Но звенья не должны выпадать.
В комнате Служащего установили панели с электронными
штучками. И теперь не требовалось планов и отчетов ни к пер-
вым, ни к пятнадцатым числам. Датчики всех участков Произ-
водства Пряжек для Собачьих Ошейников вели непрерывный гар-
моничный учет-планирование. Они могли менять скорость поточ-
ных линий с точностью до микрона в микросекунду. Они могли
среагировать на каждое нажатие кнопки потребительского авто-
мата от Новой до Огненной Земли, доведя информацию об этом
событии до складов, баз и заводов, даже до отдельных стан-
ков, если бы появилась необходимость в поштучном учете.
Служащий по инерции продолжал каждый день приходить к де-
вяти утра. Он просто не мог иначе. Он стоял перед запертой
наглухо дверью, пытался и никак не мог себе представить,
бедняга, как это могут бездушные электронные штучки делать
то, что делал он многие годы. Служащий глухо надеялся: вдруг
эти штучки ошибутся, зашлют, скажем, листовой металл не того
размера, что идет на пряжки, и тогда снова вспомнят о нем,
Служащем, вспомнят и позовут...
Но никто не вспоминал о нем. Он навел справки и узнал,
что бывшие его сослуживцы переучивались на новые специаль-
ности, а некоторые из них даже стали специалистами по кибер-
нетическим машинам. Ему тоже предлагали переучиться, но он и
слышать не хотел ни о какой другой работе. Ему было все рав-
но, что учитывать и планировать, и, когда сведущие люди, к
которым он обращался, категорически сказали, что учет и пла-
нирование отданы машинам навсегда. Служащий впал в отчаяние.
Он даже заболел и целую неделю лежал в постели, тихо стеная
и глядя глазами, полными тоски и непонимания, в потолок.
Врач не знал, как его лечить. На всякий случай он прописал
хвойные ванны.
Однажды ночью Служащий лежал без сна, и в потоке беспо-
койных мыслей вдруг представился ему стальной лом, забытый
монтажниками. Наверное, он все еще там стоит, прислоненный к
стене... Взять бы его, снова ощутить в руках холодную, на-
дежную тяжесть оружия...
Служащий не помня себя вскочил с постели и как был, в мя-
той пижаме, помчался по ночным улицам к бывшему своему Уп-
равлению.
Лом был на месте - там, где он оставил его, возле двери
бывшей комнаты Э 1038-бис. Служащий схватил лом и нанес
страшный удар по двери. Он колошматил изо всех сил, пока не
сорвал дверь с петель. Проникнув таким образом в отсек, он
подскочил к голубым панелям, к этим проклятым электронным
штучкам, и, размахнувшись, обрушил на них оружие своей мести
и обиды...
Очнулся он в больнице. Хорошо, что сигнализация поврежде-
ний сработала мгновенно и прибежавший дежурный диспетчер ус-
пел оказать ему, Служащему, помощь, необходимую при сильном
ударе тока.
Спустя несколько дней врач сказал, что Служащий может уй-
ти из больницы.
- Доктор, - сказал Служащий. - Доктор, куда мне идти? Я
погибаю оттого, что не нужен...
- Знаю, - ответил врач, - ты последний чиновник планеты.
Знаю и понимаю. Но почему бы тебе не попытаться найти себя в
новом занятии?
Служащий сухо поблагодарил и вышел.
Вот такая история...
...- Бедненький! - воскликнула Андра. - Какая ужасная ис-
тория! Но что же с ним стало потом?
- Потом? - переспросил Борг. - Не прошло и двух месяцев,
как в лесу появилась шайка разбойников...
Мы засмеялись, а Гинчев, принимавший все всерьез, твердо
сказал:
- Этого не может быть.
- Ты прав, - подтвердил Борг. - Говорили, что он стал
неплохим спортивным комментатором...
Тут вошли Нонна и Леон Травинский. Леона я не видел с тех
пор, как жребий свел нас в поединке на Олимпийских играх. Но
стихи его часто попадались мне в журналах. В последнем цикле
стихотворений Леона меня поразило одно, под названием "При-
мару". В нем были такие строки:
Плоть от плоти - избитая истина.
Кровь от крови - забытая истина.
Но тебя я прошу:
Помни о нашем родстве!
Ибо нет ничего ужаснее
Отчужденья людей.
Леон, как мне показалось, раздался в плечах. Его летний
светлый костюм приятно контрастировал с загорелым лицом.
- Ты стал осанистый, - сказал я, пожимая ему руку. - По-
читаешь новые стихи?
- Нет, - сказал он, дружелюбно глядя серыми глазами. - А
ты, я слышал, работаешь теперь на дальней линии?
- Дальние линии пока еще на конструкторских экранах.
- Да... Я за тем и прилетел сюда. - Леон повернулся к
Боргу: - Я не помешаю, старший, если поживу здесь несколько
дней?
- Живи. - Борг налил себе густого красного вина.
Нонна сочла нужным кое-что объяснить.
- Мы с Леоном, кажется, не встречались с окончания школы,
- начала она громким голосом, немного резковатым и как бы не
вяжущимся с ее пухлыми розовыми щечками.
- Встречались, - кротко поправил ее Леон. - В Москве, в
Центральном рипарте, помнишь? Я тебе еще сказал, что улетаю
на Венеру.
Ну конечно, в рипарте, подумал я: где еще можно тебя
встретить, модника этакого? Раньше я непременно сказал бы
это вслух, а теперь-только подумал. Вот какой добрый я стал,
никого не задираю.
- Он в школе вечно писал на меня эпиграммы, - продолжала
между тем Нонна. - Кстати, совсем не остроумные...
- Признаю, - засмеялся Леон.
- А теперь, когда узнал, что мы проектируем новый ко-
рабль...
- Небывалый, - вставил Леон.
- Новый корабль, - упрямо повторила Нонна, - он вспомнил
о моем существовании и принялся вызывать по видео, пока у
меня не лопнуло терпение и я не ответила: "Хорошо, приле-
тай". Леон хочет набраться впечатлений для новой поэмы.
- Все правильно, - подтвердил Леон, - кроме одного: поэму
я пока писать не собираюсь. Просто хочется посмотреть, как
работают конструкторы, послушать ваши разговоры...
Борг сказал:
- Наши профессиональные разговоры будут тебе непонятны, а
будничные - неинтересны. Впрочем, слушай, если хочешь.
Леон посмотрел на главного несколько обескураженно. Потом
перевел взгляд на меня, как бы ожидая поддержки. Я знал, что
ему хотелось сейчас услышать: "Как? Ты называешь будничным
разговор о корабле, которому предстоит уйти в глубины Галак-
тики?" Вот что хотелось услышать Леону. Но я молчал. Глубины
Галактики... Ах, да не надо громких слов. Оставим их поэ-
там...
Было в словах Леона нечто другое, поселившее во мне неяс-
ную тревогу.
- Ты был на Венере? - спросил я.
Я знал, что, хотя комиссия Стэффорда давно закончила ра-
боту, на Венеру устремились по собственному почину исследо-
ватели-добровольцы - биологи и экологи, психологи и парапси-
хологи, просто генетики, онтогенетики, эпигенетики - боль-
шинство из них придерживалось взглядов Баумгартена.
- Я провел на Венере четыре месяца, - сказал Леон.
- Ну, и как там?
Как там мои родители, Филипп и Мария Дружинины, - вот что
мне хотелось бы знать более всего. Но, конечно, не приходи-
лось ждать ответа на этот вопрос.
- На Венере сложно, - сказал Леон. - Я разговаривал со
многими примарами, и... я не очень силен в психологии, но
впечатление такое: никакой враждебности, ничего такого нет.
У них свои трудные проблемы, очень трудные, и земные дела их
не интересуют. В этом - суть обособления примаров.
- Надо принять меры, - заявил Гинчев. - Решительные меры.
Иначе эволюция их обособления приведет к полному отрыву. Ве-
нера будет потеряна.
- Какие меры ты имеешь в виду? - спросил Леон.
- Не насильственные, разумеется. Ну, скажем, прививки.
Что-то в этом роде предлагал Баумгартен.
- Примары не пойдут ни на какие прививки. Вообще там наз-
ревает недовольство. Они охотно сотрудничали с комиссией
Стэффорда, но теперь, похоже, исследователи им надоели.
Можно их понять, подумал я.
Я посмотрел на Андру, наши взгляды встретились, в ее гла-
зах я прочел беспокойство. Знает, что Венера - трудная для
меня тема. Ах ты, милая... Я улыбнулся ей: мол, не надо тре-
вожиться, мы с тобой сами по себе, а Венера - сама по се-
бе... Но Андра не улыбнулась в ответ.
- Ходит слух, - продолжал Леон, - что кто-то из примаров
вышел из жилого купола без скафандра и пробыл четверть часа
в атмосфере Венеры без всякого вреда для себя. Понимаете,
что это значит? Правда, проверить достоверность слуха не
удалось.
- Чепуха, - сказала Нонна. - Психологическое обособление
не может вызвать такие резкие сдвиги в физиологии. Они оста-
ются людьми, а человек без скафандра задохнется в венерианс-
кой атмосфере.
"Остаются людьми"... Что-то у меня испортилось настрое-
ние, и я уже жалел, что затеял этот разговор.
- Лучше всего, - сказал я, - оставить примаров в покое.
- Да как же так - в покое! - тут же вскинулся Гинчев. -
Ты понимаешь, что говоришь, Улисс? Существует логика разви-
тия. Сегодня - равнодушие, завтра - недовольство, а после-
завтра - вражда! Понимаешь ты это - вражда! Как же можем
мы...
- Сделай одолжение, не кричи, - перебил я его, морщась. -
У Баумгартена, что ли, научился?.. Не будет никакой вражды.
- Как же не будет! - вскричал Гинчев и вдруг умолк, глядя
на меня и часто моргая. Вспомнил, должно быть, что я примар.
В наступившем молчании было слышно, как Гинчев завозил
под столом ногами. Борг отхлебнул вина из своего стакана,
тихонько крякнул. Андра сидела против меня, странно ссуту-
лившись, скрестив руки и обхватив длинными пальцами свои об-
наженные локти. Чем-то она в эту минуту была похожа на свою
мать. Да, да, вот так же, в напряженной позе, сидела ког-
да-то Ронга в забитом беженцами коридоре корабля, с широко
раскрытыми глазами, в которых застыл ужас.
Что было в глазах у Андры?..
Вдруг она выпрямилась, тряхнула головой и, взглянув на
меня, слабо и как-то растерянно улыбнулась. Узкие кисти ее
загорелых рук теперь лежали на столе. Я с трудом поборол ис-
кушение взять эти беспомощные руки в свои... взять и не вы-
пускать-никогда...
- Улисс, - услышал я бодрый низкий голос Леона. - Улисс,
я обрадовался, когда узнал от Нонны, что ты здесь. Давно мы
не виделись. Как поживаешь, дружище? Почему тебе никогда не
придет в голову вызвать меня по видео?
Я посмотрел на него с благодарностью. Мы не были друзь-
ями, и мне действительно ни разу не приходило в голову выз-
вать его.
Почему? Почему я не вызываю Костю Сенаторова? Ведь он мне
далеко не безразличен...
- Редко бываю на шарике, - ответил я. - Рейсы у меня те-
перь долгие.
- Рейсы долгие, а жениться ты все-таки успел? - Леон под-
мигнул мне. - Поздравляю, Улисс. У тебя замечательная жена.
Снова завязался общий разговор. Теперь Леон заговорил о
своеобразии венерианского интерлинга, о словечках, непонят-
ных для землян, об особенностях версификации в стихах и пес-
нях тамошних поэтов. Ну, это была его тема. Меня не очень
волновало, что поэты Beнеры явно отходят от семантической
системы и все более склоняются, как выразился Леон, к коди-
рованию эмоций. Андра - вот кто разбирается в таких вещах, и
она, конечно, тут же ввязалась в спор с Леоном.
Я начитан довольно-таки беспорядочно и не силен в поэзии.
Мне нравятся философские поэмы Сергея Ребелло и космические
циклы Леона Травинского. Из поэтов прошлого столетия я охот-
нее всего чигаю Хлебникова, Еще в школьные годы меня порази-
ли стихи этого поэта, не признанного в свое время и необы-
чайно популярного в нашем веке.
Не знаю, достигнут ли уже "лад мира", но удивительно, как
мог провидеть его из дальней дали этот человек. Помните его;
Лети, созвездье человечье,
Все дальше, далее в простор
И перелей земли наречья
В единый смертных разговор.
Это ведь о нашем времени. Недаром он называл себя "будет-
лянином". И вправду он весь был устремлен в будущее. Недавно
отмечали стопятидесятилетие со дня смерти Хлебникова, и в
Северную Коммуну, где умер Хлебников, слетелись толпы его
почитателей. Там открыли памятник ему с надписью: "Будетля-
нину от благодарных потомков". Жаль, я был в тот день в рей-
се у Юпитера, а то бы непременно туда поехал.
Какая-то смутная мысленная ассоциация побудила меня огля-
нуться на Феликса. Его не было, кресло у двери, в котором он
сидел, пустовало. Когда он успел незаметно улизнуть? Стран-
ный человек...
Глава тринадцатая
ЖИЗНЬ ПИЛОТСКАЯ
Жизнь пилотская!
Не успел мой отпуск перевалить за половину, как меня
отозвали и предложили внерейсовый полет на Венеру. Я бы мог
и отказаться: существуют санитарные нормы и все такое. Но уж
очень срочная возникла надобность, и, как назло, именно в
этот момент Управление космофлота не располагало свободными
экипажами, кроме нашего. Такое уж у меня счастье.
А случилось то, что предсказывал Леон Травинский. Венери-
анские примары попросили исследователей "очистить планету".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг