращалось в восьмикомнатную навороченную избушку, окруженную
двумя гектарами чахлого парка. Здесь не хватало разве что стартовой площадки
для гиперзвукового челнока, но Пыляев взлетал по глупости только на
героиновых ракетах, да и то давно выбыл из отряда "космонавтов".
...В серости умирающего зимнего дня она была еще прекраснее, чем в
экстатическом ночном свете. Эллочка вела себя так, словно утром они
расстались друзьями. Подошла и прижалась к нему вполне по-домашнему. Без
приторных поцелуев в щечку (или, не приведи Господи, в губы!). У Эдика не
хватило сил прогнать от себя эту жертву мирного атома и хромосомной инверсии.
Лысый красавчик, ходивший за нею, как приклеенный, деликатно уставился на
крышу особняка, усеянную тусклыми сотами зачехленных солнечных батарей.
-- Тебе нравится? -- спросила Элка. Речь шла, видимо, о доме.
-- Нормально, -- сказал Эдик. На дом ему было, по большому счету,
плевать.
-- Хочешь посмотреть внутри?
-- Нет. Еще успею.
-- Тогда чего же ты хочешь, милый?
(Это было похоже на сладостную пытку. У Пыляева мелькнула мысль тут же
отправиться в публичный дом, салон виртуального секса или к Рите, чтобы
снять возникшее напряжение. Кстати, Ритуля наверняка обидится, когда он
узаконит свои отношения с другой женщиной. Жаль. Положение любовницы вполне
устраивало ее, и она никогда не претендовала на большее. Да и на что она
могла рассчитывать, получив в тринадцать лет запрет на любые формы зачатия и
даже на вынашивание имплантированного зародыша?)
-- Хотелось бы взглянуть на твою медицинскую карту, но ведь от вашей
конторы все равно правды не добьешься.
Она улыбнулась.
-- Не волнуйся. Все остальное -- настоящее.
-- А мамаша твоя такая же стерва?
-- Смотря кого считать мамашей.
Эдик тупо смотрел на нее в течение нескольких секунд.
* * *
Между ними будто пробежала околевшая кошка.
-- У меня дела, -- сказал Эд и велел ехать к Вислюкову, чтобы пригласить
того на свадьбу. Глаз убеждал его, что это лишнее, но Эдик и слушать не
хотел. Чуть позже он с какой-то пугающей обреченностью подумал, что
двенадцатилетний монстр, судя по всему, редко ошибается.
Приятеля дома не оказалось. Соседка -- очевидно, чрезвычайно довольная
окончанием шумных ночных попоек, -- заявила Пыляеву, что Вислюков (изгой,
пьяница, вольный художник, раздолбай Вислюков!) получил какое-то немыслимое
наследство и навеки отбыл в теплые края, не оставив новых координат.
Пыляев вышел из подъезда со слегка пришибленным видом. Потом он все
равно обзвонил других своих знакомых, но уже тогда, находясь возле дома
Вислюкова, догадывался, что услышит в телефонной трубке. Живых родственников
у него не было. Друзей, по всей видимости, тоже. О чистоте "эксперимента"
Союз позаботился основательно.
7
Во время непродолжительной официальной части Пыляев с особой силой
ощутил свою уязвимость, малость и слабость перед лицом силы, похожей на
гигантский каток, который разгонялся в полной темноте и был до поры до
времени невидим, -- каток, специально предназначенный для раскатки
недовольных и сопротивляющихся в листы стандартной толщины.
Тело Эдика осталось на дне каменного ущелья, среди домов, населенных
зомби; оно цепенело и обмирало от страха и дурных предчувствий, а душа уже
пустилась в безнадежное бегство, растягиваясь, словно резина рогатки, --
только для того, чтобы затем с утроенной энергией устремиться обратно и как
следует хлестнуть по мозгам...
Вместе с Вислюковым и Ритой (ее телефон молчал) исчезала иллюзия, что
когда-нибудь все снова будет в порядке. Да и сам Эдик исчезал, оставляя тень,
не похожую на себя, -- вероятно, только росчерк пера на бумаге и набор
компьютерных абстракций. Что-то должно изменяться к лучшему -- или мир, или
твои мозги. В первом случае это называется "повезло"; второй случай
считается клиническим и называется "безумие".
Кто ты, если уже нет людей, знающих твое имя? Персонаж городского
фольклора? Призрак подворотни? Летучий голландец забегаловок и баров? Глюк
обдолбившегося наркомана? Плод больного воображения? Ты существуешь лишь как
двойное отражение собственных представлений в представлениях тебе подобных.
Трагическое отчуждение создает повод для сомнений во всем. Существование
становится зыбким... до тех пор, пока не напомнит о себе пустой желудок или
переполненный мочевой пузырь.
Пыляев плыл по течению. Он казался самому себе чучелом, присыпанным
нафталином, которое таскают с места на место с ритуальными целями суетливые,
но еще не растратившие жизненной силы фетишисты. Он чувствовал себя
инфантильным слюнтяем, и преодолеть свой инфантилизм ему было труднее, чем
допрыгнуть до луны.
Зато невеста в свадебном "комби" выглядела потрясающе. Эдик покорно
отстоял бредовую церемонию регистрации брака в Департаменте демографии, не
заметив большой разницы между этой самой церемонией и судом присяжных.
Если не считать Элеоноры и Бориса Карловича, его окружала абсолютно
незнакомая публика. Вместо бесформенного куска глины, падавшего в пустоте,
он превратился в кирпич, который только что отпрессовали, замуровали в стену
и выбили на лицевой грани неуничтожимый штамп. Он стал частью системы,
которую прежде инстинктивно отторгал и сознательно ненавидел.
В департаменте все прошло удивительно гладко (видать, без смазки не
обошлось); экстремальную парочку даже не осматривала медицинская комиссия,
удовлетворившись файлами, которые были предоставлены обеими сторонами.
А потом и вовсе начался аттракцион. Если Эд рассчитывал на скромное
"семейное" торжество, то он ошибался. Эскорт таинственных прихлебателей
Хрусталя разросся до десятка машин и направился в один из храмов
Универсальной церкви.
* * *
Храм стоял на обледенелой набережной. Самой реки уже не было; от нее
остался бетонный желоб, по которому струились незамерзающие нечистоты. На
краю потока торчал на приколе речной трамвай, надежно изолированный от
окружающих миазмов и превращенный в летнее кафе. Сейчас он выглядел трупом,
всплывшим со дна черного ручья. К нему прибило кошачий скелет.
Над всем этим нависал храм -- немыслимой угловатой тенью. Слева от
тарелки спутниковой антенны парила голограмма -- трехглавое чудовище, которое
можно было принять за сказочного змея или сросшихся основоположников
коммунистической утопии. Лучи лазеров создавали впечатляющую подсветку туч;
на этом тревожном фоне плавало жирненькое туловище, явно не страдавшее от
недостатка витаминов и символизировавшее Единую церковь, с головами Христа,
Будды и Магомета. Вокруг него, как мыльные пузыри, вращались небесные сферы.
Машины въехали во двор, на котором разместилась принадлежавшая храму
стоянка с заправочной станцией. Благодаря связям того же Хрусталя всю
компанию приняли незамедлительно. Какой-то дряхлый поп, идеально подходивший
внешне на роль Вечного Жида (за свою сверхдолгую жизнь ему довелось побывать
майором НКВД, раввином в синагоге и консультантом ООН по проблемам
дальневосточных конфессий), похоже, уже обо всем договорился "наверху" и
быстренько санкционировал очередное грехопадение.
Пока он бубнил что-то по этому поводу, Эдик осматривался. Проблем с
отоплением здесь не было. Восходящие потоки теплого воздуха плодили
миражи. Из акустических систем доносилось ангельское пение кастратов.
Гипнотерминалы призывно мерцали во мраке, приглашая к общению со святыми в
астрале. Трехмерные анимационные иконы демонстрировали житие персонажей в
реальном масштабе времени. Под сводами храма беспокойно порхали птицы.
Парочка красивых чернокожих туристов бродила в лабиринте среди еще более
красивых призраков, выбирая языческие фетиши в качестве сувениров.
Вечный Жид закончил. Его упитанные лейтенанты разбрелись по залу в
припадке церемониального рвения.
-- Теперь домой? -- с надеждой спросил Эдик у Элки, положив под язык
таблетку стимулятора.
-- Что ты, дорогой, все только начинается, -- сказала та, пребывая в
непонятном, почти лихорадочном возбуждении.
Это был редчайший для нее случай предвидения, для которого, впрочем,
не требовалось ни ума, ни интуиции.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг