предвещает скорую поездку.
Водитель, однако, решил не огорчать ни тех, ни других. Выйдя из кабины, он
обошел вверенное ему имущество и снова забрался на свое законное место.
Затем он обошел автобус еще раз, в надежде узреть поблизости кого-нибудь
из коллег. Не повезло. "Ну, давай!" - в едином порыве чуть не кричала
толпа. Но водитель крепко обиделся на судьбу, вернулся в кабину, достал
газету, развернул и начал читать. Медленно и вдумчиво.
Заморосило. Затишочники снова скрылись за массивными дверями. Остальные
продолжали мужественно переносить выпавшие им невзгоды, не решаясь
раскрыть зонты, так как внезапная посадка означала бы самоубийство для
последних.
Наконец, газетный лист свернулся (оставалось только славить бога, что
водитель читал не "24 часа" с их внушительным объемом). Автобус фыркнул,
подкатил к узлу связи, а затем и к остановке, предусмотрительно оставив
расстояние для наиболее ярых студентов, готовых лечь грудью за удачную
посадку.
Толпа возликовала и ринулась вперед. Двери, вдавленные внутрь телами
первых рядов, распахнулись без вмешательства водителя, и счастливчики
заскакали по ступенькам вверх, удовлетворенно плюхаясь на заманчиво
свободные сиденья.
Меня плотно сжимали со всех сторон. Я практически не мог шевелиться,
только крепко вцепился в сумку, чтобы ее не унесло в какой-нибудь
водоворот. Стоявшие сзади надавили, желая непременно попасть в автобус, а
впереди уже образовалась пробка.
Почти все великие умы нашего института уже сообразили, что объем
предлагаемого к рассмотрению общественного транспорта далеко не
безграничен. Огромная сила воздействовала на мою спину. Ноги
самостоятельно сделали несколько шагов вперед и оказались по щиколотку в
воде неиссякаемого вышеупомянутого ручья. Рядом кто-то тихо ругался,
наблюдая, как рукав его модной куртки безупречно чисто снимал толстый слой
грязи с желтого корпуса. Не скажу, что эта картина подействовала
ободряюще, но тут толпа приподняла мое тело и занесла в автобус.
Двери захлопнулись, выкинув из салона парочку невезучих и оставив за
пределами умной машины три-четыре десятка менее расторопных субъектов.
Медленно-медленно автобус поехал к повороту. За ним устремилась парочка
чудаков, еще веривших в несбыточное. Но на их долю выпали лишь грязные
брызги.
- Серёга, ты носки промочил? - загремело над ухом.
- Не то слово, - мрачно раздалось из другого конца салона.
Оставалось перевести дух и немного успокоиться. Повертев левой ногой,
висевшей в воздухе, я опечалился, потому что изображать аиста в течении
ближайшего получаса было бы весьма утомительно. Но тут народ колыхнулся.
На мгновение образовалась щель... Взгляд отчаянно пробуравил переплетение
ног и наткнулся на кусочек чёрной резины. Я тут же бросил ногу в
освободившееся пространство и успел благополучно втиснуть её между
лакированной туфелькой и потрепанным московским "адидасом". У какого-то
бедолаги раскрылся дипломат, и пол-автобуса старательно топталось на
бумагах, покрытых длинными рядами формул. Над поверхностью людского моря
вскинулась подобно перископу рука с очками, повертелась и спряталась
обратно. Слева от меня кто-то подробно пересказывал сюжет "Техасской резни
механической пилой", справа шел деловой разговор о том, как полезно быть
миллионером. Я же, вцепившись в поручень, чтобы при повороте не оказаться
под ногами у собратьев по разуму, безуспешно пытался вспомнить модальное
управление, половину правил которого вытрясли из мозгов во время бурной
посадки.
Окончательно я пришел в себя, оказавшись в тихой и прохладной аудитории,
где мне и предстояло сдавать экзамен. Но, хотя аудитория встретила меня
пустотой, я не пожал лавры первенства. Более предусмотрительные люди,
приехавшие сюда на полтора часа раньше, уже успели застолбить сумками
задние парты, наиболее выгодные в стратегическом плане. Сейчас эти
счастливчики наверняка отправились на второй этаж, чтобы воочию
удостовериться, действительно ли открылся буфет.
Блажен, кто верует! И буфет, и читальный зал, и комнату отдыха начальство
обещало, когда наш курс дружно, по-коммунистически, трудился на отделочных
работах. Все позиции длинного списка обещаний так и остались красивой, но
несбывшейся легендой.
Мне оставалось приземлиться за вторую парту среднего ряда, где в назидание
потомкам кто-то выцарапал жизнеописания некоего Гологи:
"18.12.91. Голога напился.
26.12.91. Голога напился.
28.12.91. Голога завалил экзамен по физике.
Все! Ништец! Здравствуй, Советская Армия".
Ниже рукой какого-то доброго человека было добавлено:
"1.01.92. Голога повесился".
Не успел я посочувствовать разбившейся судьбе, как подбежали те, кто
несколько отстал от меня по дороге. Я тут же осведомился о состоянии их
носков и получил в ответ массу добрых слов в адрес водителя, его жены и
тех, кто два года назад придумал перевести наш факультет из главного
корпуса в столь отдалённые места.
Возвратились и ранее прибывшие. Оказывается, первые признаки буфета в лице
соответствующей таблички уже появились. Но дверь надежно приколотили к
косяку толстыми гвоздями. И завершающий этап воплощения мечты ещё ох как
далёк. Затем в аудиторию влетели добиравшиеся на попутках. Ровно в девять
появился сам преподаватель. Я не перестаю удивляться, как это они
умудряются приходить вовремя?
Протянув зачетку, я получил билет © 20 и, усевшись на место, погрузился в
мир сигналов, специальных фильтров и злосчастного модального управления,
которое значилось третьим вопросом. На сорок минут исчезло и лето, и
голубое небо с убегающими обрывками туч, и береза, приветливо тянущая
навстречу ветви, и солнце, освещавшее, впрочем, противоположную часть
корпуса.
Экзамен описывать бесполезно. Какие слова могут передать ту кропотливую
работу, когда каждая ячейка памяти проверяется на наличие информации, а
информация пытается либо удрать, либо выявить полное несоответствие
выбранной теме. Из найденных крупинок старательно выстраивается
конструкция ответа, а провалы недостающих знаний маскируются громкими
фразами или отвлеченными рассуждениями. Чья голова не погружалась в эти
адские муки, вряд ли поймет суть плоских слов.
Гораздо легче представить то летящее чувство, когда вываливаешься в
коридор, сочувственно кивая тем, кто только готовится вступить на тропу
мучений.
"Ну, как?" - посыпались вопросы. "Пятерка!" - выдохнул я и сразу полез в
зачетку, чтобы убедиться, не ошибся ли, не принял ли желаемое за
действительное. Нет, никуда она не делась! "Отл." стояло на нужном месте.
Фортуна не забыла улыбнуться мне и позволила еще семь месяцев получать
максимальную стипендию, что по нынешним временам совсем не вредно. От
радости хотелось подпрыгнуть, но я вовремя вспомнил, что являюсь солидным
человеком, уже за гранью четвертого курса Политехнического института. Да,
четвертый позади!
Я вышел из полутьмы коридоров корпуса на залитый солнцем асфальт и
медленно побрел к автобусной остановке, впитывая мгновения счастья. Вокруг
взмывали в небо сосны. Там партизанскими тропами брело на позицию атаки
новое поколение клещей. По крайней мере, об этом недвусмысленно
предупреждал плакат, откуда бдительно взирал наглухо застегнутый и
затянутый в капюшон студент. Спереди к нему подкрадывалось громадное
насекомое, ползущее по надписи "Осторожно - клещи!" Я решил, что на
обороте весьма логично смотрелся бы плакат противоположного содержания:
улепетывающий во все лапы клещ, и разъяренный изголодавшийся студент,
бегущий по надписи "Осторожно - студенты!".
Подошвы кроссовок упруго пружинили по асфальтовой дорожке, которую
укладывали на декабрьский снег. Не слишком маленькая часть студентов
утверждала, что покрытие сойдет вместе со снегом. Остальные ставили на
нерушимость серой полосы. Однако ставки ушли впустую, асфальт не исчез, а
только потрескался. Зато времена, когда сотни ног ежедневно месили грязь и
протаптывали в радиусе ста метров окольные тропинки, безвозвратно канули в
прошлое и вспоминались разве что с улыбкой.
Упорные солнечные лучи настойчиво пробивались сквозь густую хвою.
Обстановка была донельзя торжественной. А я пытался запомнить бегущие
секунды навсегда, потому что им уже не суждено повториться. Последняя
летняя сессия. Ровно через год я буду защищать диплом. Но окончание учебы
пока маячило в туманном будущем. А я с совершенно пустой головой
продвигался к остановке среди могучих деревьев и радовался каждому
мгновению.
Глава третья
The Lucky One (Anti)
Life is a dream, the lucky one, the lucky one.
O, life is a dream...
То, что на изучаемом им языке звалось глазами, внимательно уставилось на
нечто, вполне соответствующее слову "манускрипт". Но не черные значки
разбегались по белому фону. Нет-нет. В призрачной воронке с расплывчатыми
границами змеился рой голубоватых звёзд, постреливающих крохотными, едва
различимыми искорками. Впрочем, что нелепо расставленные значки на светлой
плоскости, что комбинации звёзд в вывернутом пространстве - и те, и другие
хранили в себе знания. Следовало только прочитать их, осмыслить, вырвать
из ненужных переплетений рациональное зерно и зафиксировать выводы. Что на
плоскости, что в вывернутом пространстве.
Но осмысливать не хотелось.
Знания, покалывающие волнующими иглами новизны, более не возбуждали, не
тянули узнать, что там скрыто дальше, что на следующей странице, в какую
комбинацию выстроятся загадочные звёзды в грядущий миг. Однако,
покалывание никуда не делось. Только теперь оно являло собой обиду. В
терминах мира, чей язык изучал хозяин того, что звалось глазами. И глаза
эти не спали.
Наблюдающий за круговоротом звёзд вывернутого пространства не должен был
обижаться. Это чувство было неведомо ему ранее. Как и все остальные
чувства. Кроме ледяного величия и чего-то неуловимого, необлекаемого в
мантию слов. Того, что не давало упокоиться в довольстве безмятежного
существования и звало что-то делать, пробиваться к каким-то свершениям.
Неведомо зачем, но пробиваться.
Быть может, в миг свершения всё и прояснилось бы.
Но кто мог назвать великим свершением изучение ненужного языка?
Только тот, кому не положены свершения высшего плана. Кому нет права на
подвиги, тот вынужден довольствоваться мелочами и раздувать их до уровня
подвигов в своём сознании. Незаметных для остальных, но значимых для того,
кто их совершил. Но в тёмные минуты прозрения подвиги оборачивались
величинами, стремящимися к нулю, по сравнению с тем, что суждено было
вершить другим. И тогда донельзя хотелось забыть обо всём и упокоиться. Но
что-то неведомое протаскивало сознание сквозь мгновения слабости и
отчаяния и заставляло заниматься дальше. Хоть чем-то. Пусть даже изучением
никому не нужных языков.
Наблюдающий заставил звёзды крутануться и вычленил два слова. "Заноза" и
"лотерея". Первое зудело, раздражало и покалывало. И в покалывании снова и
снова сквозила обида. Пока ещё не прикреплённая ни к чему. Зато второе
слово будоражило и заставляло забыть о первом. Оно обещало. Обещало много.
Обещало столь много, что это "много" даже не могло выстроиться в сознании
наблюдателя в связную конструкцию. "Много" заполняло весь мир. "Много"
готовилось прорвать его, раскрыть, поглотить ближайшие миры и переплавить
их в нечто, что навсегда заставит забыть покалывания того, что зовётся
"обида".
Второе слово обещало, но не гарантировало.
Потому что оно обещало ВСЕМ.
И ВСЕ шли за ним.
А кое-кто получал подарки. То, что не заслужил, но вот оно нашлось, само
выткалось из воздуха, скользнуло из прохладно-шелковистых рук судьбы и
упало в сущность счастливчика, чтобы там раскрыться гаммой ранее
неизведанных ощущений. Древние балы, величественные походы, острые лучи
звёзд чужих миров. Сладостный ветерок, колышущийся в той вселенной, что
внутри, вдруг взрывается неукротимым ураганом и заставляет ту вселенную,
что снаружи, опрокинуться и вывернуться дорогой, по которой суждено пройти
только тебе.
И этих кое-кого было намного меньше, чем всех.
И даже им доставались далеко неравноценные подарки. Кто-то получал счастье
яркое, но короткое, как мгновение. Кто-то завладевал светлой памятью тех,
что шли следом. Кому-то доставался новый, прекрасный мир, отлитый
исключительно по его размеру. А для одного... Всего лишь для
одного-единственного счастливчика раскрывались ворота чего-то совершенно
грандиозного.
Грандиознее, чем замок Чёрного Короля.
Последняя мысль была кощунственной. В тот промежуток времени, что
бесследно истаял ещё вчера, она показалась бы страшной, пугающей,
заставившей забыть обо всём и отказаться. Согласиться на покой и
довольство. Но теперь внутри плескалась зловещая сладость, которая не
давала отторгнуть это коварное размышление. Тающая сладость переплелась с
покалывающей обидой в невыразимый коктейль, который лихорадил и заставлял
забыть обо всём, только бы ещё мгновение понежиться в его заманчивых
волнах.
Хоть и сладкая, но всё же обида. Потому что это неимоверно грандиозное
обещалось ВСЕМ. Каждый мог получить ЭТО. И шанс достаться размышляющему об
этом шансе был микроскопичен. Он был настолько мал, насколько велико было
то, что звалось ВСЕ.
У каждого был шанс. Каждый мог взять...
Что?
Наблюдатель призадумался. Слово "лотерея" утратило центрирующую сущность и
превратилось в дополнение, а ось ткущегося мира спешило заполнить новое
слово, только что подсказанное мерцающими звёздами знаний.
Лотерейный билет...
Один-единственный шанс из бесконечности.
Но были и те, чьи шансы смотрелись весьма прилично. Те, кто мог взять не
один лотерейный билет. Те, кому ПОЛОЖЕНО несколько билетов. И чем яснее
представлялись наблюдателю образы тех, кому ПОЛОЖЕНО, тем большую власть
обретала плещущаяся в его сущности сладкая обида.
Следовало повернуть дело так, чтобы обладатели прав на лотерейные билеты
утратили свои права. Следовало вывернуть мир.
И если право взять билет получали не правители, не вершители и не
верховные военноначальники. И даже не простые воины. И уж тем более не
обыватели. А, скажем, те, кто изучает переплетенье миров.
И не всех миров, а лишь ближайших...
И не просто миров, а наполняющие их языки...
То, что звалось ВСЕ, нисколько не уменьшилось. Уменьшалось лишь число
лотерейных билетов. Когда их будет ровно один, ворота грандиозного
откроются перед тем, кто возьмёт именно этот билет.
Ворота такого, что грандиознее замка Чёрного Короля.
Мысль совсем не казалась крамольной.
Кем было то, что стало Чёрным Королём. И кем оно стало тогда, когда мир
уже не смог вместить эту сущность. И пришлось шагать вниз...
Наблюдатель, ещё вчера видевший себя пылинкой по сравнению с тем, что
казалось ему необозримым и неизучамым, теперь глядел на смутный образ
Чёрного Короля со стороны. И почти наравне. И знал, что завтра этого
"почти" уже может не быть. И этот взгляд ему нравился. Взгляд смягчал
обиду и усиливал сладость. Он обещал, что когда-нибудь обида достанется
ВСЕМ остальным.
Обещал, но не гарантировал.
Гарантии заключались в лотерейном билете. Гарантии незыблемые, если
сделать всего один билет.
Вот только что представлял собой этот билет?
Звёзды вывернутого мира складывались в сменяющие друг друга понятия. Перед
тем, что звалось глазами, крутились искристые комбинации, поясняющие
глубины значений всё новых слов. "Поживка", "пожня", "пожог", "поза",
"позабросить", позади", "позванивать", "позволить", "позвонок", "поздно",
"позёмка", "позиция"...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг