сказала Ксения. - Ты что же, бросил поэзию?
- Поэзия не теннисный мячик, ее бросить нельзя, - ответил
Леон. - Просто не пишется.
Робин сказал:
- Державин был министром, Лермонтов - офицером, ну, а
Травинский не хочет от них отставать. Он член какой-то ко-
миссии, забыл ее название.
- Я и сам с трудом выговариваю, - засмеялся Леон. - Ко-
миссия по взаимным... нет, по планированию взаимных потреб-
ностей Земли и Венеры. Проще говоря - комиссия Стэффорда в
новом виде.
- А что ты в ней, собственно, делаешь? - спросил я.
- Что я в ней делаю? Не так-то просто ответить, Улисс...
Видишь ли, по возвращении с Венеры я высказал кое-какие мыс-
ли о своеобразии венерианской поэзии, об особенностях тамош-
него интерлинга... Ну вот. Словом, я и сам не заметил, как
угодил в эту комиссию - в отдел по культурным связям. Но все
оказалось гораздо сложнее. На Венере звуковая речь приобре-
тает, я бы сказал, все более подсобный характер.
- Они что же, становятся глухонемыми? - спросил Робин.
- Нет, не то. Они явно предпочитают ментообмен, но это,
по-моему, вовсе не означает, что... - Леон замялся. - В об-
щем, не знаю. Все это пока загадка.
- Было бы лучше всего, - сказал я, - если бы венерианцев
оставили в покое.
- Как это понимать? - спросил Леон.
- В самом буквальном смысле. Иные условия диктуют иной
путь развития, и не надо устраивать из-за этого переполох на
всю Систему. Не надо добиваться, чтобы они непременно оста-
вались во всем похожими на нас.
- Да никто этого не добивается.
- В самом деле? Разве Баумгартен и его коллеги не испыты-
вали терпение примаров всякими обследованиями? Нет уж, лучше
помолчи, Леон. Переселенцы сами знают, на что идут. Когда-то
жители старой доброй и какой еще - зеленой, что ли, - Англии
обливались слезами, прощаясь с родиной, которая не могла их
прокормить, и уплывали за океан. Америка была для них даль-
ше, чем для нас Венера. Огромная, пустынная, полная опаснос-
тей Америка. А через некоторое время - кто бы заставил их
вернуться? А русские переселенцы в Сибирь - в снежную, ка-
торжную, заросшую дикими лесами, которая оказалась такой
хлебной и золотой? Она стала для них родиной, и они с ужасом
вспоминали нищую, соломенную, крепостную Россию, которую по-
кидали со слезами, унося по щепотке родной земли в мешочке
на груди. Примерно то же самое сейчас и с Венерой.
- Да я не спорю, - миролюбиво сказал Леон. - Я и сам так
думаю. Но ты немножко отстал, Улисс. Комиссия теперь ставит
себе целью изучение взаимных потребностей и планирование
экономических и культурных связей с Венерой. А Баумгартен из
комиссии вышел.
- Да, вышел! - с дрожью в голосе воскликнул Робин, воздев
кверху руки и потрясая ими. - Но я вернусь, да, да, вернусь,
чтобы во имя любви к человечеству наставить вас на путь ис-
тинный! Одумайтесь, члены Совета!
Мы засмеялись, а Дед поморщился и сказал:
- Перестань, Михаил.
Ксения налила нам кофе.
- Странная все-таки у тебя логика, Улисс, - медленно про-
говорила она. - Какое тут может быть сходство? Переселенцы в
Сибирь или Америку шли обживать новый край, им, конечно, бы-
ло и трудно и страшно, но это была Земля. Та же привычная
атмосфера, те же леса и горы...
- Ясно, ясно, - перебил я с досадой. - Любой младенец
знает, что Венера отличается от Земли. Я говорил о сходстве
в том смысле, что переселенцам в Америку и венерианским ко-
лонистам в равной степени пришлось преодолевать инерцию при-
вычки. И тем и другим было... ну, скажем, не по себе. Но и
те и другие обосновались на новом месте, как дома, и не по-
мышляли о возвращении.
- Знаете, что задумал Улисс? - сказал Робин. - Он хочет
научить венерианцев обходиться без скафандров.
- Слышал я на Венере, будто кто-то пробовал, как ты гово-
ришь, обойтись без скафандра, но я в это не верю, - заметил
Леон.
- А Улисс знает, как это сделать. - И Робин рассказал,
посмеиваясь, как я чуть было не проделал на околовенерианс-
кой орбите эксперимент с вдыханием газовой смеси, имитирую-
щей атмосферу Венеры.
- Ну, и ничего смешного! - сердито сказала Ксения. - Хо-
рошо хоть, что хватило ума удержаться от очередного дурацко-
го поступка. Улисс вечно что-нибудь придумает. Он просто не
может жить, как все.
Мне не хотелось отвечать Ксении резкостью на резкость. Я
только сказал, что без "дурацких поступков" никогда не прео-
долеешь инерцию привычки, а преодолевать надо, потому что
так или иначе человечеству придется расселиться в космосе.
Приспособленность к единственной устойчивой среде - оковы,
которые неизбежно должны быть сломаны эволюцией.
- Бедный homo sapiens! - вздохнул Робин. - В кого только
хотят его превратить!
- В homo universalis - вот в кого, - сказал я. - Не в се-
лестеновского кентавра, не в козявку, как предлагает Нгау, а
в универсального человека, который одинаково хорошо чувству-
ет себя на Земле и, скажем, на Венере.
- Повышение приспособляемости к новым условиям - рост
энтропии.
- А, энтропия! - Я рассердился. - Стоит только высказать
крамольную идею, как сразу начинают пугать энтропией! Вот
если бы жизнедеятельность человека достигла физиологического
предела, тогда я бы и спорить не стал. Но ведь этого нет!
Скажи-ка, знаток энтропии, для чего вложила в нас природа
резерв жизнедеятельности, который мы пока не научились ис-
пользовать? Для того, чтобы с умным видом скрести в затылке?
Я встал и направился к двери на веранду. Лучше поглядеть
на ночную Волгу, чем изощряться в бессмысленном споре. Костя
тоже поднялся и пошел за мной.
Но тут Дед подал голос. Ну конечно, сейчас все грековское
семейство обрушит на меня праведный гнев...
- Присядьте, молодые люди, - сказал Дед, топорща усы. - Я
вспомнил одну давнюю историю, еще в юности я слышал ее от
одного психолога. Было это во время второй мировой войны.
Один французский офицер попал к фашистам в плен, в концла-
герь, как тогда говорили. И однажды зимним вечером вывели
его с группой других пленных и бросили раздетыми догола на
снег,
- Ужас какой! -в ырвалось у Ксении,
Дед глянул на нее:
- Я же сказал - фашисты. Фашисты оставили их на всю ночь
на морозе. Долго ли протянет истощенный человек? К утру все
были мертвы, кроме этого француза. Он выжил, потому что ока-
зал смерти психологическое сопротивление. Он представил се-
бе, что лежит на горячем песке под солнцем Сахары. И такова
была сила самоубеждения, что организм принял команду мозга и
не поддался морозу.
- Как же должен был этот человек любить жизнь! - тихо
сказала Ксения.
И ненавидеть фашизм, подумал я. Любовь и ненависть...
Скрытые возможности организма - ведь, в сущности, Дед подт-
вердил мои мысли... А мог бы я так - морозной ночью на сне-
гу?.. Не знаю... Ненавидеть мне, во всяком случае, некого и
нечего...
Рокот инфора, донесшийся из передней, прервал мои мысли.
Рокот инфора, и сразу вслед за ним - четкий, богатый модуля-
циями женский голос:
- Вызывает "Элефантина". Вызывает "Элефантина".
Робин сорвался с места:
- Наконец-то! Ребята, не уходите! - С этими словами он
скрылся за дверью.
- Что ему понадобилось на "Элефантине"? - удивилась Ксе-
ния.
Спустя несколько минут Робин вернулся в гостиную.
- Ну как? - спросил Леон.
- Все в порядке. - Робин подошел к Косте и хлопнул его по
плечу. - Извини, что ничего тебе не сказал, Костя, но внача-
ле надо было узнать. У Антонио в службе полетов есть свобод-
ное место диспетчера. Пойдешь к нему на "Элефантину"?
- На "Элефантину"? - озадаченно переспросил Костя.
- Там неплохо. Будешь ругаться с пилотами и свято блюсти
график. Скучать не придется.
- Иди, Костя! - сказал я. - Правильно они придумали. Хоть
один диспетчер будет своим человеком.
Костя стоял, широко расставив ноги и понурив голову.
- Прилетит к тебе, например, Улисс, - продолжал Робин
расписывать прелести диспетчерской должности, - и попросится
к причалу "Д". А у тебя голова и без него распухшая, и ни
одного причала свободного, и ты посылаешь этого Улисса ку-
да-нибудь подальше.
- Ты проводишь Улисса в межзвездный полет, - сказал Леон,
глядя на меня-как это говорилось в старых романах? - горящим
взглядом.
- Напишешь ученый труд... диссертацию о диспетчерской
службе, - вторил ему Робин. - Ну, Костя? Да решайся же!
Костя поднял голову и улыбнулся.
- Ладно. Диспетчером так диспетчером. Все равно...
Но я видел по его глазам, что ему не все равно.
Глава семнадцатая
"СКОЛЬКО МОЖНО ЖИТЬ В СКАФАНДРЕ?.."
Юпитер обладает странным свойством: трудно оторвать от
него взгляд. Смотришь, смотришь на гигантский диск, исчер-
ченный желто-бурыми полосами, на Красное пятно, плывущее под
экватором, на точечные вспышки-отблески чудовищных молний в
толще бешеной атмосферы - и чем больше смотришь, тем сильнее
завораживает тебя это первозданное буйство материи.
Но если ты выбился из графика полетов и Управление кос-
мофлота бомбит тебя радиограммами, то дивное зрелище начина-
ет нервировать.
Я-то, в общем, не очень нервничал. Даже совсем не нервни-
чал: к чему только не привыкаешь в космофлоте! А вот Кузьма
Шатунов, мой второй пилот, места себе не находил.
Он ворвался в кают-компанию, где мы с Всеволодом играли в
шахматы.
- Улисс! Самарин требует срочно принять меры к срочному
вывозу всего состава станции.
Я взял у него листок радиограммы.
- Преувеличиваешь, Кузьма, - сказал я. - "Срочно" тут
один раз.
Всеволод засмеялся. Более смешливого практиканта я никог-
да не видывал. Достаточно было щелкнуть у него под носом
пальцами, чтобы он начал давиться от смеха.
Кузьма кинул на него сердитый взгляд.
- Что будем делать, Улисс? Ребята говорят, этот маньяк не
вернется, пока не запустит все свои чертовы зонды. Так может
еще неделя пройти и две.
- Может, - согласился я, делая запоздалую рокировку, ко-
торая вряд ли спасала моего короля от атаки Всеволода.
- Так что же будем делать? - повторил Кузьма. И, не дож-
давшись ответа, посыпал скороговоркой: - Корабль надо на мо-
дернизацию ставить, опоздаем - ангар будет занят, жди тогда
очереди, а у меня тысячи дел на шарике. И все из-за этого
полоумного. Пойду на станцию, попробую с ним связаться.
Он выскочил из кают-компании. Вскоре и мы с Всеволодом
влезли в скафандры и вышли из шлюза.
Трехсполовинойсуточная ночь Ганимеда была на исходе. Да-
лекое маленькое солнце взошло над горизонтом. Оно не очень
светило и согревало, но все-таки это было солнце. Юпитер - в
начале левой фазы - висел над нами гигантским сегментом,
отбрасывая желтоватый свет на ледяной панцирь Ганимеда. Пей-
заж этого спутника дик и неприютен. Нагромождения скал, глу-
бокие расселины, залитые льдом, ледяное крошево под ногами.
Разнообразие в пейзаж вносит только Озеро. Это узкая длинная
долина, свободная от льда, вечно затянутая пеленой тумана.
Здесь из разлома в коре выделяются горячие газы, они-то и
растопили лед, и размороженная углекислота шапкой висит над
Озером.
Прыгая со скалы на скалу, мы шли к станции, расположенной
на северо-восточном берегу Озера. Станция - это, в сущности,
пещера в горном склоне, коридор с несколькими боковыми отсе-
ками и шлюзом, миниатюрное подобие Селеногорска. Перед стан-
цией была небольшая площадка, переходящая в пологий спуск к
Озеру. Здесь и выше по склону стояли башенки солнечных бата-
рей, вездеходы, пестро раскрашенные датчики гравиметричес-
кой, магнитнографической и прочей аппаратуры, которой была
набита станция. Решетчатая мачта радиоантенны венчала этот
островок человеческой жизни.
На площадке было на редкость многолюдно. Небывалый слу-
чай: вторую неделю на Ганимеде толклись обе смены - та, что
мы привезли, и та, которую мы должны были вывезти. Я разыс-
кал Крогиуса, начальника прежней смены,
- Четырнадцатый в радиотени, - сказал он. - Придется по-
дождать часа два.
- Подождем, - сказал я.
- Улисс, - подскочил ко мне Кузьма, - больше ждать невоз-
можно! Давай выгрузим нашу лодку, я слетаю за этим ненор-
мальным.
Его черные глаза горели жаждой немедленной деятельности.
Крогиус всем корпусом повернулся к Кузьме.
- Привезешь его силой?
- Да! - крикнул Кузьма.
Крогиус захихикал.
- На Четырнадцатом одно неосторожное движение - и сор-
вешься в пространство. Хотел бы я посмотреть на вашу драку.
- Может, он передумал? - спросил я.
- Кто, Олег? - Крогиус изобразил губами сомнение.- Три
смены сидит здесь безвылазно. Да нет, он твердо сказал, что
улетит. Лена! - окликнул он проходившего мимо человека. -
Олег тебе твердо сказал, что улетит?
- Ах, не знаю! - нервно прозвучало в ответ.
Я подошел к краю площадки и смотрел, как эта самая Лена
спускается по склону к плантациям. На квадратах оттаявшего
грунта близ Озера были высажены кустики марсианского можже-
вельника - самого неприхотливого растения в Системе, с могу-
чими корнями, которым было все равно, за что цепляться, и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг