клетка его помощника вскрыта аккуратно и со знанием дела. Причина смерти
была очевидна: кто-то вынул из Гнуса его поганое сердце. Оно лежало рядом
с мертвецом на табурете -- обескровленное, чистое, будто вымытое под струей
воды или тщательно вылизанное языком. На правом желудочке имелась едва
заметная надпись, сделанная химическим карандашом: "Кто следующий?".
Заблуда оценил черный юмор убийцы (он и сам любил пошутить подобным
образом) и еще раз взглянул на труп. В опустевшую грудную клетку был вложен
какой-то инородный предмет.
Григорий не страдал излишней брезгливостью. Его пальцы действовали
ловко и не дрожали, когда извлекали на свет каменного жука-скарабея.
Гришка не знал бы, что это скарабей, если бы не видел его изображение
в одной старой книге. Начальник потому и считал себя умным, что запоминал
любую информацию, даже казавшуюся на первый взгляд бесполезной...
Каменный жук был еще теплым, как тело Гнуса. Оставалось вспомнить, где,
когда и при каких обстоятельствах Начальник читал эту самую книгу. И сущий
пустяк -- найти убийцу.
7. "РАССКАЖИ, КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН"
На следующий день, с наступлением сумерек отдохнувший и соскучившийся
по приключениям Валет решил развлечься. Первой же забегаловкой на его пути
оказался "Млын". Он ввалился туда со всем своим железом, остановился на
пороге и исподлобья обвел взглядом полутемное помещение. У него был
взгляд зверя-одиночки, выражавший абсолютную независимость и спокойное
превосходство. Он как бы предупреждал: "Не троньте меня, ублюдки, и может
быть, я не трону вас".
Стены заведения были украшены полинявшей мазней на вечную тему. Возле
стойки, обитой жестью, торчали местные жлобы, с кряком опрокидывали глиняные
кружки с мутным самогоном, запивали его холодным молоком и нюхали табак. Не
слишком выделявшийся на фоне зеленоватых бутылей хозяин на всякий случай
опустил руки и нащупывал ружье, лежавшее на пивной бочке. В треснувшем
зеркале с остатками амальгамы отражалось бледное полушарие его лысины.
У дальней стены, положив ноги на табурет, сидел человек с балалайкой.
Инструмент был старый и издавал звуки, от которых по спине пробегали мурашки.
Одной струны не хватало. Следовательно, бренчал виртуоз, каких мало.
Балалаечник отрешенно исполнял похабные частушки, в которых попадались и
незнакомые Валету слова. Это был, что называется, фольклор.
Под потолком плавал сизый дым -- плотный, как облака в раю. Пламя
свечей колебалось на сквозняке, и приходилось следить за тенями.
Официантка, в которой Валет сразу определил подержанный товар,
обслуживала клиентов за столиками, и, похоже, здесь уже всем надоело
пощипывать ее задницу. Он не мог сказать этого о себе -- задница была весьма
аппетитная...
На вошедшего официантка смотрела чуть дольше обычного. Валет хорошо
знал этот взгляд: звериная тоска, озлобленность забившейся в угол сучки... и
неизлечимая надежда. Он встречал таких баб в каждом городе. Все они хотели
для начала сбежать из опостылевших мест. Но он знал, как никто другой, что
бежать-то, в сущности, некуда.
"Годится", -- решил Валет. Тех, кого повсюду, не сговариваясь,
называют "солью земли", тут не было -- как и недоразвитых выскочек,
которые учатся только на собственных ошибках, если, конечно, им удается
дожить до зрелого возраста. Валет был согласен играть пока по здешним
правилам. И надеялся, что ему дадут время их изучить.
Он неторопливо направился в глубь помещения, к свободному угловому
столику, имевшему стратегически выгодное расположение. Остаться незамеченным
не удалось. Местные пялились на него, как на балаганного урода. Он повсюду
привлекал к себе внимание. Слабые чуяли в нем неотразимую угрозу, волчью
породу; сильные рассматривали как вызов само его существование. Да, для
бродяг вроде него времена становились все хуже... Он сел в полутьме и не
зажег лежавший на столе огарок. Из этого угла просматривались вход и
стойка -- большего Валету и не требовалось.
Официантка направилась к нему, виляя пышными бедрами. Вслед ей
посыпались гнусные советы. Однако смутить девицу было трудно, если вообще
возможно.
Когда она остановилась, подалась вперед и оперлась руками на стол, он
разглядел ее грудь, почти не скрытую платьем с низким вырезом. У него
внезапно пересохло в горле. От "Горячих губок" осталось одно лишь бледное
воспоминание. Но он был мужчина, а не сопляк, и потому его желания ничего
не значили. Женщина -- это почти всегда предпоследнее, что видят сопляки,
прежде чем сдохнуть.
-- Принеси пива, -- негромко сказал Валет и стал скручивать папиросу.
У него оказался хриплый, низкий голос -- почти зловещий шепот. Этот шепот
был словно прикосновение шершавых ладоней. Возбуждающий, вызывающий легкий
озноб... и безрассудное желание рискнуть.
Она задержалась у столика. Ее долгий взгляд мог бы растопить айсберг.
Но не Валета. На дне его зрачков застыла вечная мерзлота под слоем
голубовато-серой воды.
Вообще-то, ей полагалось убедиться в том, что у него найдется чем
заплатить. Если хозяин узнает, что она не сделала этого, он в кровь
разобьет ей губы. Однако она чувствовала, что подобным вопросом заслужит
лишь леденящее презрение незнакомца.
-- Можно, я возьму это? -- мягко попросила она и осторожно вынула
папиросу из его пальцев.
Он равнодушно смотрел, как она добавила "травы" и провела кончиком
языка по аккуратному косяку. Скручивание папирос было весьма интимным
делом. Ему понравилось, как сделала это она...
* * *
Потом женщина принесла две кружки пива. Ее тянуло к его столику, будто
магнитом. Причина была не в деньгах, хотя у него наверняка водились деньги.
Этот человек был из тех, которые приходят и уходят. А когда уходят, то идут
дальше других. И щедро вознаграждают за любовь -- деньгами или прощальным
ударом под сердце. Наверное, это не больнее, чем страстный укус -- если
нож хорошо заточен и рука тверда...
-- Откуда ты? -- спросила она, следя лишь за тем, чтобы в "Млыне"
все были с выпивкой и не осталось недовольных. Хозяин не имел ничего против
ее второй профессии. Более того, ему перепадала доля от ее доходов.
-- Оттуда, -- Валет ткнул большим пальцем себе за спину. Она поняла,
что расспрашивать о прошлом и будущем бесполезно.
-- Хочешь еще чего-нибудь? -- она задала двусмысленный вопрос,
поглаживая ладонями кружку с пивом -- ласкающими движениями сверху вниз.
Он не ответил. Только скользнул по ней пренебрежительным взглядом, и
официантке стало ясно: все, что этот парень захочет, он возьмет сам --
немного позже. А насчет себя она уже решила, что не будет возражать.
Валет потянул очередной косяк. Он чуял легкую добычу, жертвенный душок.
Рыбка попалась на удочку -- и никуда не денется. Он использует эту шлюху
на всю катушку, сожрет ее с потрохами. То, что останется, -- никчемный мусор.
Причина была в ней самой. Она -- человек обочины. Ее судьба хромонога от
рождения; ее путь -- замкнутый круг.
Но пока официантка вела себя вполне уверенно. Она полагала, будто крепко
подцепила его. Он не разубеждал ее. Сучки вроде этой бывали безнадежно
слепыми и прозревали слишком поздно!
Бродяга только что заключил выгодную сделку. На ее "товар" еще никто
не жаловался.
-- Как тебя зовут? -- снова шепот. И снова озноб.
-- Мария.
Он цинично ухмыльнулся. Почти все они называли себя Мариями, -- должно
быть, лелеяли тайные мечты о непорочном зачатии...
-- Ну, расскажи мне, Мария, кто в доме хозяин?
Этот вопрос она слышала неоднократно. У кого же спросить о скользких
вещах, если не у глупой телки из бара? И еще две недели назад ответ на этот
вопрос был прост, как правила детской игры "Царь горы". Хозяин -- тот, кто
залез выше; тот, кто сильнее; тот, кто умнее; тот, кто держит остальных в
страхе; тот, кто продолжает жить, когда другие умирают за него. Хозяин -- это
принуждение и унижение, но также защита и относительный покой, оплаченный
будущими услугами.
Теперь же многое изменилось. Новая сила, которая хозяйничала по ночам
в Ине, не нуждалась в чужих услугах. Судя по всему, с нею было бессмысленно
торговаться. Она отбирала жизнь и взамен не принимала ровным счетом ничего.
-- Не вовремя ты появился, красавчик, -- сказала Мария охрипшим
голосом.
Она еще не догадывалась, до какой степени была права.
8. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ
Подчиненные (таких было абсолютное большинство) обращались к нему
"господин Председатель"; те, чьей тайной марионеткой он был со дня
"избрания" на этот пост, называли его не иначе как "Жирняга". Он
неоднократно ловил себя на том, что в мыслях тоже называет себя не по имени,
а "Жирнягой". Его рожа была похожа на бледную студенистую луну, а
необъятное тело колыхалось, словно желе, упакованное в слишком тесный
костюм, и, казалось, вот-вот расползется в сальную лужу.
Жирняга потел даже зимой, а сейчас, во время визита Заблуды, у него
появились дополнительные причины, чтобы вспотеть обильно. Гришка был не в
духе. Под ничего не выражающим взглядом Гришкиных рыбьих глаз Председатель
обмирал, как кролик. Начальник не ведал ни жалости, ни сострадания. А чего
стоила одна эта фраза, произнесенная многозначительным шепотом: "Учти,
Жирняга, мертвые не потеют!" После нее две новые липкие струйки стекли
Жирняге в пах, и он почувствовал себя очень-очень неуютно в своем высоком
кресле.
Он готов был сделать все что угодно, лишь бы Гришка оставил его в
покое. Соображал он в присутствии Начальника плохо и не сразу понял, чего от
него хотят. А когда, наконец, понял, то испугался еще сильнее. До сих пор
ему не приходилось напрягать фантазию. Заблуда не любил фантазеров. Григорий
любил наивных и послушных. Жирняга считал, что с возрастом приблизился к
этому идеалу.
* * *
После ухода Начальника Председатель еще долго и беспомощно водил
глазами по пустому кабинету. Ему не с кем было посоветоваться. У него не
было даже "близнеца". Жирняга скрывал это, как скрывал бы отсутствие
потенции, да и вряд ли кто-нибудь сумел бы внятно объяснить ему, что
означает сия ущербность. У каждого был свой "близнец", и только у Жирняги
не было.
Он подошел к стене, отодвинул фальшивую панель и уставился на шкафы
с книгами и журналами. Председатель управы собирал их без разбору в течение
многих лет, не жалея ни средств, ни усилий. Постепенно большая часть
разгромленной городской библиотеки и частных собраний перекочевала к нему
на полочки.
Здесь можно было найти все что угодно -- от подшивок "Молодого
коммуниста" до учебника по астрофизике и ежегодников с уфологическими
отчетами. Жирняга думал, что сосредоточил в своем кабинете огромное
количество разнообразнейших сведений, сгреб в аккуратную кучку всю
человеческую мудрость и взобрался на нее сверху, став обладателем
эксклюзивных прав на отдельные перлы и на целые философские системы. Иногда
эрудиция действительно обеспечивала ему преимущество над соотечественниками,
которые не отличались особой любознательностью. Приятно чувствовать себя
ходячей энциклопедией, чуть ли не последним мыслителем, угодившим по нелепой
ошибке в варварское племя. Для никудышнего стрелка и безнадежного урода это
был единственный доступный способ потешить свое тщеславие -- столь же
огромное, как запасы жира в его теле. Случалось, он обнаруживал утешительные
интеллектуальные "пилюли", роясь в бумажном хламе. Порой он искренне
радовался, узнавая, что бывали времена и похуже, а кое-кому не повезло еще
больше...
Но на сей раз абстрактная мудрость оказалась совершенно бесполезной.
Ни в одной вонючей книжонке не было написано, как остаться живым, если на
тебя рассердится Заблуда-младший.
Жирняга в сердцах задвинул панель на место и снова рухнул в кресло.
Слабость в ногах не проходила... Он попытался задействовать собственное
серое вещество. Толстяк долго сидел, подперев голову руками и ожидая, пока
это самое вещество загустеет.
Пока Заблуда был в кабинете, Жирняга не рисковал. Интуиция безошибочно
подсказывала ему, что блистать интеллектом и вообще как-либо выделываться --
очень вредно для здоровья. С Гришкой эти номера не проходили. Гришка мог
мгновенно, одним движением руки лишить Председателя всего, чем тот втайне
гордился. Например, мозга. При Начальнике Жирняга довольствовался ролью
советника и... передвижного запоминающего устройства. Однако сейчас и с
советами было туговато.
Вдруг Председатель тихо заскулил. Но не от жалости к себе, а от
радости. Кажется, он нашел выход!.. Жирняга помассировал свой живот пухлыми
пальчиками и ощутил зверский голод. Вот что значит пережить стресс!..
Собачьи котлетки... Он вообразил их себе так живо, что во рту
образовался избыток слюны. Жирняга мечтательно смежил веки... Котлетки
плавали в жире на огромной сковородке и чем-то напоминали... гениталии
Хобота, приготовленные заодно с банкиром.
Тьфу-ты, пропасть! Председатель выплюнул слюну, ставшую неаппетитной.
Трудно было избавиться от наваждения, преследовавшего его уже несколько
дней и ночей. Что же заключало в себе это наваждение? Страх? Да, конечно...
но какой-то вялый, абстрактный. Несравнимый с тем страхом, который внушал
Жирняге Начальник. Тревогу? С нею Жирняга свыкся и уже не замечал, как не
замечал биения сердца. Надежда? Этой блажью Председатель управы вшивого
города Ина не страдал. Тайна? Наибольшая тайна Жирняги находилась в его
бездонном желудке...
Он захрустел припасенными в ящике стола бутербродами. Прежде всего
нужно было утолить голод. Затем Жирняга позвонил в колокольчик, вызывая
рассыльного, которого Гришка почему-то называл Чарликом. Малый и впрямь
был какой-то подловатый, смотрел косо, словно норовил исподтишка укусить
за ляжку, однако напрямую придраться было не к чему. Жирняга догадывался,
кто будет плясать на его могиле и гадить под насыпью.
-- Не дождетесь! -- пробулькал он, обращаясь к двум бронзовым гномам,
оставшимся от старого письменного набора. Это была совершенно необоснованная
бравада. Гномы уже пережили не один десяток Председателей и взирали в будущее
со спокойным оптимизмом.
9. ТЕМНЫЙ ВСАДНИК
Спустя тридцать шесть часов после появления в городе Валета, на
заброшенной дороге показался новый персонаж назревающей драмы. Если бы
священник увидел его из окна, то решил бы, что движение по северному тракту
становится весьма оживленным. Но поп в это время уже засыпал, свернувшись
калачиком на своей жесткой кровати (поза выдавала стремление защитить себя
от враждебного окружения), и пытался отогнать дурные мысли. С мыслями у него
получалось неплохо, чего не скажешь о снах. Около полуночи священнику
приснился темный всадник. Таинственный убийца. Дыра, бессовестно зияющая в
небе. Зло в чистом виде. Еще одно несмываемое пятнышко на слепящей белизне
Божьего замысла...
Между тем всадник был и наяву. В отличие от игрока он въезжал в город
Ин под покровом темноты. Его вороной конь был на редкость уродливым, но
сильным и выносливым животным. Длинный плащ почти полностью скрывал фигуру
сгорбившегося в седле человека. Трудно было определить, хорошо ли странник
вооружен, однако то, что он добрался до города, сохранив жизнь себе и
жеребцу, говорило о многом.
Вороной был пущен медленным шагом. Казалось, он может поддерживать
такой темп еще много часов, экономя силы. Всадник направлял его ногами.
Определить возраст человека было невозможно. Под козырьком кепки виднелся
бледный овал лица. Глубокие тени лежали в глазницах и ноздрях -- будто
отверстия в маске из папье-маше. Мягкое покачивание тела наводило на мысль
о совершенной расслабленности. Пустота и безмыслие. Обманчивый покой,
ложная безмятежность...
Всадник инстинктивно двигался тем же маршрутом, что и Валет. В этом
проявлялось некое родство их душ, интуитивная близость. Один хорошо понимал
другого -- несмотря на то, что они ни разу не встречались. Суть определяла
поведение. Волк иногда может превращаться в овчарку, но никогда не станет
вести себя, как баран...
Всадник проехал по окраине, застроенной унылыми хатами. Его не видели
ни цирюльник, ни гробовщик. Только один из заторчавших "гашишинов"
почерпнул вдохновение в своей мрачной "галлюцинации" и к полуночи
разродился стишком "Жажда небытия".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг