- Звезды мне не нужны, отец. Вернее, нужны для того, чтобы прокладывать
путь в океане. Видит всемогущий бог, я все правильно рассчитал. За мысом
Санту-Тринидад...
Тут дун Абрахам снова трахнул кулаком по столу.
- А ты его видел, этот мыс? Ты сидел на одном сухаре и глотке воды в
сутки? Что ты знаешь об океане? Да ты, не дойдя до этого мыса, штаны
обмараешь!
Хайме, звеня шпорами, выскочил из столовой.
- Ты-то много понимаешь в морском деле, - непочтительно бормотал он,
взбегая по скрипучим ступенькам. - Всю жизнь на кухне провел, а тоже...
У себя Хайме заперся на ключ. Забегал по комнате. Потом, остыв немного,
зажег свечу и присел к столу. Достал из потайного ящика свертки портуланов,
любовно разгладил один, всмотрелся в изгибы тонких линий. Перерисовывал он
эту карту там, в Марселе. Вот он, мыс Санту-Тринидад. За ним - синяя
океанская ширь и путь к далеким Островам пряностей. Курс вычислен ученым
картографом по многим тайным сведениям... Хайме сам не знал, почему сразу,
чуть ли не с первого взгляда, уверовал в марсельский портулан.
Что бы там ни было, а он уйдет в океан. По звездам, по тайному портулану
поведет он каравеллу, снаряженную торговым домом Падильо и Кучильо. Купцы
хотят получать пряности не аррателями, а целыми квинталами. Что ж, они
получат то, чего хотят. И он, Хайме, тоже получит, чего хочет: океан. Океан
будет с ним каждый день и каждую ночь.
Он добьется, он увидит, как в рассветной синей дымке средь просторов
океана встанут горы островные в пенном грохоте прибоя. Там в зеленой чаще
леса, под горячим солнцем юга люди черные, нагие собирают черный перец,
драгоценнейшую пряность. Ловко медными ножами с веток дерева корицы трубкой
кожицу срезают: до того нежна корица, что железа не выносит... О,
таинственные земли! О, просторы океана!
III
Прежнего короля, Эрмандадо Четвертого Благословенного, все боялись.
Мрачный, нелюдимый и непонятный, он целые дни проводил с великим
инквизитором за списками еретиков, а по ночам, страдая бессонницей" скрыв
лицо под белым капюшоном члена Тайного судилища, присутствовал на допросах.
Все боялись его, а он еще больше боялся всех. И особенно тех, кто
придумывал что-нибудь новое. Новое он считал опасным, таящим в себе
неизвестные угрозы. И смерть его была праздником для всех, кроме немногих
приближенных, которые хорошо изучили его нрав и умели угадывать желания.
Новый король, Аурицио Седьмой Многомудрый, как он велел себя называть,
был двоюродным братом Эрмандадо Благословенного, не имевшего детей. Это был
деятельный человек с прекрасным аппетитом, любитель псовой охоты и игры в
серсо. К святой церкви он относился с уважением, но, трактуя по-новому
учение святого Пакомио, покровителя Кастеллонии, считал высшим лицом церкви
в стране не великого инквизитора, а себя. Великий инквизитор не мог
пожаловаться папе: супруга короля, в девичестве инфанта Соледад де
Шевр-э-Шьен, приходилась внучатной племянницей самому папе. Король Аурицио
полагал, что если великому инквизитору дать волю, то в великом королевстве
Кастеллонском останется слишком мало мужчин для пополнения войска и уплаты
податей и слишком мало женщин для умножения населения, а также для кройки и
шитья. Он считал, что недовольство и еретичество идут от неудовлетворенных
страстей и поэтому опубликовал ордонанс, коим населению предписывалось
добавлять в повседневную чесночную похлебку коровье, а за его отсутствием -
оливковое масло, ибо, как говорилось в ордонансе, пища, не сдобренная
маслом, пробуждает в человеке недовольство. И еще он ввел много других
подобных новшеств. Вот почему повелел он называть себя Многомудрым. В
назначенный день и час король Аурицио подписал указ о возведении в графское
достоинство хранителя своего стола. Затем он встал перед коленопреклоненным
дуном Абрахамом и ударил его шпагой плашмя по плечу с такой силой, что
корона на круглой голове его величества слегка покосилась.
- Граф до Заборра! - торжественно провозгласил король, поправляя корону,
- Таков отныне ваш титул, сеньор. Я пожаловал его за долгую верную службу.
Все знают, какое ответственное бремя вы, граф, несете... э... в нашем
королевстве, Я доволен, граф. Соус, который вы составили ко вчерашнему
обеду, был почти безукоризнен. Может быть, в нем слегка не хватало... э... -
король пошевелил пальцами, - но в остальном он был превосходен.
- Ваше величество... - растроганно проговорил новоиспеченный граф до
Заборра, его большие грустные глаза увлажнились.
- Знаю, граф, знаю, - сказал король, усаживаясь на трон. - Знаю и ценю.
Попробуйте, граф, добавить в него немного чеснока и тертых орехов, но так,
чтобы в меру... Ну, вы понимаете. - Король повернулся к первому министру. -
Что там у нас еще на сегодня?
Первый министр, изящнейший герцог Серредина-Буда, красиво изогнулся и
зашептал королю на ухо.
- Ах да! - сказал король и задумчиво положил два пальца на усы. - Прямо
не знаю, прямо не знаю... Ну, пусть войдет, - велел он герцогу. -
Останьтесь, граф до Заборра, вы будете нужны.
Дун Абрахам помрачнел, увидев, как в опустевшую тронную залу вошел,
кланяясь от порога, сеньор Кучильо. Король милостиво протянул купцу руку для
поцелуя и сказал:
- У вас слишком длинный кафтан, сеньор. Итак, я вас слушаю. Излагайте.
Вкрадчивым голосом Кучильо начал перечислять многие выгоды, которые
получит кастеллонская держава от океанской экспедиции к Островам пряностей.
Король то и дело перебивал его.
- Сколько, вы говорите, будет стоить квинтал черного перца? Семь
круидоров?
- Всего семь круидоров, ваше величество. Во много раз дешевле, чем он
обходится королевской казне сейчас.
- Вы плохо считаете, сеньор Кучильо, Надо целых три года платить
жалованье командоро-навигаро и экипажу, а также солдатам. Цена квинтала
возрастет.
- Ваше величество, мы с сеньором Падильо все подсчитали. За вычетом
расходов на жалованье и полное снаряжение каравеллы цена одного квинтала
будет семь круидоров и ни на один ресо больше.
- Семь круидоров... Не знаю, прямо не знаю, - озабоченно пробормотал
король. - А вы уверены, что каравелла приплывет именно к Островам пряностей?
Никто ведь не знает, как туда плыть.
- Сын Дуна Абраха... Простите, граф, - Кучильо с улыбкой поклонился
хранителю стола. - Сын графа до Заборра учился корабельной астрономии. Он
знает, в какой стороне океана лежат Острова пряностей. Так он уверяет.
- Ваш сын, граф? Каков, однако! Впрочем, я слышал о нем. Приведите его
как-нибудь ко двору,
- Ваше величество, - сказал дун Абрахам, ущипнув себя за треугольную
бородку. - Мой сын еще крайне молод... Он не вполне отдает себе...
- Это пройдет, - сказал король, - молодость обязательно пройдет, не так
ли, сеньоры?
Это была шутка, все засмеялись, и дуну Абрахаму тоже пришлось похихикать.
- Кроме того, - продолжал король, - он пойдет, как я понял, корабельным
астрономом, а командоро-навигаро мы назначим... Ну, конечно, назначим дуна
Байлароте до Нобиа. Прекрасный моряк. Вчера мне доложили, что он отбил у
мавров галеру... Так что вы думаете об этой экспедиции, герцог? - обернулся
он к первому министру.
- Разрешите, ваше величество, высказать некоторые опасения, - заговорил
герцог Серредина-Буда, изящно округляя губы. - При всей ослепительной
привлекательности замышляемой экспедиции, равно как и при поистине
грандиозной выгоде, которую она сулит вашей процветающей державе, нельзя в
то же время отвлечься от мысли о крайней опасности неведомого океанского
пути. Достаточно вспомнить поистине столь же великое, сколь и трагическое
плавание дуна Бартоло...
Король заслушался. Прикрыв глаза, он наслаждался плавным течением речи
первого министра и почти не прерывал его.
- Прекрасно, герцог Серредина, прекрасно, - сказал он, когда герцог
умолк. - Но было бы еще лучше, если бы вы произносили звук "с" несколько
тверже... тверже и в то же время мягче... Ну, вы понимаете. - Он посмотрел
на дуна Абрахама, не выпуская, однако, из поля зрения и сеньора Кучильо. - А
что скажете вы, граф?
Дун Абрахам кашлянул, чтобы справиться с волнением. Это был весьма важный
момент в его жизни, и он должен был непременно убедить короля...
- Ваше величество... Мне далеко до красноречия герцога Серредина-Буда,
но... Ваше величество, плавание за океан - сверх человеческих сил. Люди
изведают страшные муки, они не достигнут цели. В христианском мире никому
неведом... никому, ваше величество, неведомы пути к Островам пряностей. И
моему сыну неведомы, это просто ему кажется... От самонадеянности,
присущей... Если даже их пощадят бури, они погибнут от голода, потому что...
потому что, сколько бы они ни взяли продовольствия, его все равно не
хватит...
Дун Абрахам закашлялся, и Кучильо воспользовался паузой:
- Хорошая солонина, если ее плотно укупорить в чистых обожженных изнутри
бочках, сохраняется долго, и можно так рассчитать...
- Никак нельзя рассчитать, уж я-то знаю! - воскликнул дун Абрахам. - То
есть, я хотел сказать, что много слышал... бывалые моряки рассказывали, что
солонина разъедает десны, у людей гниют рты и вываливаются зубы... Нет, ваше
величество, отправить такую экспедицию - это все равно, что взять и
выбросить в океан целые квинталы золота!
- Не знаю, прямо не знаю, - король сдвинул корону на затылок и почесал
лоб. - Копченое мясо хорошо сохраняется. Может быть, вместо солонины взять
копченое мясо?
- Ваше величество! - Дун Абрахам прижал руки к сердцу. - Поверьте
хранителю вашего стола: копченое мясо вызывает сильную жажду, откуда же им
взять столько воды?..
Король еще немного подумал, а потом сказал:
- Ну так, сеньоры, спасибо за ваши советы. Сеньор Кучильо, какую долю
расходов вы намерены взять на себя?
Кучильо поднял на короля проницательный взгляд и тут же согнулся в
почтительном поклоне.
- Мы с сеньором Падильо, - сказал он ровным голосом, - готовы взять на
себя половину расходов.
- И пожелаете... э... половину прибыли?
- Нет, ваше величество. Половина прибыли по праву принадлежит вам. Мы
согласны на две пятых.
Король подумал еще. Пошевелил пальцами, подсчитывая в уме.
- Хорошо, - сказал он, поднимаясь и принимая из рук первого министра
золотой скипетр, - Я даю из казны одну треть на снаряжение. Этого будет
достаточно, не так ли?
- О да, ваше величество.
- Остается, следовательно... э... одна шестая всех расходов. Ну, это
нетрудно. Без сомнения, герцог Серредина-Буда захочет принять участие/в
расходах. И, конечно, граф до Заборра и многие другие мои дворяне.
Ничего не оставалось делать графу до Заборра, как учтиво поклониться. Ах,
ошибся он, ошибся хитроумный царедворец: ведь скажи он, что сомнений никаких
не вызывает снаряженье каравеллы в путь далекий океанский, - и тогда король
не дал бы августейшего согласья на безумную затею, потому что своенравен и
капризен Многомудрый. И тогда б остался дома Хайме, сын его, наследник, не
унесся в даль тревоги - на просторы океана...
IV
Радостное нетерпение снедало Хайме. Каждое утро он вскакивал на коня и
несся по жарким пыльным улицам к дому корабельного зодчего, дуна Корунья
до-Оро. Он помогал зодчему чертить и исчислять, сколько бревен, досок и
канатов потребно для постройки каравеллы. Конечно, у дуна Корунья хватало
помощников, сведущих в счете, письме и многотрудных корабельных делах, и
Хайме более мешал, чем помогал. Он марал пальцы в чернилах, усердно
складывал квадратные футы, кубические футы, фанеги и тонелады, умножал их на
медные деньги и пересчитывал в золотые. Ему казалось, что, трудясь подобно
наемному грамотею, он своими руками приближает заветную минуту, когда под
музыку и пушечные залпы белокрылая каравелла отвалит от причала и уйдет в
дальнее плавание, навстречу неизведанному.
И хотя расчеты его приходилось проверять, потому что он делал изрядные
ошибки, дун Корунья терпел новоявленного помощника. Как-никак, этот пылкий
юноша был сыном королевского фаворита, а, кроме того, не требовал платы за
свою добровольную работу.
Склоняясь над разлинованными пергаментами, юный виконт и представить себе
не мог, что в это самое время его отец, граф до Заборра, поднимается по
скрипучим ступенькам в его, Хайме, комнату. Озираясь, будто не в своем доме,
дун Абрахам отпирал дверь запасным ключом, доставал из потайного ящика
свертки портуланов. Подперев щеку ладонью, надолго задумывался, разглядывая
морскую синь и красные линии деротов. А то принимался шагать по карте
остроногим циркулем и бормотал при этом:
- Разве разочтешь, сколько дней безветрия встретит он здесь... и вот
здесь... А дальше - какие там ветры и какие течения?.. Разве напасешься
пищи? Чем больше запасы - тем больше каравелла... и тем больше жадных ртов,
прожорливых утроб... И если не хватит солонины, или мясо протухнет от жары,
то... святой Пакомио!..
Темные глаза дуна Абрахама расширялись от ужаса. Он тряс головой, пытаясь
освободиться от страшных дум. Снова хватал циркуль и вымеривал океанский
простор и бормотал, подсчитывая потребное количество продовольствия.
Хмурился:
- О господи, и посоветоваться не с кем...
Королевский алхимик Иеронимус фон Бальцвейн унд Пфейн оторвался от ученых
занятий и взглянул на водяные часы. Было самое время перекусить. Немец
расстелил на столе чистую салфетку, положил на нее колбасу и снял кафтан,
чтобы лишняя тяжесть не мешала воспринимать вкус. Затем налил из запотевшего
кувшина пива в высокую кружку, отпил глоток, отрезал толстый кружок колбасы
и начал медленно прожевывать.
Он даже зажмурился от удовольствия - так вкусна была колбаса...
В дверь постучали. Алхимик быстро накрыл салфеткой колбасу, надел кафтан
и, достойно откашлявшись, откинул крючок.
- О, как я радостен вас видеть, граф! Дун Абрахам вошел, приветственно
помахал шляпой. Лицо у него было красное, мокрое от пота,
- Не помешал ли я вашим ученым занятиям, дун Херонимо?
Он с уважением смотрел на реторту с цветной жидкостью, тихонько
посвистывавшую над огнем горна.
- Прошу вас, - алхимик придвинул кресло к столу. - Хотеть ли ваше
сиятельство пива?
Он поставил перед дуном Абрахамом вторую кружку, тоже высокую, из синего
стекла с белыми узорами. Дун Абрахам не любил пива, но слегка пригубил,
чтобы не обижать немца.
- Что здесь написано, дун Херонимо? - спросил он, проведя пальцем по
стеклу кружки.
- О! - сказал алхимик. - Здесь написано: "Глюк унд глас ви ляйхт брихт
дас". Означайт - сшастье и стекло легко ломать. Я полагаль, очень умный
поговорка.
"Верно сказано, - подумал дун Абрахам. - Всю жизнь крутишься, добиваешься
чего-то, а когда достиг желанной цели, - достаточно одного неосторожного
движения, и все лопается, как тонкое стекло. Какая же нужна
сверхчеловеческая осмотрительность, осторожность, чтобы не разбить, донести
до конца хрупкий сосуд..."
- А здесь что? - ткнул он пальцем в надпись на кружке, стоявшей перед
немцем.
- О, это виц... как это на ваш язык... Шутка! "Тринке бир унд вирст ду
дик, шприх нур нихт фюр политик". Значит - пей пиво и будешь толстый, только
не разговаривать про политик. - Алхимик хохотнул. - Оч-чень хороший
поговорка.
"И опять верно, - подумал дун Абрахам. - Ученый народ эти немцы". Он
скосил глаз на алхимика, не удержался от язвительного замечания:
- При вашей худобе, дун Херонимо, нельзя ли предположить, что вы много
разговариваете о политике?
Улыбка сбежала с костлявого лица немца. Он настороженно глянул
водянистыми круглыми глазами на собеседника, медленно отхлебнул из своей
кружки.
- Я ученый, ваше сиятельство, - сказал он, вытирая ладонью губы. - Мне
совсем не нужен политик. А не толстый я потому, что у меня с самый детство
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг