чества...
В следующий миг я схватил видеофон и набрал код Робина.
- Ты еще не ушел? - Я перевел дух. - Я еду с тобой.
- Вот и прекрасно! - Робин пристально смотрел на меня. -
Что-нибудь случилось?
- Ничего не случилось. Встретимся через полчаса у стан-
ции, ладно?
Ничего не случилось. Решительно ничего. Пилот линии Зем-
ля-Луна желал провести праздник Мира, как все. Желал принять
участие в Олимпийских играх и веселиться вовсю, как все лю-
ди.
Мы встретились с Робином у станции трансленты. Сразу пе-
рескочили с промежуточной полосы на среднюю, быструю, и по-
неслись мимо лесного приволья, мимо мачт инфор-глобус-систе-
мы, мимо домиков из гридолита, так умело подделывающего фак-
туру древесного ствола и шершавого гранита.
Робин принялся расхваливать своего мажордома - это ста-
ринное словцо, обозначающее домашний автомат, недавно вошло
в интерлинг.
- Настроился на сверхзаботу, - говорил Робин, посмеива-
ясь. - Непременно хотел мне всучить дождевик и шляпу.
- А мне ленивый попался, - сказал я. - По-моему, он бесп-
робудно спит.
- Ты просто его не включил.
- Может быть.
Транслента широким полукругом огибала старый город. Скуч-
ные ряды одинаковых домов-коробок. Серые, многоэтажные.
Странно, подумал я: предки были энергичны и умны, а вот в
строительстве жилья не хватало им, что ли, фантазии. Впро-
чем, не в фантазии дело. Дворцы и монументы они умели стро-
ить. Помню, какой восторг охватил меня в старом Ленинграде.
А старую Венецию не так давно - всю как есть - поставили на
новые сваи, теперь уж навечно. Я не любитель музеев, но в
Венеции хотел бы побывать. Нет, не в отсутствии фантазии де-
ло. Уж очень много других забот было у предков. А строитель-
ные материалы были просто ужасны.
Впрочем, забот и нашему поколению хватает...
В старом городе ритмично бухало, что-то рушилось, взлета-
ли столбы пыли, и вибраторы быстренько свертывали их. У ав-
томатов не бывает праздников.
Никогда, наверное, не кончится работа по благоустройству
Земли. Сейчас вот поветрие - прочь из городов, покончим с
уплотненностью, скученностью, зеленая мантия планеты. Своего
рода культ зеленого дерева. Но настанут другие времена, и
кто знает, какие новые идеи будут обуревать беспокойный род
человеческий...
На миг сверкнула далеко внизу яркой синью река, и мы въ-
ехали в новую часть города.
Мы высадились на центральной площади и попали в людской
водоворот.
Куда они вечно торопятся, эти девчонки? И почему им всег-
да весело? Вот бежит навстречу стайка - в глазах рябит от
ярких полосатых юбок. Увидели пузатый кофейный автомат,
плеснувший кофе мимо подставленной чашки,- смех. Попалась на
глаза реклама нового синтетика - смех. Увидали нас, одна
шепнула что-то другим,- смех.
Я невольно оглядел себя. Ничего смешного как будто. Кос-
тюм, правда, не новый, пластик пообтерся, потерял блеск.
- Ты прав, пора выбросить, - сказал догадливый Робин. -
Пошли в рипарт.
В зале рипарта - полно парней. Разглядывают образцы, спо-
рят о расцветках. Дивное времяпрепровождение! Хотя - празд-
ник. По праздникам рипарты всегда забиты. Ну, где тут мои
размеры?
Я вспомнил Стэффорда - серый биклоновый костюм, синий
платок. Недурно он выглядел. Вот нечто похожее. Цвет хоро-
ший, серый, как дома в старом городе.
У автомата узколицый парень моего роста старательно наби-
рал код этого самого костюма. Потом вдруг отменил заказ,
стал набирать другой. Я терпеливо ждал.
- Как думаешь, - обернулся он ко мне, - не взять ли и
тот, полосатый?
- Возьми обязательно, - сказал я. - И тот, в розовую
клетку, возьми. Ты будешь в нем неотразим. Хватай все, какие
есть.
Парень нахмурился:
- Ты со всеми так разговариваешь?
- Только с едоками, - отрезал я.
На нас стали оборачиваться. Парень хмуро меня разгляды-
вал, задержал взгляд на моем значке.
- Ты болен, - сказал он, с сожалением покачав головой.
- Чем это я болен?
- Космической спесью.
Робин потащил меня к другому автомату, ворча нечто в том
смысле, что я одичал на Луне и разучился разговаривать с
людьми. Мне стало немного не по себе, но я был уверен, что
дело тут не в "одичании", а в том, что просто я не люблю,
когда набирают больше, чем нужно.
- Откуда ты знаешь, сколько ему нужно? - урезонивал меня
рассудительный Робин. - Тебе достаточно одного костюма, а
этому человеку понадобилось два - что ж тут такого?
- Вот-вот, - не сдавался я. - Типичная психология едока.
Мы переоделись в кабинах, а старые костюмы сунули в пасть
утилизатора. Я взглянул в зеркало - вылитый Стэффорд, только
потоньше и ростом пониже и, уж если говорить всю правду,
совсем некрасивый. Носатый, с обтянутыми скулами.
Мы вышли на улицу как раз в тот момент, когда из женской
половины рипарта выпорхнула пестрая стайка девушек. Конечно,
беспричинный смех и волосы по последней моде - в два цвета.
Нам было по дороге, и Робин стал перекидываться с ними шу-
точками. Я тоже иногда вставлял два-три слова. И посматривал
на одну из девушек, что-то в ее тонком смуглом лице вызывало
неясно-тревожные ассоциации. Это лицо связывалось почему-то
с беспокойной толпой.
Вдруг она с улыбкой взглянула на меня и спросила:
- Не узнаешь?
И тут меня осенило. Но как она переменилась за два года!
Ведь была совсем девчонкой - с надежной отцовской рукой на
хрупком плече. А теперь шла, постукивая каблучками, высокая
девушка, и на ней сиял-переливался золотистый лирбелон, на
котором теперь помешаны женщины, и зеленые полосы на широкой
юбке ходили волнами.
- Здравствуй, Андра, - сказал я.
- Здравствуй, Улисс. Будешь участвовать в играх?
- Еще не знаю. Ты теперь живешь здесь?
- У нас дом с садом в спутнике-12. Это к северо-востоку
отсюда.
- Как поживают родители? - спросил я.
- Они... - Андра запнулась. - Отец снова на Венере.
Я читал, что Холидэй улетел на Венеру в составе комиссии
Стэффорда. Значит, он еще не вернулся. Что-то затянулась ра-
бота комиссии, и никаких сообщений оттуда...
- Как он там? - спросил я как бы вскользь. И тут же по-
нял, что ей не хочется отвечать.- Ну, а что ты поделываешь?
- О, я после праздников улетаю в Веду Гумана.
Веда Гумана - гигантский университет, в котором было сос-
редоточено изучение наук о человеке,- находилась неподалеку
от нашего Учебного центра космонавигации.
- Я поступила на факультет этнолингвистики. Ты одобряешь?
Я кивнул. Шла огромная работа по переводу книг со старых
национальных языков на интерлинг, и если Андра намерена пос-
вятить себя этому делу, ну что ж, можно только одобрить.
Я понял, что ей хочется расспросить обо мне, но рассказы-
вать ничего не стал. Да и, в сущности, не о чем было расска-
зывать.
Мы сели в аэропоезд и спустя десять минут очутились на
олимпийском стадионе.
Это был не самый крупный стадион в Европейской Коммуне,
но и не самый маленький. Его чаша славно вписывалась в доли-
ну, окаймленную зелеными холмами. С одной стороны к стадиону
примыкала Выставка искусств - буйный взлет фантазии, зага-
дочная улыбка. радостный сон ребенка, уж не знаю, как еще
назвать эти легкие строения, кажущиеся живыми существами.
Над стадионом вспыхивали и гасли разноцветные буквы,
складывались в слова, рассыпались, плясали. Каждый мог зайти
в специальную кабину и набрать нужное слово или фразу - и
буквы послушно выстроятся над стадионом. Сейчас висело в го-
лубом небе: "Я подарю тебе, дорогая, лучшую из своих моле-
кул". Это был припев из песенки Риг-Россо в последнем стере-
офильме.
Гомон, смех, песни. Пестрый хоровод трибун...
В толпе, подхватившей нас, затерялись Андра и ее подруги.
Нас с Робином понесло к западным трибунам.
- Кто эта девушка? - спросил Робин.
- Андра, - сказал я и повторил еще раз: - Андра. Знаешь
что? Мы будем состязаться.
- Ладно. Но когда ты начнешь петь, жюри попадают в обмо-
рок.
- Ну и пусть, - сказал я легкомысленно. - Пусть падают, а
я буду петь.
Мы пошли к заявочным автоматам, и вдруг, откуда ни возь-
мись, бурей налетел на нас Костя Сенаторов.
- Ребята! - закричал он во всю глотку и принялся нас тис-
кать в объятиях. - Тысячу лет! Ну, как вы - летаете? А у ме-
ня, ребята, тоже все хорошо! Инструктор по атлетической под-
готовке. Здорово, а? Хорошо, ребята, замечательно! Знаете
где? В Веде Гумана!
- Молодец, Костя! - сказал Робин. - Я подарю тебе лучшую
из своих молекул.
Костя зашелся смехом.
- Вы - заявлять? Правильно, ребята, замечательно! Ну,
увидимся еще! - Костя нырнул в толпу.
А я вспомнил, как Костя бил кулаком по рыхлой земле, и
лицо у него было страшно перекошено, и он завывал: "Уй-
ду-у-э..." Молодец Костя, не раскис, нашел себя в новом за-
нятии. Не всем же быть пилотами.
Робин уже опять перешучивался с девушками. Я потащил его
к заявочному автомату. Запись заканчивалась, а атлетов, же-
лающих состязаться, было сверх меры. Но для нас, космолетчи-
ков, сделали исключение, пропустили вне очереди, и мы полу-
чили номер своей команды и личные номера.
В десятке, которая нам противостояла, я узнал узколицего
парня из рипарта. И конечно, этот едок оказался моим сопер-
ником. Такое уж у меня счастье - жребий всегда выкидывает со
мной странные штуки.
Дошла очередь и до нас. Я легко обогнал моего едока на
беговой дорожке. Затем нам пристегнули крылья. Я сделал хо-
роший разбег, сильно оттолкнулся шестом, он гибко спружинил
и выбросил меня в воздух, а я расправил крылья. Люблю полет!
Крылья упруго вибрировали и позванивали на встречном ветру,
я вытягивал, вытягивал высоту, а потом перешел на планирова-
ние. Приземление после такого полета - целая наука, ну, я-то
владел ею. Я вовремя сбросил крылья, погасил скорость и мяг-
ко коснулся земли. Мой соперник приземлился метров на трид-
цать позади, несколько раз перекувырнулся через голову, и
это обошлось ему в десять потерянных очков.
Стрельба из лука с оптическим прицелом. Лишь две из моих
десяти стрел не попали в цветную мишень. Но узколицый стре-
лял не хуже и набрал столько же очков, что и я.
Потом - фехтование. Я пытался ошеломить противника бурным
наступательным порывом, но он умело отразил атаку и заставил
меня обороняться, в результате я потерял шесть важных очков.
Разрыв в очках, который мне принесла победа в свободном
полете и беге, сокращался, и мною овладел азарт. Кроме того,
было и еще нечто, побуждавшее меня изо всех сил стремиться к
победе. Это нечто, как я подумал потом, восходило к старин-
ным рыцарским турнирам, которые и гроша бы не стоили, если б
на балконах не сидели прекрасные средневековые дамы.
Над стадионом плясали буквы, складываясь в слова. Вдруг
возникло: "Вперед, Леон!" Что еще за Леон? Я метнул диск,
чуть не достав до этого Леона, и снова увеличил разрыв в оч-
ках. Теперь осталась интеллектуальная часть состязаний. Сей-
час я положу этого фехтовальщика на лопатки.
Я попросил его припомнить третий от конца стих из поэмы
"Робот и Доротея". К моему удивлению, узколицый прочел всю
строфу без запинки. Ну подожди же! Надо что-нибудь из более
давних времен... И я решил убить его вопросом: "Был ли в ис-
тории литературы случай, когда кривой перевел слепого?" Он
поглядел на меня с улыбкой и сказал: "Хороший вопрос". И
продекламировал эпиграмму Пушкина:
Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,
Боком одним с образцом схож и его перевод.
Затем он задал мне вопрос: кто из поэтов прошлого вывел
формулу Римской империи? По-моему, здесь был подвох. Никогда
не слышал, чтобы поэты занимались такими вещами...
Нам предложили сочинить стихотворение на тему "Ледяной
человек Плутона", положить его на музыку и спеть, аккомпани-
руя себе на фоногитаре.
Много лет подряд телезонды передавали изображения мрачной
ледяной пустыни Плутона, пока в прошлом году не разразилась
сенсация: око телеобъектива поймало медленно движущийся бе-
лесый предмет. Снимки мигом облетели все газеты и экраны ви-
зоров и породили легенду о "ледяном человеке Плутона". Все
это, разумеется, чепуха. Планетолог Сотников утверждает, что
это было облако метана, испарившееся в результате какого-то
теплового процесса в недрах Плутона.
Вот в таком духе я и написал стихотворение. Приэтом я
остро сознавал свою бездарность и утешал себя только тем,
что за отпущенные нам десять минут, пожалуй, сплоховал бы и
сам Пушкин. Я схватил фоногитару и начал петь свое убогое
творение на мотив, продиктованный отчаянием. Впоследствии,
когда Робин принимался изображать этот эпизод моей биогра-
фии, я хохотал почти истерически. Но тогда мне было не до
смеха.
Сознаюсь, мне очень хотелось, чтобы мой противник спел
что-нибудь совсем уж несуразное. Но когда он тронул струны и
приятным низким голосом произнес первую фразу, я весь нап-
рягся в ожидании настоящей поэзии.
Вот что он спел, задумчиво припав щекой к грифу гитары:
Кто ты, ледяной человек?
Вопль сумеречного мира,
Доведенного до отчаянья
Одиночеством?
Призрак безмерно далеких окраин,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг