В этот поздний час на улицах не осталось трезвых прохожих, а почти все
окна были наглухо закрыты ставнями. Здешние кабаки не привлекли внимания
незнакомца. Возле гостиницы "Олхозник" он спешился, вошел внутрь и
переговорил с хозяином, сразу же определив, что купить старого мошенника
даже легче, чем убить. Человек в плаще предпочел платить за информацию. Он
мог это себе позволить. Волчанский губернатор дал ему двести монет в
качестве аванса за голову Валета -- случай беспрецедентный. Но и клиент
был исключительный. Охотник за головами знал, что эта охота станет венцом
или концом его долгой карьеры -- в зависимости от того, кто окажется
расторопнее в решающий момент. Стадо велико, просторы безграничны, однако
волки рано или поздно находят друг друга. По запаху. По следу. По трупам.
* * *
Он не стал устраивать засаду в "Олхознике". Это был бы примитивный
и заведомо проигрышный ход. Темный всадник избрал для ночлега место почище
и пороскошнее. Пансион "Лебединый пруд" отвечал его повышенным требованиям
к комфорту. Здесь сохранились даже сортиры на втором этаже и действующая
система подачи горячей воды. Лебединый пруд оказался большой лужей, в которой
орали лягушки. Зато исходные продукты для фирменного блюда всегда были под
рукой. О лебедях не осталось и воспоминаний.
Хозяйка пансиона была крупногабаритной пятидесятилетней вдовой с плохим
зрением, поэтому новый постоялец ее не напугал. Или напугал не сразу. Во
всяком случае, он заплатил, не торгуясь, за двухкомнатный номер с видом на
улицу с террасы гостиной и на городское кладбище из окна спальни. Кладбище
было расположено в тенистом парке и заодно считалось удобным местом для
летних любовных свиданий, во время которых сперма смешивалась с прахом...
Единственный слуга в пансионе совмещал функции конюха, повара и
уборщика. Это был одноногий старик лет семидесяти, но видел он хорошо, и ему
парень в плаще не понравился. Во-первых, на свету обнаружилось, что плащ
постояльца продырявлен во многих местах и, значит, почти наверняка снят с
трупа. Во-вторых, под просторным черным балахоном был надет бронежилет с
надписями "ОМОН" на спине и "Да здравствует независимая республика
Припять!" на груди, джинсы "версаче" и ботинки с высокой шнуровкой -- все
подозрительно новое.
Однако не это заставило старого хрена вздрогнуть, когда он притащил
в номер поднос с жареными лягушками. Он вошел, стуча своей деревяшкой, и
остановился как вкопаный. Внушительный набор смертоносных железок,
разложенных на столе, не произвел особого впечатления на того, кому
отстрелили ногу очередью из шестиствольной авиационной пушки. А вот
внешность у парня оказалась весьма своеобразной.
Он был абсолютно лыс, бледен, словно известковая стена, имел "птичье
веко", а после того, как старик увидел на руках у незнакомца по два
отстоящих пальца, его ужин попросился наружу.
Старик был не дурак и не вчера родился, поэтому понимал, что два больших
пальца на одной руке -- это удобно. Особенно при стрельбе из старых
неавтоматических игрушек. Можно было поклясться, что парень стреляет быстро.
Вероятно, так же быстро, как Начальник... Ну, а если быстрее? Что тогда?
На своем веку старик повидал всякое. Единственное, чего он еще не
видел, -- это мутанта, который управляет городом.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ШАЛОСТИ ЧУЖИХ
10. "ТЫ ЧЕГО?"
И все-таки ей повезло в третий раз. Против ожидания, чужеземец был с
нею не груб и не холоден, а очень даже нежен и внимателен. Стоило ему
оказаться в безопасности, как с него свалилась невидимая броня, без которой
он чувствовал бы себя голым за пределами постели.
"Всем им не хватает любви -- даже закоренелым убийцам", -- думала
Мария с легким злорадством и огромным торжеством. Этим проклятым миром все
еще двигала "любовь" -- страсть к обладанию, стремление к наслаждению,
страх одиночества, неискоренимый в коллективных животных...
Корявое клеймо раба, которое она заметила на руке своего нового
любовника, лишь добавило ему мужественности в ее глазах и парадоксальным
образом превратилось в символ свободы. Значит, она не ошиблась в нем, -- он
был одним из тех немногих, кому удалось переломить хребет судьбе. Боже, как
она хотела сделать то же самое! Для этого ей нужен был сильный человек,
который повел бы ее за собой. Марии казалось, что такой, наконец, появился.
Она с благодарностью принимала его горячее семя и нежно целовала шрамы на
огрубевшей коже. Ее ласки были вполне искренними. Вряд ли он понимал, что
когда-нибудь она могла бы умереть за него...
Валету было все равно, что она там думает. Он растягивал оплаченное
удовольствие. С тщеславием у него было все в порядке -- оно попросту
отсутствовало. Как и множество других нелепых вещей, ненужных тому, кто
всегда и повсюду бродит один...
Прекрасная выдалась ночь. Валету показалось, что он откопал бриллиант
в куче дерьма. Воистину в городе Ине жили придурки, не способные оценить
то, чем владели. Валет записался бы на прием к этой шлюхе на год вперед,
если бы заглядывал так далеко в будущее. Но нет, он не думал даже о
завтрашнем дне. Завтра могли убить его или шлюху -- и какой тогда толк в
дурацких ожиданиях? Он предпочитал брать свое сейчас. Это "сейчас"
существовало обособленно; оно не имело отношения ни к прошлому, ни к
будущему.
В перерывах между дыхательными и прочими упражнениями Валет оставался
жестким прагматиком. Он выуживал скудную информацию с терпением рыбака,
сидящего возле застойной лужи. Он фильтровал и сопоставлял то, что услышал
от бармена в "Млыне", от Марии, от "Олхозника" и пьянчужки на улице,
которого затем пришлось двинуть рукояткой пистолета по зубам... В результате
Валет примерно представлял себе, при каких обстоятельствах следует
"перейти на другую сторону" и почему, по мнению шлюхи, он "появился не
вовремя". Другого он и не ожидал. Попадать в истории -- такова была его
судьба. Глупо сопротивляться судьбе...
Кобель, привязанный во дворе, взвился, загремел цепью и зашелся истошным
лаем, как вражеский лаудшпрехер в период оккупации. Валет ждал, когда пса
грохнут, чтобы приняться за работу. Без работы он подолгу не оставался.
Похоже, на сегодня "качели" закончились. Он не испытывал по этому
поводу ни малейшего сожаления. Жизнь состояла из обрывков более или менее
грязных наслаждений. Он даже не пытался залатать ими пустоту.
Его хлопушки лежали так, что он мог дотянуться до них рукой, не слезая
с бабы, -- одно из тех правил игры, которые не менялись при любых
обстоятельствах. Дом Марии стоял на глухой окраине. На вмешательство людей
Начальника рассчитывать не приходилось.
Что-то тяжелое бухнуло в дверь, едва не проломив толстенную доску.
-- Открывай, сучье вымя! -- заревел пьяный бас, и Валет бросил пушку.
Наемники, которым платили за его голову, не предупреждали о своих визитах.
С другими кандидатами в покойники он предпочел бы разобраться, не поднимая
шума. Местное быдло обычно выглядит угрожающе, но на деле оказывается почти
безопасным.
-- Кто это? -- спросил он, не прерывая фрикций. Обжатие стало плотным
как никогда. Полный кайф!
(Сильно напуганная самочка -- в этом было что-то чрезвычайно
возбуждающее. Может быть, на Валета подействовала особая, тонкая, как струна,
пронизывающая позвоночный столб снизу доверху, вибрация чужого ужаса? Или
аромат смерти -- сильнейший стимулятор на свете? Порой Валет понимал
сексуальных маньяков...)
-- Мирон, гнида, совсем достал, -- ответила Мария, кусая губы.
Неприятный спазм возник внизу живота. -- Хочет трахнуть меня на халяву,
конюх долбаный!..
-- Убью, тварь! -- бушевал снаружи Мирон, пытаясь высадить
дверь. -- Матку вырежу, блядище!..
Доски трещали. Кобель блевал слюной. Вскоре к нему присоединились все
окрестные шавки.
Валет не выносил шума. Особенно собачьей брехни. Он встал и направился
к запертой двери. Сжавшись под рваной простыней, Мария следила за ним
взглядом и пыталась понять, насколько он самонадеян, крут или безумен. Он
даже не потрудился натянуть штаны, а она догадывалась, как чувствует себя
голый человек в минуту опасности. Похоже, этот никак себя не чувствовал.
Был момент, когда она даже испугалась любовничка. Тот серым призраком
скользил в полумраке. Стремительно и бесшумно. Инцедент с конюхом не повлиял
на его эрекцию. В этом было что-то нечеловеческое. Мария не могла решить,
хорошо или плохо, когда у парня СОВСЕМ НЕТ нервов. И что это будет означать
для тех, кто навяжется к нему в попутчики...
Между тем Валет отодвинул засов и резко распахнул дверь. Опускавшийся
со свистом топор врезался обухом в бревно над его головой.
Валет не шевельнулся, хотя отколовшаяся щепка царапнула по щеке. Он
в упор смотрел на бухое быдло, которое шумно топталось на крыльце. Быдло
было одето в исподнюю рубаху и галифе, имело два метра росту, весило под
семь пудов, активно трясло рыхлым мясом и распространяло ароматы самогона
и лука, забивавшие неистребимый лошадиный дух.
Валету сразу стало ясно, с кем он имеет дело. Это был не его уровень.
Поэтому он просто стоял и смотрел. Не мигая.
При виде голого мужика, да еще "на взводе", Мирон замычал, будто
бешеный бык, и начал заносить топор, собираясь расколоть пополам гнилую
капусту, торчавшую на плечах чужака вместо головы. Но тут что-то пробилось
сквозь пьяную пелену -- может быть, осколок ужаса, воткнувшийся конюху прямо
в сердце...
Он увидел два стеклянных зрачка. Абсолютно равнодушных... В них застыло
непостижимое выражение. Вернее, отсутствие всякого выражения...
Мирон ощутил внезапную тяжесть в руках, слабость в пояснице. Это было
за пределами его убогого мирка и даже пьяного бреда. Он понимал язык кулака,
лома, кудрявого мата. Но голый ебарь ничего не говорил. И кулак у него был
раза в два меньше, чем у Мирона. И все же конюх не сумел расколоть его
капусту или хотя бы отрубить нагло вздыбившееся достоинство.
Змеиный взгляд незнакомца наводил на Мирона животную тоску. Вызывал
желание шарахнуться прочь, в спасительную темноту... Кобель уже не лаял,
а хрипел, будто кто-то душил его цепью.
-- Ты... чего? -- тупо спросил Мирон, отступая на шаг. Поднятый топор
заметно дрожал. У конюха пересохло в хлебальнике.
Глаза гадюки продолжали неотрывно смотреть на него. Хуже того -- в узком
черепе за ними скрывался непредсказуемый и безжалостный гадючий мозг...
До Мирона дошло, что его убьют. Через секунду, две или три -- неважно.
Убьют беззлобно. С полным безразличием. Без единой мысли. Без единого ЛИШНЕГО
ощущения.
Конюх пробулькал что-то невнятное, бросил топор на землю и побежал.
Он бежал, не разбирая дороги, дважды падал и трижды натыкался на плетни.
По необъяснимой причине он чувствовал себя счастливчиком. Этой ночью ему
повезло: он видел костлявую и теперь точно знал, как та выглядит. Даже не
разберешь, какого костлявая пола. Гадюка в мужском теле. Бледная тварь из
сырой ямы, прячущаяся днем от солнца. Тварь, которая вполне могла
"опустить" его, прежде чем убить. Ничего не скажешь -- повезло!
11. СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ
Однако чуть позже он понял, что еще ничего не закончилось. Кто-то
неотступно преследовал его. Порой Мирону казалось, что сзади доносятся
зловещие звуки, похожие на шелест гигантских крыльев, но когда он в панике
оглядывался, то не видел ничего, кроме непроницаемой темноты. Шелест
отдалялся, затем снова приближался, будто обладатель крыльев играл с бегущим
человечком. У Мирона и впрямь создалась иллюзия, что он может спастись, если
найдет освещенное убежище с прочными стенами, -- а зло, таившееся во мраке,
отступит перед светом.
Он бежал по черной, как кротовая нора, улице и в отчаянии бросался на
каждую калитку или дверь. Все они были крепко заперты; окна слепы; стук
безответен; никто не ждал и не желал приютить ночного гостя. У конюха начали
заплетаться ноги. Он дышал, как загнанная лошадь. Сил почти не осталось...
А за спиной раздавался неописуемый звук, нежный хруст, будто из лопаток
росли слишком тяжелые крылья, тянувшие куда-то вниз, в глубины страшного
сна. Невидимая кошка продолжала играть с мышкой.
Когда Мирон уже решил, что это конец, к нему на несколько минут
вернулось пьяное мужество. Он прислонился к стене, выставил перед собой
огромные кулаки и приготовился врезать... Кому? Да кому угодно! Тому, кто
под руку подвернется...
Он прижался затылком к холодной мраморной плите. Это немного освежило
его мысли. Мирон узнал улицу, дом и вспомнил даже плиту, пересеченную
трещиной по диагонали. Он частенько проходил мимо и равнодушно сплевывал,
понимая, что это не то место, где наливают. На плите была выбита надпись
"Городское отделение Союза писателей", но конюху сейчас было все равно. Он
отмахивался от летающих призраков и медленно передвигался вдоль стены
приставными шажками, пока не ввалился в неожиданно распахнувшуюся дверь.
Кто-то жалобно ойкнул. Оказалось, что конюх сшиб по инерции лысого
хлюпика, дежурившего в прихожей. Хлюпик взвизгнул, упал на четвереньки и
зашарил по полу в поисках окуляров. Ничего удивительного -- окулярам в Ине
цены не было, не говоря уже о контактных линзах.
Мирон поспешно захлопнул за собою дверь, запер ее на засов и
облокотился на перила, чтобы отдышаться. Ему несказанно полегчало.
Присутствие очкарика придавало интерьеру замызганной прихожей какой-то
домашний и в высшей степени безопасный вид. Лестница была тускло освещена
единственной свечкой.
Конюх осмелел и почувствовал себя хозяином положения. Интеллигент явно
был ошарашен и напуган его вторжением. Это означало, что Мирон поймал
хмырька на чем-то нехорошем. Оставалось лишь правильно воспользоваться
ситуацией. Тут пахло возможностью поживиться.
-- Эй! -- обратился Мирон к жертве аборта. -- Какого хрена ты тут
делаешь?
Очкарик уже водрузил оправу на мозолистую переносицу и прицепил дужки
к огромным ушам. Теперь он стал похож на очень умного кролика. И притом
чем-то недовольного кролика. Мирону немедленно захотелось схватить его за
хилую шейку и слегка придушить.
-- Па-а-азвольте! -- возмутился интеллигент противным писклявым
голосом. -- Что ВЫ тут...
-- Заткни пасть! -- скомандовал Мирон, после чего приблизил ухо к щели
между дверью и косяком и прислушался. Слава богу, показалось! На улице
стояла тишина. Конюх чуть не подумал -- "гробовая" -- и поежился.
Воспоминание о кошмарном звуке и унижении, пережитом возле дома Марии,
были еще совсем свежими. Возникала просто непреодолимая потребность в
самоутверждении.
-- Я тебя слушаю, -- Мирон возобновил прерванную беседу и для большей
доходчивости легонько ткнул очкарика в солнечное сплетение. Тот опять
ойкнул и свернулся в замысловатую фигуру, как придавленный дождевой червяк.
Мирон дал ему прийти в себя, затем встряхнул.
Лязгнув зубами, очкарик промямлил:
-- Вышел покурить...
Мирон не оценил юмора. Это была неудачная шутка. Табаком тут и не
пахло, бабой тоже, да и здоровья у интеллигента едва хватило бы на пару
затяжек и одну предсмертную эрекцию. Все ясно -- лопух стоял на шухере.
Что ж, если они все здесь такие, эти "писатели"... Мирон придал
маленькому гондону положение, отдаленно напоминавшее стойку "смирно", и
стукнул головой об стену.
На этот раз очкарик беззвучно расстался с сознанием. Конюх положил его
в темном углу и взобрался по лестнице на площадку, от которой начинался
длинный широкий коридор, заставленный по обе стороны бронзовыми бюстами
на массивных основаниях из серого камня. Судя по всему, бюсты копировали
верхние (и лучшие) головные части высоколобых импотентов, перепачкавших
при жизни горы писчей бумаги (и это в те времена, когда катастрофически
не хватало даже туалетной!). Мирон питал к представителям этой породы
стойкое отвращение и здоровое презрение -- ко всем без исключения. Толку от
них было меньше, чем от козлов. Козлы хотя бы делали козлят...
Конюха разобрало любопытство. В этом здании он очутился впервые.
Отовсюду доносились какие-то шорохи и шепотки, но Мирон теперь не пугался --
это шалили не привидения, а гораздо более плотные и вонючие существа. Да,
интересные дела тут творятся. Очаг культуры, мать ее! Происходят какие-то
сборища -- посреди ночи, за закрытыми ставнями и задернутыми шторами. Знает
ли об этом Начальник? Мирон готов был поспорить на свой детородный орган
в комплекте с подвесным хранилищем генофонда, что не знает. Вот и славненько!
Это означало, что у конюха появился шанс отличиться. Повысить свой статус.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг