полным телом. - Что он за птица такая? Ты говорил, ему за семьдесят, а он
выглядит как твой ровесник,
- Ну, Ася, это не резон, чтобы плохо к нему относиться.
- Пускай не резон. Не только не люблю, когда человек напускает на себя
таинственность.
- Ничего он не напускает. Ты слышала, ему нужно завершить какую-то
работу.
- Вот что я скажу тебе, Михаил. Пусть он лучше делает свои опыты в другом
месте. Мало ли - взорвется у него что-нибудь или, чего доброго, дом
подожжет... Я попрошу у нас в курортном управлении путевку для него в один
из пансионатов...
- Нет, - сказал Михаил решительно, и она удивленно на него посмотрела. -
Нет, Ася, он будет жить у нас сколько захочет. Он родной брат покойной мамы.
Кроме нас, у него совсем нет родных,
- Как хочешь. - Ася поднялась и щеточкой смахнула крошки со скатерти на
подносик. - Как хочешь, Миша, Но мне это не нравится.
В темное небо с шипением взлетела ракета и высыпала прямо в ковш Большой
Медведицы пригоршню зеленых и белых огоньков. И тут же понеслась новая
ракета, и еще, и еще. В небе закрутились красные спирали, и пошел
разноцветный звездный дождь.
Михаил вспомни", что не полил сегодня фруктовые деревья. Он спустился в
сад и направился в хозяйственную пристройку за поливным шлангом. Свернув за
угол дома, Михаил остановился в тени черешни.
Платонов стоял в темном комнате перед открытым окном. Сполохи ракет
освещали его лицо, обращенное к небу. На этом словно бы окаменевшем лице
резко были прочерчены жесткие складки, идущие от крыльев носа к уголкам
твердых губ, и углубление на крутом подбородке. Лицо было спокойно, но
Михаилу почудилась в нем какая-то безмерная усталость - такое выражение
бывает у людей, которые уже ничего не ждут.
Михаил сделал шаг назад, ракушки скрипнули у него под ногой, и тут
Платонов увидел его.
Увидел и улыбнулся.
- Большое гуляние в Кара-Буруне, - сказал он.
- Да, - сказал Михаил. - У нас всегда так отмечают выпуск
бальнеологического техникума.
Вот уже две недели, как Платонов жил в доме своего племянника Михаила
Левицкого. Он вставал с рассветом и будил Игоря, спавшего в саду на
раскладушке. Они выпивали по стакану холодного молока и уходили в горы,
Михаил и Ася в это время еще досматривали последние сны.
Платонов надевал для утренних прогулок новые коричневые ботинки на желтой
подошве, а мальчику давал такие же ботинки, но изрядно поношенные. Игорю они
были несколько велики, и он надевал три пары носков, чтобы ноги не
болтались, и стоически терпел неудобства тяжелого снаряжения.
Часа через три они возвращались, тщательно обтирали ботинки от дорожной
пыли и столь же тщательно взвешивали их на чувствительных весах. Затем
Платонов ставил свои ботинки в особый ящик, на дне которого лежал войлок,
пропитанный каким-то раствором, и от которого шли провода к прибору,
собранному в первый же день по приезде. Ботинки же Игоря после взвешивания
отправлялись в обыкновенную картонку.
Потом друзья - а они действительно стали друзьями, насколько это возможно
при подобном различии возрастов, - съедали завтрак, оставленный Асей, и
некоторое время работали. Платонов писал, а Игорь решал задачи, заданные
дядей, или перематывал катушки, или читал что-нибудь свое. Бывало, Игорь,
грызя карандаш над трудной задачей, поглядывал на дядю и замечал, что он не
пишет, а сидит, уткнув лицо в ладони, но ни единого раза мальчик не решился
потревожить его раздумья,
На пятый день Платонов получил на почте две посылки, присланные из
Ленинграда до востребования. Они с Игорем с трудом дотащили их вверх по
лестнице: на улицу Сокровищ Моря такси не ходили,
Через день пришла еще одна тяжелая посылка. Платонов забросил ботинки в
угол и больше не надевал их во время утренних прогулок, и Игорь тоже
вернулся к своим удобным сандалиям. Теперь комната Платонова была заставлена
приборами и опутана проводами, и всюду, как муравьи, шевелились стрелки на
циферблатах. Платонов все дольше засиживался у себя за работой. Иногда он
переставал писать и говорил Игорю:
- Пойди в сад, дружок, разомнись маленько. Мне надо остаться одному,
Игорь забирался с книжкой в гамак и терпеливо ждал. Обычно дядя около
трех часов выходил на веранду, щурился от солнца, делал несколько
приседаний, и это означало, что рабочий день окончен и можно идти на море.
Но однажды дядя что-то уж очень заработался: шел пятый час, а он все не
появлялся на веранде. Игорь тихонько подошел к двери, прислушался. Из
комнаты не доносилось ни звука. Игорю почему-то стало не по себе, он резко
толкнул дверь...
Платонов ничком лежал на полу. Игорь с криком испуга кинулся тормошить
его, перевернул на спину, Платонов открыл глаза, затуманенные беспамятством.
- Отстегни, - прохрипел он.
Игорь сорвал с его запястий и щиколоток тугие резиновые манжеты с
проводами. Дядя медленно поднялся, повалился в кресло.
- Что вы делаете с собой? - беспокойно спросил Игорь.
- Ничего... Выключи рубильник. - Он помолчал, дыхание стало ровным. - Ну,
вот и все. Бери удочки, пойдем на море.
Неподалеку от арки Трехмильного проезда среди нагромождения прибрежных
скал был небольшой треугольничек, засыпанный крупной галькой. Игорь давно
облюбовал это местечко для купания и рыбной ловли. Сюда он и приводил дядю
Георгия. Они купались и сидели в тени скалы, глядя в море, и Игорь закидывал
свои лески.
- Почему вы не хотите загорать? - спросил как-то Игорь, поглядев на белую
кожу дяди Георгия.
- Мне это не очень-то полезно, - ответил Платонов. - Зато ты загораешь за
нас обоих.
Игорь посмотрел на свой коричневый живот.
- У меня загар держится круглый год. Филипп говорит - если как следует
прокалишься солнцем, тебя никакая болезнь не возьмет. А вам из-за старых ран
нельзя загорать, да?
- Отчасти. Но главным образом потому, что я и сам старый.
- Ничего вы не старый, вы лучше меня плаваете, особенно баттерфляем. Дядя
Георгий, вы оставайтесь у нас навсегда, ладно?
- Ладно, дружок. Подсекай, у тебя клюет,
По дороге домой они заворачивали к Филиппу. Естественный грот в большой
скале Филипп так ловко оборудовал под свою мастерскую, что казалось, именно
от этого прочно обжитого места пошел город Кара-Бурун.
Стенки грота были увешаны фотографиями, вырезанными из журналов. Подбор
был очень строгий - корабли и красавицы. Сам Филипп прежде был матросом и
много плавал по морям - этим и объяснялась его приверженность к корабельной
тематике. Что до второго раздела картинной галереи, то им Филипп отдавал
дань, как он пышно выражался, "вечному и нетленному идеалу красоты".
В Кара-Буруне быстро протирались подошвы, и у старого Филиппа было много
работы. Он совмещал ее с рыбной ловлей, пристраивая под скалой удочки с
колокольчиками. Он хорошо знал людей и обувь - по истертой подошве он умел
определить характер ее владельца. Кроме того, он умел говорить, не выпуская
гвоздей изо рта.
Бывало, Платонов приносил бутылку красного вина, Филипп зажаривал
ставриду на углях, и они пировали. Постукивая молотком, правя нож на
закройной доске, Филипп рассказывал о людях, кораблях и подошвах.
- Все отцветает в мире: и деревья и женщины, - провозглашал он. - Одно
только море нетленно и вечно, потому что никто не может его выпить, даже
всемогущее время.
И он победоносно оглядывал своих собеседников, как бы говоря: "А ну, что
вы можете возразить на это?"
Платонов не возражал, а Игорь высказывался в том духе, что если пройдут
миллиарды лет, то море в конце концов может очень даже просто испариться.
- Никогда этого не будет, - убежденно говорил Филипп и, вынув изо рта
очередной гвоздь, Вгонял его в подошву. - Ты хороший мальчик, но ты
психологически не подготовлен. - И он одним ударом молотка вбивал следующий
гвоздь.
Иногда Платонов и Игорь совершали походы в Халцедоновую бухту по старой
лесной дороге. Впрочем, до курорта они не доходили. Платонов глядел издали
на белые пансионаты, пестрые тенты и пляжи, кишащие людьми, и поворачивал
обратно.
Они предпочитали другую дорогу в бухту - ту, по которой ходили
электропоезда. Эта дорога была прорублена в горном кряже. Ущелье,
пересеченное ажурными фермами моста, прорезало скалистый мыс и выходило к
морю крутым обрывом. Дальше по краю обрыва шел узкий карниз, пройти по нему
было нелегкой задачей. Отсюда, сверху, были хорошо видны длинные желтые
пляжи Халцедоновой бухты.
Однажды они решились пройти по узкому карнизу. Игорь медленно шел
впереди, а Платонов - шаг в шаг - продвигался за ним с вытянутой рукой,
готовый в любой момент удержат" мальчика, если он оступится.
- Хватит, Игорь, - сказал он наконец. - Дальше совсем непроходимо.
Остановись.
Они прислонились спинами к шершавой и теплой от солнца скале и долго
смотрели на море, лениво колыхавшееся внизу, под обрывом.
- Здесь хорошо, - тихо, как бы про себя, сказал Платонов.
- Вы бы смогли прыгнуть отсюда вниз головой? - спросил мальчик.
- Не знаю. Пойдем-ка обратно.
Они вышли к Трехмильному проезду в том самом месте, где стоял памятник
над братской могилой моряков, оборонявших Кара-Бурун во время войны.
- Дядя Георгий, расскажите мне о войне.
- Я много тебе рассказывал, дружок. Ну, если ты хочешь...
И он - в который уже раз! - принялся рассказывать о воздушных боях, и о
танковых сражениях, и о подводных лодках, и о фашистах, которых, если люди
хотят жить счастливо, нельзя терпеть на планете.
И так, разговаривая, они неторопливо поднялись по ступенькам, вырубленным
в скале, на улицу Сокровищ Моря.
- Какое сегодня число? - спросил вдруг Платонов, открывая садовую
калитку.
- Семнадцатое августа. Эх, жаль, скоро уже в школу.
- Уже семнадцатое, - негромко сказал Платонов и вошел в сад.
Ася была любопытной женщиной. Тайна, окружавшая Платонова, не давала ей
покоя. А тут еще Шурочка Грекина, сотрудница по курортному управлению, со
своими страшными историями. В Ленинграде, рассказывала Шурочка, недавно
произошло кошмарное преступление: неизвестный вошел в ресторан "Север" и
выстрелил в люстру: пуля перебила трос, и огромная люстра рухнула, задавив
насмерть двадцать человек, сидевших за столиками; преступник, пользуясь
темнотой и паникой, скрылся.
Вечно эта Шурочка такое преподнесет, что ходишь сама не своя,
Правда, вскоре выяснилось, что ничего подобного в Ленинграде не
происходило. Бухгалтер управления, ездивший туда навестить сына-студента, не
слыхал о побоище в ресторане "Север". Более того, он утверждал, что в этом
ресторане люстры нет вовсе, а освещение, как он выразился, производится
посредством настенных бра.
Но почему-то подозрения Аси только усилились: бывает же так, что мыслям,
принявшим определенное направление, трудно свернуть в сторону.
Она, конечно, помнила совет мужа не докучать гостю вопросами, но
расспрашивать сына никто запретить ей не мог. Игорь не делал тайны из того,
что знал, но знал-то он слишком мало, а вернее, не знал ничего.
Был тихий вечер. В черном небе вовсю распылались звезды, и в просветах
между листвой деревьев была видна серебряная дорожка, положенная на море
луной.
Михаил сидел на веранде и читал газету, изредка комментируя напечатанное
одобрительным или ироническим "хм". Ася накрыла на стол и кликнула Игоря.
- Чего, мам? - Игорь появился с книгой в руке.
- Что делает дядя Георгий?
- Работает.
- Заработался совсем. И что он без конца пишет, и днем, и ночью, хотела
бы я знать?.. Позови его пить чай.
Платонов вышел на веранду. Он был необычно оживлен.
- Чай - это хорошо, - проговорил он, садясь на свое место. - Вечный и
нетленный напиток, как сказал бы наш друг Филипп. Что пишут в газете,
Михаил?
- Да так, все то же. - Михаил отложил газету. - Бурение сверхглубокой на
Новом плато продолжается. Международный симпозиум физиологов. Опять
упоминают о загадочной смерти профессора Неймана.
- Дай-ка газету. - Платонов пробежал отчет о симпозиуме. - Ты прав, все
то же. О, клубничное варенье, превосходно! Ну, Михаил, как поживают твои
старички?
"Что это с ним? - подумал Михаил. - Нервное возбуждение или просто
хорошее настроение?"
Он стал рассказывать о новейших методах лечения старости в санатории
"Долголетие", и Платонов слушал и задавал вопросы, свидетельствующие о
знании предмета, и Ася все подкладывала ему клубничного варенья.
- Да, - сказал Платонов задумчиво. - От Гиппократа и до наших дней люди
бьются над проблемой долголетия... - Он посмотрел на Михаила, прищурив глаз.
- Скажи-ка, племянник, в чем заключается, по-твоему, основная причина
старения?
- Сложный вопрос, дядя Георгий... В общем, я согласен с мнением, что
старость - постепенная утрата способности живого вещества к самообновлению.
Ведь общее развитие жизни связано с неизбежностью смерти, а что-то должно ее
подготовить... - Михаил откинулся на спинку кресла, в голосе его появилась
лекторская нотка. - Вы, наверное, знаете, что интенсивность обмена веществ у
девятилетнего ребенка достигает пятидесяти процентов, а у старика в
девяносто лет снижается до тридцати. Изменяется прием кислорода, выделение
углекислоты, подвижные белки приобретают более устойчивые формы... Ну и все
такое. Я хочу сказать, что организм в старости приспособляется к возрастным
изменениям, и мы, гериатры, считаем своей главной задачей стабилизировать
возможно дольше это приспособление.
- Верно, Михаил. Но не приходило ли тебе в голову, что организм...
Впрочем, ладно, - прервал Платонов самого себя. - Все это слишком скучная
материя для Аси.
- Да нет, пожалуйста. Я привыкла к таким разговорам, - сказала Ася. - Все
хочу вас спросить: вы работаете в Ленинграде?
- Недалеко от него - в Борках. Это научный городок...
- Ну как же, - сказала Ася. - Кто не знает Борков. У нас в прошлом году
лечился один крупный физик из Борков. Чудный был дядя, веселый и
общительный, мы все прямо влюбились в него.
Платонов внимательно посмотрел на нее и встретил испытующий ответный
взгляд.
- Ася, - сказал он, усмехнувшись какой-то своей мысли. - Ася и Михаил. Я
сознаю, конечно, что веду себя не слишком вежливо. Свалился с неба дядюшка,
живет третью неделю и хоть бы три слова рассказал о себе и о своей работе...
Нет, нет, Михаил, помолчи, я знаю, что это именно так, хотя я очень ценю
твою деликатность. Ну что ж. Пожалуй, пора мне кое-что рассказать...
Он помолчал немного, потер ладонью лоб и начал:
- Это пришло мне в голову много лет назад, а точнее - на третьем году
войны. Вас тогда и в помине не было, а я был молод и здоров, как бык. Все
началось с пустяка... Впрочем, в то время это для меня был не пустяк...
Помнишь, Михаил, как у Диккенса? Королевский юрисконсульт спросил Сэма
Уэллера, не случилось ли с ним в то утро чего-нибудь исключительного. А Сэм
говорит, дескать, в то утро, джентльмены присяжные, я получил новый костюм,
и это было совсем исключительное и необычное обстоятельство для меня. Так
вот, в то утро я получил на складе новое кожаное пальто - "реглан", как их
называли, и это было для меня тоже исключительное событие. Мы, молодые
летчики, любили щегольнуть.
Я прицепил к реглану погоны, пришил петлички, и тут меня и вызвали, а
через четверть часа я был уже в воздухе. Так и не переоделся в летное. А еще
через четверть часа я нос к носу столкнулся с фашистом и пошел в лобовую
атаку. Тебе, Игорь, я рассказывал это девятнадцать раз, и ты знаешь; здесь
все на нервах. Кто первый не выдержит, отвалит в сторону, тот и получит
очередь в незащищенное место. Ну, сближаемся, он у меня ракурсом ноль в
кольцах коллиматорного прицела, значит, и я у него тоже. Я из всех пулеметов
- он тоже. Тут мне и досталось. Я сгоряча в первый момент не почувствовал,
жму вперед, на него. А это, знаете, доли секунды. Он отвалил вверх, показал
брюхо, и я ему всадил в маслорадиатор. Он задымил - это я еще видел. Задымил
и пошел вниз. А как я посадил машину, не помню. Ребята говорили, полная
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг