воспоминание мелькнуло у Риты в голове еще в тот вечер, когда он со своим
другом пришел справляться относительно ящичков. А слушая его доклад в
школе, пристально глядя на него, она, Рита, уже почти догадалась... Сама
не зная почему, она гнала прочь эту догадку...
Рита позвала мужа обедать. Бенедиктов отказался. Он лежал в кабинете на
диване, глаза у него были воспаленные, лицо красное и мокрое от пота.
- Ты болен! - сказала Рита. - Я вызову врача.
- Никаких врачей. Достань мне пенициллин из аптечки.
Только поздним вечером, когда температура подскочила почти до сорока,
он разрешил сделать ему компресс: оказалось, у него на правом бедре
огромный нарыв. Но о враче не хотел и слышать.
Вечером следующего дня пришел Опрятин. Он посидел немного у постели
Бенедиктова, поговорил с ним о разных делах. Он был чрезвычайно любезен,
сказал Рите, что работа хорошо подвигается, хвалил эрудицию Анатолия
Петровича.
А через день рано утром заявился здоровенный щекастый малый - уже не в
первый раз приходил он со всякими поручениями - и принес пакетик с
лекарством для Бенедиктова. Хриплым басом сказал, что должен отдать
лекарство больному лично. Анатолий Петрович спал Рита отказалась будить
его.
Закрыв дверь за несимпатичным посетителем, она развернула пакетик. Там
оказалась коробочка с ампулами для подкожного вспрыскивания. Лекарство,
которое выдают только по рецепту с печатью...
Рита поняла - и ахнула. Долго сидела в оцепенении у постели мужа. Не
плакала, а внутренне сжалась как-то.
Проснулся Анатолий Петрович. Она молча протянула ему коробочку. Он
нахмурился, засопел...
Был неприятный разговор.
- Да, да, я понимаю, - говорила она, стискивая руки, и руки были
холодные как лед. - Ты хотел увеличить работоспособность и постепенно
втянулся в это ужасное дело. Я не понимала раньше, почему у тебя...
- Уйди, - устало сказал он.
Она умоляла:
- Толя, не надо больше! Ты не будешь тайком вспрыскивать себе
наркотики, ведь и нарыв у тебя от этого, от грязной иглы... Ты больше не
будешь, правда? Ты отвыкнешь, и нам опять будет хорошо...
- Довольно! - крикнул Бенедиктов.
- Я требую, наконец! - сказала она решительно. - Слышишь? Я возьму тебя
в руки, если у тебя самого не хватает воли. А про этого толстомордого я
сообщу в милицию, так и знай!
Бенедиктов стал подниматься с постели. Рита кинулась к нему, он
оттолкнул ее. Молча оделся, молча пошел к двери - страшный, лохматый,
неприкаянный. Дверь хлопнула так, что посыпалась штукатурка.
Рита долго стояла, прижав ладони к щекам. Не плакала, нет. Но что-то в
ней надломилось.
Анатолий Петрович не вернулся. А через день пришел Вова с запиской за
его вещами. Рита подняла с рычага телефонную трубку.
- В милицию? - усмехнулся Вова. - Не советую, Маргарита Павловна. Я
"лекарство" не для себя - для него доставал, по его сильным просьбам.
Неприятность ему сделаете.
Он был прав. Рита молча сложила в чемодан вещи мужа. Вова забрал из
кабинета кое-какие приборы. Уходя, буркнул, что Анатолий Петрович живет
теперь у Опрятина.
Она попробовала увидеться с мужем, звонила в институт - безуспешно.
Бенедиктов не подходил к телефону.
Когда Бенедиктов сказал Опрятину, что ушел из дому, Николай
Илларионович поморщился: беспокойного человека послала ему судьба в
напарники.
- Что же с вами делать, - сказал он. - Живите пока у меня, места
хватит. Ради ее величества науки я готов мириться даже с вашим скверным
характером.
- Жить у вас? - Бенедиктов намеревался поселиться в гостинице, но
теперь он подумал, что в самом деле у Опрятина будет удобнее. В гостинице
не очень-то расположишься с приборами... - Хорошо, - ответил он хмуро. -
Пошлите Бугрова за моими вещами.
И Бенедиктов поселился во второй комнате холостяцкой квартиры Опрятина.
В комнате были ковры, кресла, в углах стояли две горки с фарфоровыми
статуэтками.
- Коллекционируете? - усмехнулся Бенедиктов.
- Моя слабость, - коротко ответил Опрятин. - Как ваш нарыв?
- Лучше.
- Очень рад.
Они сидели в креслах за низеньким столиком.
- Вы что же, насовсем ушли из дому? - спросил Опрятин, наливая в рюмки
коньяк.
Бенедиктов не ответил. Молча выпил, отвернулся.
- Анатолий Петрович, - мягко сказал Опрятин, - нам нужно форсировать
работу на острове.
- Меня подгонять не нужно.
- Знаю. И тем не менее - придется ускорить темпы. Мне стали известно,
что Привалов и его оруженосцы ведут работу в том же направлении, что и мы.
Они собрали какую-то установку и получили обнадеживающие результаты.
- Откуда вы знаете?
- Неважно. Допустим, от Бугрова. Могу добавить, что они связались через
Багбанлы с Академией наук. Консультируются с московскими учеными. Вас это
радует?
Бенедиктов не ответил.
- Надеюсь, - продолжал Опрятин, - вам не понравится, когда не ваша, а
чужая грудь первой коснется ленточки финиша?
Нет, Бенедиктову совсем не улыбалась такая перспектива. Столько
мучений, столько жертв - и ради чего? Чтобы уступить первенство? Чтобы
очутиться в жалкой роли того чудака, который не так давно своим умом дошел
до дифференциального исчисления?..
- Завтра еду на остров. - Он пристукнул ладонью по столу. - Буду
форсировать. Но учтите: если мы соберем установку, а ножа к этому времени
не достанем, мы сядем на мель.
- Нож будет, - спокойно сказал Опрятин. - И не только нож, но и кое-что
другое. Может быть, более важное. В январе я еду в Москву. И Бугрова
возьму с собой.
- А кто будет возить меня на остров?
- Любой институтский моторист. В лабораторию, разумеется, его не
пускайте. О деталях поговорим перед отъездом.
Одна в пустой квартире...
Днем еще ничего: школа, уроки, разговоры в учительской - все это
отвлекает. Но по вечерам Рита не находит себе места. Сядет с книгой в
любимой позе, в уголке дивана, - книга падает из рук. Ничто не мило.
Позвонить к кому-нибудь, пойти в гости? Нет. Не хочется.
Брошенная жена...
В телефонной книге разыскала номер Опрятина. Достаточно пять раз
покрутить диск - и услышать его голос... Сказать ему: "Толя, приходи,
прости, не могу одна..."
Нет. За что просить прощения? Ни в чем она не провинилась. Он пусть
просит.
Но грызет и грызет одна мысль: не доглядела, не остановила вовремя,
значит - виновата...
Подруга прислала письмо из Москвы, зовет к себе на каникулы.
"Проветришься, но театрам походишь..." Может, в самом деле поехать в
Москву?.. А вдруг он вернется? Нет, нельзя уезжать.
Рита вздрагивает от неожиданного звонка. Бежит открывать. Сумасшедше
колотится сердце.
Входит Опрятин. Вежливо здоровается, улыбается. Она молча стоит у
двери, губы ее дрожат.
Наконец она берет себя в руки, приглашает гостя в комнату.
- Не хотите ли чаю? - спрашивает холодно. Он не должен видеть ее
смятения...
Спасибо, чаю ему не хочется. Они пили с Анатолием Петровичем. Да, он
здоров, нарыв почти затянулся.
- ...Он у меня под неослабным контролем. Я советовался с опытным
врачом. Конечно, нелегко, но он отвыкнет. Уверяю вас, Маргарита Павловна,
он понемногу снижает дозы. Конечно, эта привычка требует длительного
лечения, но я уверен, что с течением времени он войдет в норму и вернется
к вам. Пока вам не следует искать встреч с ним.
Она молчит. Ни на единую секунду этот человек не должен подумать, что
ей хочется плакать.
Что он там еще говорит?
- ...Быть может, скоро мы с Анатолием Петровичем заявим о крупном
открытии. Это произошло бы еще скорее, если б у нас в руках был известный
вам нож. - Он пристально смотрит на нее умными холодными глазами.
Она молчит.
- Маргарита Павловна, - продолжает он. - Это в ваших же интересах.
Отдайте нам нож.
- У меня нет никакого ножа, - говорит она ровным голосом. - Вы отлично
знаете, что нож упал за борт.
- Он не упал за борт, - тихо отвечает Опрятин. - Но если вы не
расположены к этому разговору, то оставим его. Очень, очень жаль... - Он
встает, прощается. - Что передать Анатолию Петровичу?
- Передайте привет. Скажите, что я уезжаю в Москву.
- В Москву?
- Меня зовет подруга. Еду на время школьных каникул.
- Разрешите узнать, когда?
- Сразу после Нового года.
- Удивительное совпадение, - говорит Опрятин, улыбаясь одними губами. -
Я тоже еду в командировку. Надеюсь, встретимся в Москве, не так ли?
8. ПРИВАЛОВ И НИКОЛАЙ ПОТАПКИН ПОСЕЩАЮТ ИНСТИТУТ
ПОВЕРХНОСТИ. НИКОЛАЯ ВДРУГ ОСЕНЯЕТ ДОГАДКА
И как хватит он по струнам.
Как задаст им, бедным, жару!..
Чтоб тебе холера в брюхо
За твой голос и гитару!
Г.Гейне, "Сосед мой дон Энрикец"
Голубой автобус с прозрачной крышей несся по заснеженному шоссе.
Мелькали за окнами березовые рощи, проплывали поля, прикрытые белым
одеялом зимы. Автобус миновал небольшой подмосковный город, прогрохотал по
мосту через замерзшую реку, и вдруг стало темно: дорога врезалась в
вековой бор.
Николай с любопытством смотрел в окно. Стена могучих разлапых сосен.
Буреломы. Тяжелые ветки тянутся к автобусу и, вздрогнув, осыпают снег.
Заповедный лес, в котором некогда охотился на красного зверя царь Иван
Васильевич...
Позавчера Николай и Привалов прилетели в Москву по делам
Транскаспийского. Вчера весь день они провели в управлении по
строительству трубопроводов. Теперь они ехали в Институт поверхности, один
из новых академических институтов.
Шершавые стволы раздвинулись, зимнее солнце брызнуло в окна, и в
автобусе сразу стало уютно.
- Приехали, - сказал Привалов, складывая газету.
Они вышли из автобуса. Голубой морозный полдень. Тишина и острый запах
хвои. Покалывает в ноздрях. Весело хрустит под ногами снег.
На Привалове теплое пальто с меховым воротником и высокая генеральская
папаха. Снаряжение Николая куда легче: на нем демисезонное пальто и шляпа.
- Вам не холодно, Коля?
- Нисколько. - Николай косится на приваловскую каракулевую башню: - А
вам не тяжело?
- Жарковато, - признается Привалов и поправляет папаху. - Жена
заставила надеть. Конечно, из самых лучших побуждений...
Хруп, хруп! - похрустывает снег под ногами.
- Даже странно, - говорит Николай, - шестнадцать градусов мороза, а у
меня перчатки в кармане лежат: нет надобности.
- Сейчас жесткость погоды здесь меньше, чем у нас, - замечает Привалов.
- Жесткость погоды?
- Да. Градусы мороза плюс удвоенная скорость ветра.
- Не знал, - говорит Николай. И тут же принимается подсчитывать: -
Шестнадцать градусов без ветра, значит, жесткость - шестнадцать единиц. А
у нас зимой не бывает ниже пяти градусов, зато ветер - скажем,
четырнадцать метров. Значит, жесткость - тридцать три!.. Теперь понятно,
почему я не мерзну в Москве.
- И почему москвичи мерзнут у нас, - добавляет Привалов.
Они проходят широкую вырубку, где разместился жилой городок института.
Белые двухэтажные коттеджи на зеленом фоне леса - красиво! Неизбежные
кресты телевизионных антенн. Дальше лесная полоса, за ней другая вырубка -
коммунальная зона. Клуб, магазины, школа, ателье... Еще полоска леса - и
вот перед ними широкий проспект лабораторий и производственных корпусов.
- Здорово! - восхищается Николай. - Вот это размах!
- Видите круглое здание? - показывает Привалов. - Там, наверное,
ускоритель заряженных частиц. Какой-нибудь бетатрон.
По тропинке, протоптанной в глубоком снегу, они идут к небольшому
двухэтажному дому. Войдя в вестибюль. Борис Иванович поскорее стягивает с
головы папаху и вытирает платком лоб и затылок.
Зеленая дорожка коридора. Номерки и таблички на дверях. Привалов и
Николай вдруг останавливаются: из-за толсто обитой двери со световой
вывеской "Не шуметь!" приглушенно доносятся музыка и пение. Они вяжутся со
строгой обстановкой Института поверхности не лучше, чем мычание коровы с
симфоническим оркестром.
Бренчит гитара. Басовые струны щелкают по медяшкам ладов, и под лихой
топот подошв молодой голос задорно выводит:
Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня.
Паровоз в кармане носишь, задавить хотишь меня...
Николай и Привалов переглядываются: Юрин голос... Сверточек
ферромагнитной ленты со звукозаписью "обстановки эксперимента" уже попал
сюда...
В институте предупреждены о приезде Привалова и Николая. Их ведут в
большую комнату без окон. Ее стены сплошь уставлены пультами и панелями
приборов. В потолке - широкий овальный световой люк. Голубой глаз неба...
Из-за стола навстречу инженерам поднимается сухощавый человек в черном
костюме. У него высокие скулы, резко очерченный нос, аккуратный седой
пробор. Николай осторожно пожимает ему руку, запинаясь, называет свою
фамилию. Он чувствует себя стесненно: перед ним - ученый с мировым именем.
- Садитесь, товарищи. - Коротким жестом ученый указывает на кресла. -
Рад познакомиться с вами. Сейчас подойдут сотрудники и расскажут, что мы
тут делаем с вашей музыкой.
Николаю очень хочется провалиться сквозь землю. Вечные Юркины выходки!
Полно на свете приличных песен - так нет же, выбирает самую идиотскую!
Ему-то, Юрке, хорошо сейчас: он не видит, как вежливо улыбается один из
ведущих физиков страны.
- Признаться, если бы не личное свидетельство Бахтияра Халиловича, мы
бы не поверили, - продолжает ученый. - Ваш отчет вполне обстоятелен, но мы
с интересом послушаем живой рассказ. - Он смотрит на Николая: - Кажется,
вы участвовали в опыте с начала до конца?
- Да. - Николай встает.
- Сидите, пожалуйста. Это вы придумали схему установки?
- Мне принадлежит только идея использования поверхности Мебиуса...
- Как вы к ней пришли?
- Меня навела на мысль рукопись Матвеева. Если помните, Григорий
Маркович, он там описывает какую-то "сукрутину"...
- "Сукрутина в две четверти". Помню, - говорит ученый. - Мы тоже
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг