газетах "межплеменным", стал складываться явно в пользу аборигенов, на
привозных людоедов Порфириосу было плевать, а вот что оборотни ненароком в
этом конфликте скушают что-нибудь нехорошее - этого он очень боялся,
оборотней на всей планете в десять раз меньше, чем, к примеру, исландцев.
Так вон какой шум из-за этой самой Исландии подняли, а за оборотней кто
заступится? Один старик Порфириос. Правда, не один, а тридцать тысяч его.
Тем более помочь нужно всем, кого унюхать возможно.
Порфириоса поражало количество русских оборотней, изначально родившихся
не людьми, а лишь по счастливому случаю выбравшихся в люди. А то и не
выбравшихся: вот только что он подбросил свое руководство в почтовый ящик
гиацинтовому ара, бывшей собаке, с колоссальным, как чуял грек, потенциалом
оборачиваемости. Стоило бы этому попугаю дождаться вхождения Плутона в
треугольник Мнимой Горгульи, нарвать в полночь цветущего цикория, на каковой
прежде того помочились бы семь черных котов... Да нет, он же псом родился,
будет он воняющий кошками цикорий жрать, не говоря о прочих ингредиентах,
которых чуть не дюжина!
Порфириос с трудом удерживал своего котообразного спутника, тот все
рвался в аптеку за пузырьком-другим валерианы, утверждая, что без этого - не
человек. Порфириос эту фразу пропускал мимо ушей, чуть ли не все
председатели колхозов при советской власти, если не принимали стакан спирта
в пять утра, тоже были не человеки, это в России все знают. Ну а кончилась
советская власть, пришел император, как они своими расколхозненными
хозяйствами управляют? Два стакана спирта пьют залпом! Три! А вовсе не
валерианку.
Но спутник был молод, неистребимо котообразен, и покормить его, хочешь
не хочешь, а полагалось. Порфириос вышел к Москве-реке, повел носом, поймал
такси и приказал ехать туда, где лошади скачут. Таксист понял, что к
ипподрому, заломил два империала, грек торговаться не стал, хотя водитель
рассчитывал на любую половину. За хороший характер он прокатил пассажиров с
ветерком по Моховой, по Тверской, по Петербургскому шоссе, развернулся через
Беговую - и причалил прямо к главным воротам. И сразу рванул прочь, от
соблазна подальше.
Оборотни вылезли возле бистро "Перекуси!" Торговля, по случаю буднего
дня, шла не очень бойкая, даже очереди к стоявшей на раздаче Стеше не
наличествовало. Стешу это не очень огорчало, бистро открывалось в семь утра,
и сейчас выручка за лапшу под музыку была не хуже обычной. Стеша и Маша
дежурили нынче попеременно, Тюлька без уныния мыл судки, Глаша и Фрося
возились у котлов, Анфиса сидела за счетами, которые упорно не желала
сменить даже на простенький калькулятор, - такая роскошь Волковым и
Волчекам, что К° при Бухтееве составляли, была бы вполне по карману, но
Анфиса от любых непроизводительных трат впадала в ярость, за что муж,
Тимофей Волков, втихую называл ее при братьях "Мой Павел Третий":
расчетливая скупость императора прочно стала у народа притчей во языцех. Не
желал считать себя за обычную К° только Тимур Волчек, он давным-давно мог бы
записать свои коронные губногармоничные "Лили Марлен", "Серенаду" и
"Кондуктор понимает" на пленку, да гонять через колонку негромко все это для
перекусывающих лапшой и пловом, - но консервированной музыкой брезговал,
казалось ему, что нет от нее у людей настоящего пищеварения. А на самом деле
Тимур просто любил свою гармонику и с малыми передышками играл весь день,
сидя возле раздачи на табуретке.
"Бл-лям..." - извлек он из гармоники. Один из подошедших к раздаче,
толстый, немолодой, с удивлением посмотрел на Тимура. "Ага, - подумал
Волчек, - неужто угадал?" Так уже бывало, лица балкано-кавказских
национальностей отчего-то порою рыдали под "Чардаш" Монти, заказывали
парнусы, одновременно же съедали столько лапши-плова, что музыкант опасался
за здоровье меломанов. Они и денег в шапку набрасывали немало, вечером Тимур
сдавал их Анфисе, но был горд тем, что дает фирме дополнительный доход.
"Бл-лям... Бл-лям... Блям... Блям-блям-блям-блям, блям-блям-блям-блям,
блям-блям-блям-блям-блям... "
Теодоракисовское "Сиртаки" обожгло греческое сердце оборотня. Какая
жалость, что он сейчас один: можно бы плюнуть на возраст и геморрой,
построить круг и такое под родную музыку станцевать! Впрочем, что за мысли
такие? Оборотень одернул себя. Прилично ли престарелому профессионалу
отплясывать перед сородичами, особенно если они другой национальности. Тоже,
царь Давид нашелся. Порфириос нюхом давно понял, что на раздаче в бистро
стоит лисобаба, а вся фирма - одни сплошные волкомужики, как-то нашедшие
способ выбраться в люди. Ну, ладно, волкам оно проще, откусил от елки побег
да прыгнул нужным образом, но где взяла лисица сердце индюшонка, убитого
метеоритом? Порфириос не знал, что накануне коронации над Брянщиной
небольшой метеоритный дождь как раз выпал, а Стеша пробралась в индюшатню
деда Матвея - и все получилось в полном соответствии с рекомендациями
Горгулова и Меркадера.
"Блям-блям-блям..."
Порфириос и Умберто ели духовитую бухтеевскую лапшу, кушанье
непривычное, но сытное и для оборотней безвредное; на переоборачиваемый
организм действовало оно приблизительно как фиксаж на проявляемую
фотографию, укрепляло статус кво - и только. Грек мысленно составлял
необходимые фразы, русский в его одинокой голове сильно путался с польским и
сербским, да и с остальными славянскими, среди славян оборотней всегда
бывало много; теперь они по большей части давно уже в США и на хорошей
работе. Тимур закончил последние такты "Сиртаки", гости яростно ели,
собственно, ел один, другой слушал. Но музыку не заказывал. Тимур начал
"Чардаш".
Мысли Порфириоса приняли новое направление, ему вспомнилось, как в
начале пятидесятых он ходил по мосту то из Буды в Пешт, то из Пешта в Буду,
и нюхал воздух. Снова оборотень одернул себя: за сентиментальными мемуарами
можно позабыть и то, за чем сюда прибыл. Порфириос нащупал в кармане пачку
брошюр, подошел к Тимуру и вежливо, с поклоном, протянул один экземпляр.
Волчек искоса глянул на заголовок и чуть не разгрыз губную гармонику, от
чего ее спасла все еще сильная рука грека: рысаку возле ипподрома никто не
удивится, но губы лошади устроены так, что в гармонику особенно не подуешь,
а перебирать копытами по ладам совсем невозможно. Словом, Порфириос спас
Тимура от превращения в коня.
Стеша тоже заинтересовалась брошюркой, прочла название и поняла, что
уже взлетела на крышу фургона от ужаса: разгадали! Нельзя ж так вналет:
"...оборотня..." Мало ли у кого какая беда и нужда. В нужник, к примеру,
всем бывает надо, но никто не сует на раздачу пищевых продуктов инструкцию,
как лучше всего себя в нем вести. Однако сидеть на крыше было уж вовсе
неприлично, Стеша осторожно слезла и ушла в сторонку, пытаясь понять
что-нибудь в диалоге слов и звуков, которыми быстро-быстро перебрасывались
Тимур и толстый гость.
- Волк волоком ловко лукавый лук вылакал? - вопрошал гость.
- Лыка не вылущил, лоскутье лыковое... - растерянно отвечал Тимур, не
очень понимая, что такое плетет, но подсознанием точно чувствуя, что
отвечает верно.
- Лакай! - провозгласил гость, суя брошюру прямо в руки музыканта.
Потом достал вторую, обратился к Стеше: - Лось в лесу ласковый! - и сунул
брошюрку лисобабе. - А остальные где? - продолжил толстый на обычном
русском. - Вас тут еще... восемь?
- Десять, - признался Тимур, - и женатые мы. На простых.
- Даже хорошо, что на простых, - гость покосился на Стешу, давая
понять, что к непростым он тоже хорошо относится, не расист какой-нибудь.
Лишь тут Порфириос заметил, что его спутник, пуморотень Умберто, видать,
очень уж мощно нафиксировался грибной лапшой и теперь ест глазами Стешу,
даже руки протянул через столик и спину выгнул от удовольствия. "Еще бы
хвост задрал, если бы... был у него сейчас хвост, впрочем, задирать ведь не
обязательно именно хвост..." Грек быстро стегнул парня десятком крепких
шипящих и клацающих ругательств на древнепумьем. Пуморотень отвел глаза и
очень скис. Тимур тем временем жадно листал брошюру, забыв всякие приличия:
сколько долгих месяцев он мечтал о таком учебнике! И мясо любое во все дни,
кроме постных... Ну, они нынче в календаре обозначены... И рыбу можно любую,
даже бесчешуйную, хотя вот тут ниже список исключений из правила: фугу...
Что такое фугу? Не есть фугу! Что такое рудбекия? Не есть рудбекию! Горлышки
бутылок, подобранных ночью на плотине в полнолуние? Да кто ж такую гадость
есть решится, все горло обдерешь! Нет, вот, оказывается кушают себе на
здоровье и довольны, переоборачиваются, таланту набирают...
Порфириос сунул поверх чистых судков еще десяток брошюр и позвал
Умберто. Чудилось ему, что в первопрестольной Москве оборотней еще полно,
только воздух понюхай да оглянись - их и увидишь. На всякий случай Порфириос
понюхал воздух, но волчий запах тут перебивал все остальные, даже
ипподромные. Тогда грек и вправду обернулся и увидел идущего мимо очень
странного человека, странного, странного... Но нет, не оборотня. Мимо шел
молодой человек с окладистой бородой, с начисто сбритыми усами. В руках он с
заметным усилием тащил старую хозяйственную сумку, из нее торчала пачка
небрежно завернутых, длинных предметов - так могли бы выглядеть извивающиеся
палки твердокопченой колбасы, пожалуй. Один из предметов развернулся вовсе.
Порфириос с удивлением признал в нем кадуцей, крылатый жезл Меркурия,
обвитый двумя змеями. Человек с сумкой двигался к переходу, грек проводил
его взглядом. На другой стороне улицы, над крошечным, в два окна,
магазинчиком, где еще недавно размещался пункт приемки грязного белья,
сверкала надпись: "Кадуцейные товары". Порфириос успокоился: похоже, просто
хозяин шел в свой магазин. Оно и правда - дела в магазине Никиты Глюка шли в
последнее время все лучше и лучше. Жаль только, что жена-манекенщица все
время пилила, приходилось держать магазин открытым семь дней в неделю: спрос
на кадуцейные товары возрастал неуклонно.
Порфириос в мыслях потрепал по плечу временно ушедшего из реальной
жизни Тимура. Тот ничего не почувствовал, но грек и не ждал ничего, даже
приятно было, что сородич по уши в учебнике, пусть зубрит, потом других
учить будет. "Сиртаки" из него сейчас не выжмешь. Порфириос взял
затосковавшего Умберто под руку и потащил на проезжую часть, сунув на защиту
перекусиховского бюджета, а то ушли бы клиенты, не заплатив за четыре миски
лапши. Тюлька попробовал монету на зуб, понес прямо тете Анфисе в сейф. Он,
как и все участники фирмы, не любил, чтоб золото на виду валялось. Сцена
растаяла: Стеша вернулась на раздачу, Тимур ушел в фургон зубрить формулы,
гости уехали. И уж совсем незамеченным осталось то, как поднялся и потрусил
прочь с газона долго прохлаждавшийся там пес с мордой лайки и телом
овачарки, понявший, что музыка будет не скоро. А жаль. Губная гармоника - и
ну буквально ни одной фальшивой ноты!
Наискосок от "Кадуцейных товаров", по другую сторону бульвара и дальше
от центра города, виднелся сквозь пропыленную листву Петровский дворец,
давно никакая не Академия авиации, а простая городская дача царя, нынче,
несмотря на будний день, окруженная тремя кордонами синемундирного
оцепления. Если б кордон был один - это ничего не значило бы, если б два -
это могло что-нибудь обозначать, а могло и нет, но три - только то, что
нынче здесь будет, то ли уже есть лично императорское величество.
С утра Павел измотался: хотя недружественный премьер-министр и был
встречен прямо на летном поле канцлером, в Кремле выходить и болтать с ним
обязан был все-таки император. Сидеть два часа за переговорами, из которых
только и следовало, что нефтегазовая континентальная блокада, объявленная
стране гостя Павлом, не может рассматриваться как проявление доброй воли и
стремления к сотрудничеству. Павел как-то не привык еще к дипломатическому
языку, ему казалось, что если он перекрыл стране газовый кран, закрыл
воздушное сообщение с ней, ввел зверские таможенные правила и все прочее в
том же духе - то надо просто прекратить вылазки против Витольда за то, что
тот всего лишь вернул себе древнюю инуитскую землю, прежде называвшуюся
Исландией, удостоил ее в своей империи статуса провинции и посадил
губернатором своего зятя - притом самого знатного, двоюродного дядю русского
императора! О Мальтийском уезде вообще разговоров быть не может. Италия вон
довольна даже, да и Франция не против. Подумаешь - цоколь, территориальные
воды... Я тут при чем? Прекращаете военные маневры против Гренландии,
прекращаете газетную травлю - открою газовый крантик, даже компенсации за
простой не запрошу. Не кончаете - не открою. Чего мусолить? Я же к вам на
острова не лезу. А мог бы. Высмотрели в титуле насчет адмирала трех флагов?
Ну и что с того, что у вашего короля такое же звание? У вас не король, а
королева. А что звучит похоже - не ваше дело. А что язык ваш перевел на
кириллицу - неужто не понятно, что исторический процесс необратим, вы сами -
и давно! - с футов на метры перешли и с фунтов на килограммы. Трудно
кириллицу учить? А газ нужен? Чего тогда языком чесать? Словом, у меня к вам
претензий нет.
На том и расстались, а о чем столько времени болтали через двух
переводчиков - Павел так и не понял. Какая там партия у власти, правильно ли
поймут, будет ли кризис в правительстве - какое до всего этого дело русскому
царю? Чего прете против исторической неизбежности, я вас спрашиваю, а я -
историк! Распустите парламент, верните короля в его права, никаких баб на
престоле - делов-то. Законы у вас плохие - ну изучите наш "Домострой",
подправьте по себе - чем плохо? А насчет кириллицы - да что за событие
такое? Оплатить вам замену шрифтов в типографиях? Могу. Не согласны? Так с
Россией не разговаривают. Можно ведь и глаголицу у вас ввести - шрифт
благородный, рунический. Политики...
После впустую потраченной первой половины дня царь перекусил в Академии
у Аракеляна прямо с плиты; присмотра за ним теперь не было, но никто не
знал, что именно он захочет съесть, а всю кухню не перетравишь, - и поехал в
Петровский дворец. Вторая половина дня предвещала дела не бессмысленные, но
сулила новую печаль, ибо предстояло очередное прощание. Из потерь и прощаний
строится любая человеческая жизнь, а царская - в особенности. Павел провожал
в дальнюю дорогу чуть ли не единственного своего друга - Джеймса Найпла.
Еще в прошлом году Временное Правительство Юконской Республики,
созданной на Аляске индейцами-атапасками, эскимосами, алеутами и креолами,
прислало послов ко двору императора Павла Второго. В Москву прибыли знатные
креолы Иван Максутов и Михаил Кашеваров и били челом православному царю: как
теперь обустроить Юконию. Царь поговорил с послами, пригласил к обеду, а на
нем объявил свой монарший совет. Во-первых, не надо рисовать всяких фантазий
на географической карте: пусть имеет Юкония точные границы бывшего штата
Аляска. Потому нечего ей быть Юконией, пусть остается Аляской. Но
независимой. Столицу, само собой, нужно вернуть в Ново-Архангельск.
Поскольку страна многонациональная, одним государственным русским языком не
обойтись: нужно сохранить английский как второй, как язык межнационального
общения. И всеми силами способствовать развитию литературного языка
атапасков, обоих эскимосских наречий, алеутского и всех прочих, какие в
обиходе жителями страны используются. Ну, английский использовать правильным
образом, то есть кириллицей, уже потом, в догонку посоветовал. А тогда он
предложил провести среди народа Аляски референдум: в самом деле им нужен
республиканский строй, как у Романьоса в Сальварсане, тоже ничего плохого
нет в принципе, или же, если народ себя уважает больше, то не стать бы
Аляске царством. И называться, к примеру, "Американское Царство Аляска", АЦА
сокращенно. Красиво же!
Креолы очень остались довольны и сказали, что вынесут на референдум три
вопроса - быть ли Аляске республикой, быть ли Аляске царством,
воссоединиться ли ей с Россией. От третьего Павел мягко уклонился и
рекомендовал: если уж народ и вправду себя уважает - то царя избрать своего
собственного. Креолы растерялись - не имелось кандидатуры, и опять запросили
Павла, не присоветует ли он кого. Павел вздохнул, но подумал о
государственных интересах и предложил кандидатуру Джеймса: все-таки
американец, хоть и без права быть избранным американским президентом, ибо
родился в деревушке на Ямайке. Ну, конечно, при условии того, что Джеймс
перейдет в православие. Креолы пришли в восторг и отбыли восвояси.
На всенародном референдуме в мае Аляска единогласно превратилась в
монархию с царем Иоакимом Первым во главе. И вот теперь Джеймс улетал к себе
домой, в Ново-Архангельск, и увозил с собой Екатерину Бахман, бывшую
гражданскую супругу Павла. Ее первый брак был с одобрения обер-прокурора
Святейшего Синода аннулирован как не благословленный церковью. Павел даже
хотел обвенчать Джеймса и Катю в Москве, но бояре отговорили, царь - какой
бы он ни был, даже нерусский - венчаться должен у себя дома, в соборе
Святого Германа Аляскинского.
В прощальный путь приготовил Павел бывшей жене и ее нынешнему мужу
подарок, настоящий, неожиданный, потому что только неожиданные подарки -
настоящие, этому Павла обучил упрямый Сбитнев. Павел нашел вариант такого
подарка. Особенно было приятно, что подарок, имея вид дорогого, по сути дела
был очень экономным.
В императорских мастерских лучшие мастерицы трудились несколько недель,
расшивая жемчугом подвенечное платье для будущей царицы. Лучший ювелир с
Арбата изготовил жемчужную диадему, пришлось разориться на триста граммов
норильской платины, ничего, слава Богу, не последняя, в бывшей шахте
Октябрьская, ныне Новопавловская, еще много. А жемчугов Павел не пожалел - и
ожерелье в семь ниток справил, и браслет, и серьги с подвесками до плеч, и
еще кое-какую бижутерию. Не сравнить с теми скромными сережками и колечком,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг