Барракуд кормят исключительно блинами с черной икрой, заливной осетриной,
холодным поросенком с хреном... А на десерт бля-манже под "Рассвет над
Москвой-рекой" Мусоргского. Впрочем, поросенка иногда дают с гречневой
кашей, но это очень дорого, зато полная иллюзия говядины... Господин
канцлер, да на вас лица нет! Не может быть, филе барракуды совершенно
свежее!
- Да нет, это так, воздушная болезнь... Уже прошло. - Шелковников
поскорей убежал в хвост самолета. Только бы не трепался проклятый мулат.
Нужно все это филе сбросить - лучше в ящик для отходов, пока нет взлета, - в
Нижней Зомбии еще и не такое едят.
Это ж надо - выдать сырую рыбу за мясо! Рыбу икрой! Порося в карася!..
В Шереметьеве-2, где полагалось приземлиться царской эскадрилье, царила
тихая истерика, ибо никто не хотел быть горевестником. Милада Половецкий
угодил под стражу, его арестовал не кто иной, как дневной секретарь
императора - за преступную гулянку на княжеской даче, во время коей исчезла
возлюбленная императора, Антонина. Ивнинг проявил редкую оперативность, беря
следствие в свои руки: он-то прекрасно понимал, что либо он - Миладу, либо
Милада - его, и не помогут никакие амурные воспоминания. Даже молочный
король Сухоплещенко выразил готовность покинуть больницу - в которую залег
при первом известии о беде - и, временно оставив отставку, взять на себя
карательные функции, было бы кого карать. В гулянке был к тому же замешан
еще и сын царя, и его почти жена, хозяйка дачи, да и смерти племянника
государь вряд ли обрадуется. Но кто скажет государю? Кто скажет?
Ивнинг и другие вознесенные новой властью люди ломали над этим голову в
кабинете бывшего Милады, когда дверь без стука отворилась. На пороге стоял
закованный в жуткую темно-красную кожу человек с навеки остановившимся
где-то в глубинах собственной души взором.
- Я сам доложу, - без предисловия сказал министр внутренних дел. - Наше
упущение. Будем карать. Думаю, виновны милиционеры. Мало проводим декумаций.
На этот раз проведем фронтальную, по всем лагерям. А тех, кто на свободе, -
к вышке. Царю доложу я.
О том, что Всеволод Викторович Глущенко безумен, слух шел давно. Однако
очень тихий слух. Уже немало было случаев, когда кто-то отправлял на
Петровку информацию: мол, другой кто-то в одна тысяча едреном году имел
добровольное совокупление с милиционершей, - и этот другой наутро находил
себя под нарами у параши. Министр вообще не занимался преступлениями, кроме
тех, которые подпадали под указ: по номеру дома на Петровке - "указ от
тридцать восьмого числа". Лишь те, кто вовремя слинял из милиции в
императорские синие мундиры, могли пока что чувствовать себя в относительной
безопасности. Ибо страшен был министр-бригадир, никто не знал, спит он, ест,
пьет, да и вообще человек ли он, если круглые сутки семь дней в неделю
всегда на посту, всегда борется с проклятым милицейским семенем. Ненавидели
министра все - и вот на тебе, пригодился ж таки, сам, по доброй воле решил
идти к царю докладывать о том, что Антонина исчезла вместе с будущим
наследником престола. Молочный король, мысленно перекрестившись, исчез с
экрана. Ивнинг удвоил охрану при железных дверях, за которыми держал
обреченного Миладу. Всеволод Глущенко в темно-красном ЗИПе подлетел к зданию
аэропорта и своим появлением вселил в присутствующих больше ужаса, чем все
фильмы Хичкока вместе взятые.
По данным табло, императорская эскадрилья приземлилась без осложнений.
А Павел, даже идя к выходу из самолета, продолжал диктовать:
- Сирот же милицейских, коих в России и по сей день немало есть, отнюдь
бы за грехи отцов не карать, а собирать в особые дома, где обучать бы их
полезному ремеслу, отдавать бы их в зубные протезисты, сиречь дантисты...
Трап подрулил. Павел шагнул на него и тут же понял, что ноги его
обнимает молодой, оборванный, рыдающий в три ручья тип. Он что-то свернутое
совал Павлу в руку. "Челобитную?" - флегматично подумал император, глядя,
как истово тип стучит лбом в металл. Охранники уже взлетели по трапу, другие
вылезли из самолета и были готовы разорвать челобитчика на части, но Павел
властно их остановил, принял жалобу.
- Бью тебе челом на тамбовского генерал-губернатора! - взвыл тип,
осознав, что все еще жив, а жалоба принята. - Не вели казнить, православный
государь, вели слово молвить! Окаянный тот Мишка Дерюжников партбилеты за
мзду выдает без свидетельства о крещении!
Павел побледнел. Такое ему в страшных снах не снилось. Как это так -
без свидетельства о крещении? В коммунисты?
- Может, скажешь, что у него и поста во время кандидатского стажа не
блюдут? - издевательски спросил царь, надеясь, что обвинение все-таки
окажется ложным. Ведь этого Дерюжникова он сам в Тамбов и назначал, ведь
все-таки своего же завуча с прежней работы!..
- Истинно не блюдут! Совсем ничего святого...
Дальше Павел не слушал. В толпе встречающих очень вовремя замаячила
закованная в темно-красную кожу фигура министра внутренних дел. Император
кивнул ему, Всеволод немедленно взлетел по трапу, чтобы кратким,
верноподанным поцелуем приложиться к лайковой перчатке государя, - тот,
впрочем, перчатку вовсе не ему протягивал, он лишь указывал на ревущего
белугой челобитчика.
- Расследовать. Подтвердится - наказать всех! Не подтвердится - только
этого. - Всеволод кивнул, челобитчика оттащили.
Министр, тем не менее, загораживал государю дорогу. Павел с удивлением
глянул: не рехнулся ли часом приемный родственник, не заработался ли на
ответственном посту?
- Это ты челобитчика пропустил? - отнюдь не мирно вопросил царь.
Всеволод косо склонил голову, словно подставлял ее под топор.
- Государь, моя вина, сознаю. - Глущенко распрямился и в коротких
словах доложил, что в результате заговора милиционеров и других масонов
похищена беременная возможным наследником престола Антонина. Павел посмотрел
на министра долгим, ничего не понимающим взором. Когда страшный смысл
произнесенного проклятым краснокожим до него, наконец, дошел, в организме
что-то сработало, выбило какой-то защитный предохранитель, и ни инсульта, ни
приступа психомоторной эпилепсии не приключилось, царь всего лишь потерял
сознание и рухнул на руки телохранителей.
Пришел он в себя только в личном чагравом ЗИПе, с иглой в вене и под
капельницей. Двое врачей следили за чем-то там на экранах, на них было
изображено очень похожее на линию горного хребта Сьерра-Путана. Павел скосил
глаза и обнаружил, что краснокожий тоже рядом.
- Всех виновных... - с трудом сказал он.
- Всех - можно ли сразу, ваше величество? Среди принимавших участие в
помолвке - принцы крови, великий князь Иоанн Павлович, великий князь Гелий
Станиславович... Увы, погибший - возможно, при попытке помешать похищению...
Великий князь Ромео Игоревич... Столбовая дворянка Татьяна Ледовитая...
- Ох, столбом ее... Ладно, всех ко мне, по одному. В Грановитую.
Отвечаете лично, ротмистр! - неожиданно закончил царь, понизив министра
сразу на три звания, но аккуратно оставив его потомственным дворянином.
Впрочем, если по-казачьи, то ротмистр - это есаул, значит, вовсе не такой уж
вшивый чин. Дальше мысли царя поплыли - и он отключился. Всеволод почти на
ходу вылетел из царского ЗИПа, прыгнул в свой темно-красный и рванул вперед
- выполнять, доставлять, тащить, да и застенок при Грановитой тоже
проверить, мало ли что.
Павел оклемался к вечеру. Канцлер отделался легкой головомойкой: за
каким лешим летал в Сальварсан? Хотя список подлежащих летанию к дядюшке
царь сочинил сам, так что выговор получился чисто формальный и устный, без
занесения. Милада Половецкий был объявлен главным подозреваемым и отправлен
и Никольский равелин, что под башней, а если такого нет, - сию минуту
оборудовать. Для Ивнинга царское "скотина ты, да и только" - обернулось
повышением в должности, он сел в кресло Половецкого и с полным кайфом
вытянул свои разномерные ноги. Краснокожего министра царь понизил в
должности, из министра превратил в "исполняющего обязанности" - но и только,
ибо замены не имелось. Спокойней всех чувствовал себя Сухоплещенко, лежа в
спецмедчасти и каждый час по телефону соболезнуя, - царю надоело, он передал
отставному двурушнику, чтобы тот скорей выздоравливал, а значит - мог за
шкуру свою и молочные реки пока не опасаться. Великий князь Никита
Алексеевич предложил взвод отборных Настасий для любых услуг: от обычных до
сыскных. Царь поблагодарил и согласился на вторые.
Дальше предстояло разобраться с младшими принцами. Ноги держали Павла
плоховато. Опираясь на плечо верного иностранного арапа, то бишь Долметчера,
а также на массивную трость с набалдашником в виде чего-то не вполне
приличного, - другой в Кремле не отыскали, а эта была графа Орлова, - он
прошел в Грановитую. Сел на неудобный трон, долго рассасывал таблетку
валидола. В зале наличествовал краснокожий министр, канцлер, еще кто-то, - с
некоторым успокоением царь заметил, что присутствует приемный родич,
светлейший князь Корягин-Таврический, коего он депешей из Сан-Сальварсана
произвел в это звание из неудобных ханов Бахчисарайских, потому как кто-то
из подлинных Гиреев оказался чьим-то нужным другом, за которого еще кто-то
попросил, - ах ты черт, память проклятая, нет сил все интриги придворные
наизусть помнить. Но присутствие Корягина успокаивало, Павел заметил, что
попугаевод обладал чудесной способностью утишивать скандалы, в них не
вмешиваясь. Хорошо бы и канцлершу позвать, но она тоже, как выяснилось, от
приключившихся событий лежала у себя в косметической клинике в реанимации.
Жаль. Павел дососал валидол, разлепил веки, с трудом произнес:
- Ваньку сперва. Пусть выкладывает.
Два огромных почетно-караульных гвардейца-рынды ввели едва держащегося
на ногах Ивана. За него заступаться было некому. Будущая жена со страху
допилась до медвежьей болезни, мать вообще от него отказалась, а отец-то как
раз и требовал отчета о том, в чем он не только не был виноват, но - по
скромности природных умственных способностей - даже и не мог понять, какое
он ко всему этому имеет отношение.
- Сволочь.
Голос долетел до царевича как-то сверху, тогда Иван понял, что стоит на
коленях, - то ли сами подогнулись, то ли рынды слегка пособили.
- Сволочь.
Иван что-то забормотал, хотел грянуться лбом в каменные плиты, но их
застилал плотный ковер, и за плечи его придерживали, не пускали.
- Сволочь.
Внезапно Павел обрел какие-то скрытые доселе силы и превратился в живую
катапульту: тяжелый орловский посох описал в воздухе короткую дугу, в конце
которой неизбежно размозжил бы Ивану голову. Этого, однако, не случилось,
где-то в верхней точке траектории полета посох просто исчез. Раздался
победный взвизг попугая, и мощный гиацинтовый ара с посохом в клюве ринулся
из-под потолка к хозяину, к князю Корягину-Таврическому. Поступил ара
вообще-то неправильно, поноску возвращают тому, кто ее бросил, а не своему
хозяину, или уж вовсе за ней не кидаются, - но помойно-служебные и
придворно-пенсионные привычки так спутались в лазурной голове Володи, что он
вручил посох именно деду Эдуарду, попечителю гиацинтовых ара всея Руси. В
конце концов, если это не его добро, сам отдаст, кому надо.
Что Корягин и сделал. Слегка поклонившись, он приблизился к трону, на
котором приходил в себя изрядно напуганный Павел, и вручил ему почти пудовый
посох.
- Выкинуть Репина ко всем чертям из Третьяковки! - рявкнул император,
хотел приказать сжечь эти поганые картины, но вспомнил, что они денег стоят,
бережливость взяла верх, гнев приугас. - В запасник! И на замок! Вот. Ну что
мне с тобой, дурень, делать? Ты почему один явился, думал за подлую свою
бабу хлопотать?
Иван и хотел бы что-нибудь ответить, но очень боялся, что с ним сейчас
случится та же болезнь, что с женой.
- Ну ладно, - вовсе притих Павел, - хрен и с тобой, и с бабой твоей.
Сам ты недоросль. Баба твоя пьянь. Сим сегодняшним числом, - царь
прикоснулся к плечу Ивнинга, - оформить наш монарший указ о лишении великого
князя Иоанна Павловича всех прав на российское престолонаследование. Личное.
Насчет его детей - то решать будет монарх, либо уж в крайнем случае Земский
Собор. А Ваньку этого...
Павел долго и трудно размышлял. Губернатором куда-нибудь? Не в Тамбов
же, он ведь и воровать-то пока не умеет, поди. Его как-нибудь подальше, да
так, чтобы и с глаз долой, и польза государственная... А! Вспомнил. Быстро и
очень тихо царь надиктовал Ивнингу еще один указ, Иван с ужасом ждал его
оглашения.
- А второй наш указ узнаешь по прибытии. И чтоб оттуда ни ты, ни твоя
баба в прежнюю подмосковную не смели носа показать! И вообще никуда, у тебя
там два уезда... Или три? Вот и все. Прохлаждайся. То есть загорай. Все!
Пшел вон!
Иван вылетел из Грановитой палаты как пушечное ядро, но тут же увяз в
человечьей массе. Масса поглотила его и вытолкнула на крыльцо, а сама
вступила в Грановитую, сопровождая следующего вызванного на ковер принца, то
ли виновного, то ли, наоборот, пострадавшего вдовостью Ромео. Масса - а это
был Шестой Отдельный Женский батальон Зарядья-Благодатского - застряла в
дверях, во все глаза пялясь на царя: многим из них он был раньше ой как
близко знаком, а теперь вона какой главный стал!..
Бледный, аккуратный, с выбритыми до синевы щеками, Ромео подошел к
царю, встал на одно колено и опустил голову, - где-то он читал, что если
хочешь признать свою вину - подставляй шею. Павел с недоумением на эту
бледную шею поглядел. "Совсем парень тронулся, - подумал он. - В деревню бы
его, на отдых, а то умом ослабнет и всем другим. Он к тому же и не принц по
крови, непрестолонаследный. Белый весь какой, жалко парня..." - Павел
поискал глазами канцлера и деда Эдю, подозвал обоих.
- Милейшие, принц ваш родственник, если не ошибаюсь? - Дед от внука и
не думал отказываться, а дядя Георгий чуял, что гнев царя иссяк на Иване и
на Репине, тоже кивком признал племянника. - Давайте, пошлем его... на
отдых, на лечение? В деревню, на свежий воздух?..
- Безусловно, государь. Это пойдет ему на пользу. Рыбалка, хороводы.
Очень уместно. - Канцлер поддакнул, а дед кивнул.
- Так вот, - царь перевел взгляд на толпящихся у входа баб, жестом
приказал рындам не застить, и рынды растворились в воздухе. - Почтенные
Настасьи, прошу вас препроводить великого князя Романа к нашему августейшему
дяде, великому князю Никите! Пусть отдохнет князь у вас в деревне, свежим
воздухом подышит, с девками хороводы поводит, рыбку половит...
"Какие у него там с девками хороводы?" - только и успел мысленно
откомментировать канцлер свою же глупость, вспоминая физические особенности
Ромео. Но тут царь встал, давая понять, что больше он этими делами
заниматься не намерен. С живыми принцами разобрался, где хоронить покойного
- не его, царского, ума дело, хоть под забором с зубчиками. Тоню найти - вот
и весь приказ. Дальше - дела, дела, дела... Столько всяких дел в империи - а
император один, больше никак нельзя. Вот и приходится императору все дела
делать самому, с утра до ночи новые указы секретарю диктовать. Сколько на
часах? Опять куранты не подвели с вечера, ничего без присмотра оставить
нельзя... Но до шести пусть еще дневной секретарь поработает, потом вызвать
ночного, многоязычного, и вновь диктовать до остервенения: он заставит эту
сраную империю работать мозгами, а уж заодно и ногами, и руками, тоже мне
страна, сплошные золотые руки, да только растут почему-то из жопы, мать ее,
родину, туда и сюда, туда и сюда, туда и сюда...
А в мире тем временем надвигались, наступали и уходили в прошлое самые
различные события. Чего только не происходило!
Никакие кремлевские скандалы не могли прекратить обычного постреливания
в "горячих точках" планеты. Однако сейчас стрельба разразилась в такой
точке, которую обычно считали очень холодной: яростная битва разразилась аж
за восемьдесят третьим градусом северной широты. Сдерживавшийся так много
лет с помощью челночной дипломатии ОНЗОН, гренладско-канадский пограничный
конфликт в районе пролива Робсона все же вспыхнул пламенем настоящей войны.
Забытая Богом, а до недавнего времени не известная даже картографам Земля
Гранта, обросшая со стороны северного берега тяжкими шельфовыми льдами, где
немногие старожилы считают, что минус тридцать по Цельсию в конце апреля -
это для моря Линкольна совсем не холодно, стала внезапно таким местом, где
жарко и земле, и небу. Двадцать лет зрел здесь гнойник пограничного
конфликта и наконец-то лопнул. Гренландские танковые дивизии, составленные
частью из легендарных русских машин Т-72, частично из неуязвимых для
ракетного оружия сальварсанских самоходок, грузно переползли вечный лед
пролива Робсона, одолели эти две датские мили, если считать по-старому, а
если по-нынешнему, то двадцать километров - и вступили на скудную почву
острова Элсмир, который простодушные канадцы отчего-то не только считали
своей территорией, но и вообще посмеивались на гренландские угрозы оттягать
не только древнеинуитский Элсмир, не только все так называемые острова так
называемой королевы Елизаветы, но и Баффинову Землю до Гудзонова пролива
включительно, - если же Канада вздумает сопротивляться, то занять ее всю до
Аляски и до Ванкувера и превратить в гренландский протекторат. Канадцы
посмеивались. Элсмир - подарок небольшой, та же Гренландия, только площадью
в десять раз меньше, один бурый уголь, мох, белые медведи, моржи - на хрен
он великой Дании? Тогда, двадцать лет назад, датчане хозяйничали в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг