И велел вынести ее в чулан.
- Как, дедушка, вы хотите выбросить свою молодость, так и не
насладившись ею? - спросили у него внучатые племянники.
- Что ж поделать, - вздохнул он, - зато я стал профессором, которого
знает весь город.
А в полдень ему позвонили по телефону и сообщили, что его желает видеть
академик, которого знает весь мир.
- Ай! - закричал Мойкин. - Я так польщен, я так взволнован! Дайте мне
скорее бром с валерьянкой! Дайте мне скорее палку и вызовите машину!
Академик был толстый, седой и краснощекий.
Увидев Мойкина, он весело закричал:
- Здорово, Мойкин! Здорово, дружище! Сколько лет, сколько зим!
- Простите, - сказал Мойкин, - разве мы с вами знакомы?
- А как же, - ответил академик, - футбольную площадку помнишь? Вратаря
помнишь?
- Рыжего? - спросил Мойкин.
- Рыжего, - ответил академик.
- Такого ветреного шалопая? - спросил Мойкин,
- Шалопая, - ответил академик.
- Который меня от занятий отвлекал?
- Того самого, - ответил академик. - Хорошее время - молодость.
- Хорошее? - спросил Мойкин.
И когда он вернулся домой, то, размышляя о словах академика, он
заглянул в чулан, где валялась его молодость.
Но там было темно, и он пичего не мог разглядеть.
И до сих пор валяется его молодость в чулане, вместе с ломаным
велосипедом без одного колеса, продырявленным стулом, заржавленными
коньками и старой клизмой, у которой разбита кружка и остался только шланг
с наконечником.
ЗАБЫТАЯ
КЕПКА
Это такая наивная и непоучительная история, что даже рассказывать ее
стыдно, тем более что кто-нибудь может подумать, будто я против
размышлений и считаю, что совершать необдуманные поступки лучше, чем
обдуманные.
Нет, совсем наоборот. Я очень люблю размышлять и при всяком удобном
случае размышляю о том и о сем, и семь раз примеряю, прежде чем один раз
отрежу, и считаю, что лучше совершить один обдуманный поступок, чем десять
необдуманных.
И вот, руководствуясь такой мудростью, я довольно благополучно добрался
до пятидесяти с лишним лет, и хотя нажил за эти годы лысипу, одышку,
ревматизм и грудную жабу, но зато окружен теперь нежными детьми и веселыми
внуками, что на старости лот надо считать большой удачей.
A вот Феде Мойкину, другу моей юности, повезло меньше. У него до сих
пор нет ни внуков, ни детей, ни жены, хотя всю жизнь он был таким
рассудительным, что даже шагу по решался ступить, но обдумав этот шаг
предварительно; даже зачерпнув ложкой суп из тарелки, он сначала не спеша
поразмышляет о том, что делать дальше и какие это может иметь последствия,
а потом уж сует ложку в рот.
Так он размышлял по всякому поводу без особого для себя ущерба вплоть
до той весны, когда небывалая в наших краях эпидемия охватила все наше
общежитие, всю улицу и, как говорят, даже весь город.
Весна в тот год была чудесная, вся в лучах, в брызгах и сверкающих
каплях. Все мы были погружены в обычные весеппие заботы: готовились к
экзаменам, ремонтировали велосипеды, удивлялись тому, что пригревает
солнышко и распускаются на деревьях почки, и ничто не предвещало беды,
пока весенний ветер не занес на нашу улицу любовных микробов.
Эпидемия распространялась со страшной быстротой, и уже через несколько
дпсй все мы тяжко вздыхали, писали пежные стихи и признавались друг другу
в сердечных тайнах.
Любовные микробы, по-видимому, были рассеяны повсюду - в дождевых
капельках, на зеленых лпстпках, в складках девичьих платьев и даже в
звонках трамваев, которые плыли по улицам, как певучие флейты.
Любовь подстерегала нас, куда бы мы ни шли - на работу, в школу, в
клуб, в магазин или в кино.
Рискованно было выйти даже на порог своего дома.
И к началу мая уже были влюблены все мальчики и все девочки, все парни
и все девушки, и даже некоторые пожилые мужчины и женщины, и даже три
старичка и шесть старушек.
Дольше всех держался Федя Мойкин.
Размышляя о том, что влюбленные опаздывают на работу, проводят почи без
сна и худеют, не встречая взаимности, он старался пореже выходить из дому,
особенно в вечернпе часы, когда опасность заражения наиболее велика. Оп
выходил только на завод, так как заводы и фабрики, несмотря на опидемию,
все еще продолжали работать; в столовую, так как без обеда не могли
обойтись даже влюбленные; и в баню, где благодаря разделению полов
опасность заражения была наименьшей.
Соблюдая разумную осторожность, он быстро шел по улице, и хотя мимо
него шли чудесные девушки, черненькие и беленькие, высокие и пизенькие,
тоненькие и толстушки, и хотя каждая из них могла бы воспламенить нас, как
спички, если бы мы уже не пылали, как факелы, Федя Моикин шел мимо них,
предусмотрительно обдумывая каждый шаг и каждый взгляд, и мы были уверены,
что оп, единственный из нас, сбережет в эти тревожные дни свой душевный
покой.
Но мы ошиблись.
Любовь подстерегла Федю Мойкина не на заводе, не в школе, не в клубе и
не в кино. Любовь подстерегла его в бане, возле киоска с аптекарскими
товарами. Там стояли три девушки. Одна из них покупала мочалку. Это была
красавица Катенька, в которую влюблялись все пареньки с нашей улицы, как
только им исполнялось восемнадцать лит. И не влюбиться в нее в
восемнадцать лет было так же невозможно, как в девятнадцать лет обойтись
без бритвы.
И как только Федя Мойкин увидел со, так в тот же миг и полюбил без
всяких предварительных размышлений.
До сих пор он совершал только обдуманные поступки и все в жизни делал
как надо. Но вдруг он стал совершать только необдуманные поступки и все
делать наоборот.
Ему следовало пойти вместе с нами к мужскому отделению бани, а он пошел
вслед за красавицей Катенькой к женскому. Ему следовало вымыться, как
вымылись мы, а он остался немытым. Ему следовало подумать о том, что
сказать Катеньке, когда она выйдет из бани, а он ни о чем но подумал, а
просто взял из ее рук мокрую мочалку, и пошел провожать ее домой, и молча
сидел у нее весь вечер, глядя на нее влюбленными глазами. А когда она
сказала, что он славный мальчик и что пусть придет завтра, то он так
растерялся, что, уходя, даже забыл у нее свою кепку.
И всю ночь не спал Федя Мойкин. Мы не спали в эту ночь тоже. Мы
слушали, как бьется его сердце.
- С кем оно так бьется? - спросил один из нас, приподнявшись в темноте
на своей кровати.
- Разве ты но слышишь? - сказал другой. - Оно бьется с его рассудком,
Оно билось, как в стены темницы, маленькое, неопытное и отчаянное
сердце влюбленного паренька.
"Доверься мне, - молило оно, - доверься. Ты любишь Катеньку, иди к ней
завтра. Разве я враг тебе? Разве я не хочу тебе счастья? Доверься мне не
раздумывая, доверься бесстрашно, - это и есть любовь".
Но рассудок говорил спокойно и властно:
"Не делай глупости, Федя Мойкин. Разве для того ты окончил школу, ходил
на лекции и читал умные книги, чтобы довериться какой-то жалкой мышце,
безответственной и безрассудной?"
"Не слушай его, - молило сердце, - он трусливый и недоверчивый..."
"Я мудрый и опытный, - говорил рассудок. - Сердце умеет только любить и
ненавидеть, радоваться и горевать, а я умею обобщать и сравнивать, и
делать выводы, и предвидеть будущее. Меня обучили физике и химии,
географии и истории, а сердце осталось неграмотным, его нельзя обучить
ничему".
"Цветок тоже нельзя ничему обучить, - молило сердце, - и речку тоже, и
небо, и солнце. Доверься мне, доверься!.."
Оно билось с такой отчаянной яростью, безответственное и неграмотное,
смелое и доверчивое сердце Феди Мойкина, что железная сетка под его
матрацем звенела на всю комнату.
Но утром, когда солнечные лучи робко прокрались из-за занавески, и мы
уже делали утреннюю гимнастику, и радио орало на полную громкость,
рассудок Феди Мойкина победил его безрассудство.
"- Нет, это не настоящая любовь, а только легкое увлечение, и идти к
Катеньке мне не следует, - говорил рассудок Феди Мойкина. - Если бы я
полюбил по-настоящему, то был бы готов на всякие безумства, а я еще готов
не на всякие..." - Так убеждал себя Федя Мойкин все утро, весь день и весь
вечер.
И чем больше он убеждал себя, тем труднее ему было решить: любит он
Катеньку или не любит и стоит ему к ней идти или не стоит.
И он продолжал размышлять об этом всю неделю н весь месяц, истому что
знал, что надо семь раз отмерить, прежде чем один раз отрезать.
И он продолжал размышлять всю весну, все лето, всю осень и всю зиму.
А когда наступила следующая весна и любовные микробы опять стали
появляться в дождевых капельках, на зеленых листиках и в складках девичьих
платьев, Федя Мойкнп пришел все-таки к решению, что он любит красавицу
Катеньку, как еще никогда никого не любил, и что он должен пойти к ней и
сказать ей об этом.
И он пошел к красавице Катеньке, он поднялся на четвертый этаж и,
задыхаясь от робости, тревоги и надежды, уже собирался было нажать кнопку
звонка, как вдруг дверь открылась и на пороге появилась Катенька. И как
только Федя Мойкин увидел ее, так сразу же понял, что такое счастье, о
котором люди мечтают испокон веков.
Он понял это и чуть было не закричал от радости, но закричать не успел,
потому что за спиной Катеньки увидел могучего парня, который, держа в
руках закутанного в одеяло младенчика, сиял от гордости, как электрическая
лампочка в двести ватт.
- Здравствуй, Федя, - сказала красавица Катеиька. - Как давно ты не
приходил, да и сейчас не вовремя. Вот мы нашего ребеночка понесли в
консультацию. Если хочешь, подожди, мы вернемся и расскажем тебе, сколько
он прибавил в весе.
И так как Федя Мойкин был парнем весьма рассудительным, и никогда не
делал ничего необдуманного, и знал, что надо семь раз отмерить, прежде чем
один раз отрезать, то и в этом случае он поразмышлял предварительно минуту
или две, а потом сказал так тихо, что Катенька даже но расслышала:
- Я за кепкой, Катенька. Я забыл у вас свою кепку. - И вдруг всхлипнул
неожиданно и необдуманно и сказал еще тише: - Ну, да ничего, я и без кепки
как-нибудь... - и стал пятиться назад, вниз по лестнице, такой испуганный
и несчастный, будто никогда в жизни ему не понадобится больше ни кепка, ни
фуражка, ни шляпа, ни ушанка, ни берет, ни тюбетейка.
А ночью мы опять слышали, как стучит сердце Феди Мойкина.
"Тук-тук, - стучало оно тихо и робко, - почему ты веришь своему
рассудку и своим глазам, своим учителям и своим книгам, и только мне ты не
веришь, и боишься меня, и стыдишься, точно я дикий зверек, которого надо
держать в клетке или на привязи? Тук-тук, - стучало оно, - тук-тук".
И мы, высунув головы из-под одеял, долго слушали в темноте, как стучит
и жалуется маленькое обиженное сердце нашего товарища.
ВОЛШЕБНЫЕ
ТАПОЧКИ
Сеню Пташкина знает вся наша улица. Когда oн идет в кино, или на
стадион, или на свидание, скромный, чуть смущенный и симпатичный, все
парни и все девушки замедляют шаг и, кивая в его сторону, говорят:
- Вон идет знаменитый Сеня Пташкин, о котором писал сам академик Щеголь!
Он работал на обувной фабрике, в цехе тапочек, и был пареньком ничем не
приметным: вперед никогда не совался, прочитанными книжками не хвастался;
все шутят - и он шутит, все идут в баню - и он в баню, все влюбляются - и
он влюбляется.
А между тем в своем цехе он пользовался большим уважением, потому что
шил такие легкие, мягкие п во всех других отношениях замечательные
тапочки, что не одна пара ног должна была бы благодарить его пару рук. Но
ноги, как известно, безгласны.
Поэтому ничто не обещало Сене Пташкину славы.
И он неплохо обходился без славы, вполне удовлетворяясь тем, что
зарабатывал прилично и каждый вечер ходил в кино, на стадион или на
свидания с девушками.
Так бы Сеня Пташкин, наверно, и прожил без славы всю свою жизнь, если
бы из разговоров с товарищами не узнал, что наш поэт и красавчик Витя
Влюбченко надеется прославиться своими стихамп, умный Миша - критическими
статьями, Никита Мудрейко - научными исследованиями, а Шурик Трифонов -
пляской вприсядку. И хотя Сеня Пташкин был парень неглупый и отлично
понимал, что слава - это не предмет первой необходимости, как, допустим,
титаны, без которых не пойдешь даже в баню, но все-таки он опасался, что
все его друзья прославятся, а он один останется никому не известным.
И это его очень тревожило.
Однажды, уже поздно вечером, когда мы улеглись в постели и собирались
погасить свет, он спросил, весьма озабоченный:
- Скажите, ребята, как вы думаете, может ли Человек прославиться своими
тапочками?
Никита Мудрейко ничего не ответил, потому что уже спал. Витя Влюбченко
ответил, что слава - это дым. А умный Миша, откинув одеяло, сел на
кровати, надел на свой маленький носик очки и сказал так:
- Слава - это, безусловно, дым, а мечты о славе - явный пережиток
капитализма. Но пока ты еще не вывел этого родимого пятнышка из своего
сознания, я скажу тебе прямо, что прославиться тапочками нельзя, потому
что тапочки - изделие анонимное.
- А не попробовать ли мне на тапочках писать свое имя? - спросил Сеня
Пташкин.
- Напрасно, - сказал умный Миша. - Имя известного человека должно быть
у всех на языке, но я никогда не слышал, чтобы имя известного человека
было у всех на ногах. А если тебе так уж хочется прославиться, то я
советую заняться искусством. Не можешь ли ты, скажем, рисовать?
- Смотря что, - ответил Сеня Пташкин. - Ступню я рисовал много раз,
потому что без нее подметки не выкроишь, но достаточно ли уметь нарисовать
ступню, чтобы стать художником, в этом я не уверен.
- Почему же недостаточно? - сказал умный Миша. - Разве стулня состоит
не из таких же тканей, как и другие части тела? И если ты уже сейчас
можешь нарисовать ступню, то, когда поучишься, вполне сможешь нарисовать и
всего человека.
Так что давай не теряй зря времени, иди завтра в дом культуры, запишись
в кружок юных художников, и я совершенно уверен, что не пройдет и двух
лет, как твоя картина появится на выставке и на нее обратит внимание сам
академик Щеголь, который не так давно читал у нас лекцию об итальянском
художнике Леонардо да Винчи и прославил его на всю нашу улицу.
И на следующий день Сеня Пташкин пошел в дом культуры кожевников и
записался в кружок юных художников.
Кружком юных художников в этом доме культуры руководил один весьма
известный художник, который сам умел писать очень хорошие картины, но
совершенно не умел учить этому других.
- Мои дорогие юные друзья, - говорил он. - Чтобы стать хорошим
художником, наверное, в первую очередь необходимо иметь краски и кисти. Но
если бы весь секрет был только в этом! Нет, друзья мои, я думаю, что, для
того чтобы прославиться на столетия, надо иметь еще холст и подрамник!
Так он учил юных художников.
Сеня Пташкин купил себе краски и кисти, холст и подрамник, потерял
всякий интерес к шитью тапочек, перестал ходить в кино, на стадион и на
свидания с девушками и, каждый вечер приходя в дом культуры учиться
рисовать, чувствовал, что он день ото дня творчески растет.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг