оч-чень впалый живот.
"Испугался, - с усмешкой подумал дун Абрахам. - Хоть и чужеземец, а
понимает, что о политике говорить опасно. Видно, и у них то же. Всюду эта
политика, лучше бы ее не было вовсе - но разве при дворе проживешь без нее?"
- Разрешите вам заверить, дун Херонимо, что я тоже не любитель политики.
Я всего лишь хранитель королевского стола.
- О да! Это о-очень приятный должность...
- И пришел я к вам по делу, проистекающему из моих обязанностей... Видите
ли, дун Херонимо, по повелению его величества мне придется заняться...
Словом, вот какое дело: есть ли, дун Херонимо, в алхимии такое средство,
чтобы долго сохранять мясо?
- Мясо? Как долго надо сохраняйть?
- Очень долго. Например, год.
- О! - сказал алхимик. Он был польщен, что к нему пришел за советом этот
гордый кастеллонский придворный. - Сразу отвечайть трудно. Надо смотреть
книги.
Он направился в угол - там под чучелом совы была книжная полка. Раскрыл
толстую книгу в окованном медью переплете и углубился в нее, в задумчивости
приложив палец ко лбу.
Дун Абрахам, оберегая жабо, отпил еще пива, поморщился. Обвел скучающим
взглядом комнату, прищурился на темную картину, висевшую на стене. Толстый
змей, наполовину золотой, наполовину серебряный, свернулся в кольцо и вроде
бы пожирал свой хвост. Внутри кольца шла непонятная надпись.
"Ученый народ, - подумал дун Абрахам, - всюду у них понаписаны разные
слова". За всю жизнь дуну Абрахаму приходилось читать разве только счета
поставщиков: латыни, на которой пишут ученые книги и книги священного
писания, он не знал. Но от природы он был любознателен. И поэтому дун
Абрахам спросил, что означает немецкая надпись на старинной картине.
- О! - сказал алхимик. - Это не есть немецкий, это греческий. - Он
подошел к картине и ткнул пальцем в золотую половину змея: - Хризопея, -
сказал он и указал на серебряную половину: - Аргиропея. А написано, - он
понизил голос. - "Все в едином"... Это есть великие слова, граф... Символ
герметической философии...
- Символ чего? - не понял дун Абрахам. Немец положил на стол книгу,
значительно посмотрел на собеседника. Еще более понизил голос:
- Герметической философии. Это... как вам сказать... Понимать, ваше
сиятельство, нас училь Альберт Великий, что все высшие истины...
зо-гезагт... они недоступны для человеческого разума.
Дун Абрахам никогда особенно не задумывался над такими вещами - просто
времени не хватало.
- Почему же они недоступны? - спросил он.
- Потому что, - уже совсем шепотом произнес Иеронимус. - Они сильно
заперты. Высшие истины заперты в герметичные книги Гермеса Трисмегиста,
трижды величайшего. Зо! Вот так! - Он захлопнул крышку пивной кружки и
надавил на нее ладонью.
Дун Абрахам внимательно посмотрел на кружку, на сухонькую, в синих венах,
руку алхимика. Он не знал, что сказать, потому что ни разу в жизни ему не
доводилось говорить о науке. И тогда он неуверенно проговорил:
- В прошлом году... нет, в позапрошлом один здешний врач сказал одному
дворянину, что боль у него в животе... ну, не помню точно, но будто бы у
человека есть в животе что-то ненужное, и надо якобы эту штуку вырезать.
- И он вырезаль? - спросил алхимик.
- Нет. Его сожгли. Подумайте только, дун Херонимо, вырезать кусок из
живота, как будто у человека, сотворенного господом богом, может быть что-то
ненужное...
Дун Абрахам даже перекрестился благочестиво. Немец тоже перекрестился,
его худое лицо было непроницаемо.
- Так что вы посоветуете, дун Херонимо, чтобы мясо долго сохранилось без
порчи? Кроме черного перца, разумеется.
- Это есть трудный вопрос, граф... - Алхимик снова полистал книгу. - Наша
наука говориль, селитра лучше всех очищать. Убивать гниение.
- Селитра? Знаю. Ее добавляют в колбасу. Но селитра вызывает жажду,
- Тогда... Тогда надо много думайт...
Так и не добился дун Абрахам толку от ученого немца.
Еще не начато было строительство каравеллы для дальнего плавания, еще не
скоро уйдет в океанскую даль Хайме, сын и наследник, а дун Абрахам уже
раздумывал, как бы получше снарядить экспедицию продовольствием. Уж если
судьба так к нему немилосердна, если Хайме суждено надолго уйти в океан, то
он, по крайней мере, не должен страдать там от недостатка еды.
От горьких дум, от новых забот граф до Заборра стал плохо спать и даже
плохо, без былого аппетита, есть. С ужасом вспоминал он, как несколько лет
назад к кастеллонским берегам приплыл странный корабль под французским
флагом, с полумертвым, истощенным экипажем. На корабле не было ни мостика,
ни даже палубы, и одна только мачта из трех. Не бури потрепали французский
корабль. Голод чуть не погубил экипаж, голод и жажда. Корабль был плохо
снаряжен, продовольствие состояло главным образом из фасоли.
Но того не рассчитали легкодумные французы, что фасоль не быстро сваришь,
а сырую - не проглотишь. И когда противный ветер их согнал с пути прямого в
глубь просторов океана, то запасы дров иссякли. И тогда для варки пищи на
дрова рубили доски с верхних палуб, переборки, реи, мачты и балконы. Все
сгорело под фасолью, под кухонными котлами! Так от голода страдали
легкодумные французы с трижды проклятой фасолью на просторах океана.
V
В большом зале торгового дома Падильо и Кучильо собрались пайщики
экспедиции к Островам пряностей. Несмотря на жаркий день, под каменными
сводами зала было почти прохладно. Слуги бесшумно расставили перед пайщиками
чернильницы и песочницы, кубки и кувшины с охлажденным вином. Корабельный
зодчий дун Корунья, часто мигая левым глазом, развесил на стене чертежи
каравеллы.
В ожидании короля, пожелавшего присутствовать на собрании пайщиков,
сеньоры негромко переговаривались, обменивались придворными и иными
новостями.
Хайме, сидевший рядом с отцом, графом до Заборра, вытянул шею, чтобы
лучше разглядеть чертежи каравеллы. Сеньор Кучильо шептал на ухо сеньору
Падильо, а тот слушал, прикрыв морщинистыми веками глаза, и жевал тонкими
синими губами. Герцог СеррединаБуда изящными движениями подравнивал ногти
пилкой, а министр финансов, с редкой бородкой, будто приклеенной к толстым
щекам, рассказывал ему, посмеиваясь, о вчерашнем петушином бое. Был тут и
дун Байлароте до Нобий, громоздкий мужчина с грубым красным лицом,
назначенный командоро-навигаро экспедиции. Он возил под столом ногами в
огромных морских сапогах и пил вино кубок за кубком.
В зал вбежали два скорохода и, взяв алебарды на караул, замерли у дверей.
За ними вошли четыре капитана-до-гаурдо и образовали проход, держа
обнаженные мечи в четвертой позиции. Восемь трубачей протрубили малый выход
и построились в два ряда. Затем вошел анонсьеро в полной форме. Простерши
левую руку, он провозгласил титул его величества короля Аурицио Седьмого
Многомудрого.
Пайщики встали и приняли приветственное положение сообразно званиям и
заслугам. Сеньора Падильо поддерживали под руки слуги.
Быстрым полувоенным шагом вошел король.
- Рад вас видеть, сеньоры, - сказал он, садясь во главе стола. -
Садитесь, сеньоры, и чувствуйте себя свободно. Ведь я такой же пайщик, как и
вы.
Это была шутка, и пайщики посмеялись в должную меру.
После краткого вступительного слова сеньора Кучильо - размеры паев,
ожидаемая прибыль, предполагаемые сроки экспедиции - встал корабельный
зодчий дун Корунья и подошел к чертежам.
- Как изволите видеть, ваше величество и вы, сеньоры, - начал он,
подмигивая левым глазом, - длина каравеллы по верхней палубе семьдесят...
- Одну минутку, дун Корунья, - прервал его король. - Полагаю, мы потратим
меньше времени, если вы не будете отдельно упоминать мой титул. Обращайтесь
сразу ко всем, включая меня. Ведь я - такой же пайщик, как и все, не так ли?
Соглашаться на королевскую милость сразу не полагалось, и дун Корунья
трижды отказывался и король трижды настаивал. Затем дун Корунья продолжал:
- Итак, мои сеньоры, длина корабля по палубе семьдесят два венецианских
фута, а ширина в самом выпуклом месте...
- Одну минутку, дун Корунья, - перебил король. - А почему бы длину
корабля не принять в падуанских футах? Ведь падуанский фут, как известно,
длиннее венецианского, значит, и каравелла будет длиннее.
Дун Корунья побагровел и чаще замигал глазом. Он кратко выразил
восхищение осведомленностью его величества. Восхищаться пришлось еще не раз,
потому что король неоднократно останавливал докладчика, делая весьма ценные
замечания в части сортов дерева, парусной оснастки и носового украшения;
вместо предусмотренной проектом фигуры речной наяды Риу-Селесто король
рекомендовал установить под бушпритом изображение святой Дельфины, как особы
более близкой океану и в то же время покровительницы королевских дочерей.
Дун Корунья откланялся, утер мокрый лоб и сел. Теперь наступила очередь
астронома будущей экспедиции дуна Хайме, виконта до Заборра.
Король слегка высунул голову из пышного воротника и благосклонно глянул
на Хайме. Сказал:
- У вашего сына, граф до Заборра, приятная внешность. Вы играете в серсо,
виконт?
- Да, ваше величество, - Хайме коротко поклонился. - Разрешите начать?
- Придите как-нибудь поиграть с моими дочерьми, - сказал король. -
Начинайте, виконт, я слушаю.
- Сеньоры, - сказал Хайме, вскинув темноволосую голову. - Кастеллонские
мореходы давно знают дорогу на юг вдоль берегов слоновой кости и золотого
песка. Корабли вашего величества утвердили кастеллонский флаг в землях,
населенных чернокожими...
- Прекрасно, виконт, прекрасно, - прервал его король. - Только не так
быстро, это портит впечатление. Вы сказали... э... золотой песок. Где он? -
Король вдруг грозно повысил голос. - Где он, я вас спрашиваю, сеньоры?! То,
что привозят мои мореходы, утекает из казны, как... как простой песок! Дун
Альвареш, вашими стараниями в моей казне скоро не останется ни одного ресо,
сеньор!
Министр финансов встал, с толстых щек его сбежал румянец.
- Ваше величество, - проблеял он жалобно, - разве я виноват, если ве...
венецианские купцы требуют все больше денег за квинтал перца...
- Подлые торгаши! - Король потряс кулаками. - От общения с трижды
проклятыми турками они перестали быть христианами. Я напишу об этом папе!
Вряд ли ему понравится, что христианнейшие короли вынуждены бедствовать
из-за алчных торговцев.
В напряженной тишине было слышно, как командоронавигаро подтянул огромные
ноги под стул. Сеньор Кучильо уткнулся бородой в бумаги, а сеньор Падильо
жевал тонкими губами. Пожалуй, только обоим этим сеньорам было известно
истинное положение королевской казны, которой они не раз и не два ссужали
крупные суммы. Прежний король Эрмандадо Благословенный после долгой борьбы
сломил сопротивление непокорных вассалов, но это стоило ему слишком больших
средств, которые не могли возместить растущие налоги с горожан. Дорого
обходились и бесконечные войны с соседними королевствами, не говоря уже о
маврах. Тем не менее Эрмандадо удалось сделать свой двор чуть ли не самым
пышным в Европе. Нынешний король Аурицио был экономен, держал на счету
каждый двойной круидор, но содержание двора все равно опустошало и без того
тощую казну.
- Продолжайте... как вас... виконт до Заборра, - сказал король.
- Ваше величество... - Хайме прокашлялся. - Вы совершенно правы. Пряности
растут в цене, потому что торговля ими в руках нехристей. Они привозят их
издалека, и в Александрии венецианцы дорого платят за пряности и еще дороже
продают. Я ходил, ваше величество, на венецианском корабле в Александрию и
сам видел. Я расспрашивал многих людей, ваше величество, и...
- Сядьте, дун Альвареш, - мрачно кивнул король министру финансов, который
все еще стоял за другим концом стола.
- И теперь я знаю океанский путь к Островам пряностей, - продолжал Хайме.
- Я говорил с кормчими многих кораблей. Мне рассказывали в Венеции о
странствиях Марко Миллионе. Рассказывали про сирийского монаха, который
знал, где лежит царство первосвященника Иоанна...
- Ага, первосвященник Иоанн! - Король оживился. - Как же, я слышал о нем.
Это истинный христианин, ему служат семь королей и пятьдесят... э... или
даже шестьдесят герцогов. Перед его дворцом зеркало, в котором он видит все,
что делается в царстве. Мне бы такое зеркало, сеньоры!.. Почему вы
замолчали, виконт?
Хайме чувствовал, что сейчас и у него, как у дуна Корунья, задергается
глаз. Но он взял себя в руки.
- В Марселе ученый географ показал мне тайные портуланы, и я постарался
их запомнить, ваше величество.
Тут Хайме развернул перед пайщиками пергамент. Плавно круглились
очертания берегов, кое-где прорезанные устьями рек. Голубой простор океана
искрещивали тонкие линии крюйс-пеленгов. Головы с надутыми щеками, с
оттопыренными губами изображали ветры - попутные и противные. Здесь и там
были нарисованы голые дикари, невиданные животные и деревья.
- На этом портулане, - сказал Хайме, - вы видите, сеньоры, мыс
Санту-Тринидад, которого достиг отважный дун Бартоло.
Он указал на узкую закорючку знаменитого мыса. И повел палец к востоку,
показывая никому неведомый путь через океан к далеким-предалеким Островам
пряностей. И, рассказывая об этом пути, он видел перед собой не сводчатую
каменную залу, не августейший лик короля и бородатые лица придворных, а
бегущие навстречу корабельному носу волны, бесконечные океанские волны и
ночное небо, в котором вместо привычного Арктоса будет жарко пылать Южный
Крест...
- И все-таки, виконт, - прервал его король, - будет лучше проверять путь
по Арктосу. Впрочем, дун Байлароте прекрасный мореход, он... э...
предостережет вас от увлечений, свойственных молодости. Не забудьте,
сеньоры, когда вы попадете в царство первосвященника Иоанна, передать ему
мое послание. Герцог Серредина, заготовьте черновик послания сегодня же.
Нужно в нем отразить... э... ну, вы сами знаете. А теперь, сеньоры, я вас
покидаю. Меня призывают дела.
После ухода короля пайщики почувствовали себя свободнее. Руки потянулись
к кубкам с вином.
- Дун Байлароте, - обратился к командоро-навигаро герцог Серредина-Буда,
- вы лично хорошо знали покойного дуна Бартоло, не так ли? Не приходилось ли
вам, сеньор, слышать от него, что за мысом Санту-Тринидад стоит столь
сильная жара, что море испаряется и становится густым и липким, как
растопленный воск? Я сам много раз слышал...
- Сказки! - резко перебил его Хайме. - Глупые сказки, ваша светлость!
Море везде одинаково.
Дун Абрахам предостерегающе дернул сына за бархатные штаны.
Герцог Серредина-Буда посмотрел на Хайме взглядом, взглядом долгим и
холодным, от которого, наверно, у любого из придворных задрожали бы
поджилки, подкосились бы коленки, ну и все такое. Он же, этот Хайме
непутевый, ни малейшего значенья злому герцогскому взгляду не придал.
Неосторожный! Видно, слишком увлечен был он мечтой своей опасной: слишком
жаждал поскорее очутиться на огромном и загадочном просторе океана...
VI
Дун Абрахам ехал по узким улочкам квартала ремесленников, оглушаемый
жужжанием прялок, визгом точил, дробью молотков. Он морщился от запахов.
Душный пар валил из красилен, горелой патокой пахли литейни, гарью несло из
кузниц, и только дух свежей сосны, шедший из столярных мастерских, был
приятен благородным ноздрям дуна Абрахама.
Впереди его коня шел скороход, расталкивая толпу оборванцев, которые
вечно околачивались в квартале ремесленников в надежде заработать
грош-другой или в поисках того, что плохо лежало.
- Дорогу! - покрикивал скороход. - Эй вы, дорогу графу до Заборра!
Дун Абрахам направлялся в лудильное заведение, где для дворцовой кухни
были заказаны новые ведра из наилучшей луженой жести. Он всегда сам проверял
исполнение своих приказаний и даже теперь, облеченный высоким титулом, не
погнушался поехать в этот дурно пахнущий квартал. Дун Абрахам сильно
опасался, как бы владелец лудильни не присвоил толику олова, отпущенного с
королевского склада для полуды. Олово - вещь дорогая. Оно лучше всего
защищало железо от ржавчины, а меды и варенья - от порчи. Вот почему он сам
желал посмотреть, как выполняется столь важный заказ.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг