- Тише, длинноволосые! Суд еще не закончился, - поднимаясь с камня,
остановил их старец, восседающий посредине. - Решать будем после, а сейчас
пусть скажут сами эти... Скажи, женщина, почему ты впала в грязь и грех с
этим мужчиной? - не глядя на подсудимую, спросил он. - Может быть, муж
твой плохой, не годится для брачной жизни? Или же твой Могучий отрекся от
своих заблуждений и признал правду Тха-Онгуа?
Все насторожились. И хотя это была обычная судебная формальность,
предусмотренная "Первозаповедью" для таких случаев, тем не менее толпа
жадно уставилась на преступницу, ожидая ее ответа. Но она, по-видимому, не
только не поняла, а даже не расслышала ответа.
Который, однако, было необходимо получить.
- Отвечай! - присоединился к судье каноноревнитель.
Искусанные губы женщины слабо пошевелились, но и слабенький шепот в
абсолютной тишине был отчетливо слышен:
- Джех, Джех... Скажи же им, Джех... Лицо Могучего передернулось, рыжие
волосы встали дыбом.
- Руки развяжите, чур-рки захарчеванные! - Он, оказывается, неплохо владел
нгандуани, разве что слегка пришепетывал. - Совсем озверели, да? Я ж в
Машке братве все расскажу, - глаза его сверкнули, - вам, козлы, Дугермез
раем покажется! - Теперь он обращался уже только к обер-оперу: - Кирила
Петрович, батяня, глянь, что чучмеки с моей скво вытворяют! За что? Может,
у нас с Шуркой любовь! Может, я ее с собой на Ундину забрать хочу?
При упоминании Ундины женщина встрепенулась. Крис Руби, мало что понимая в
происходящем, до сих пор предпочитал помалкивать в предвидении грядущих
переговоров. Но отчаянные крики поселенца пропустить мимо ушей было
невозможно.
- Господин обер-опер, сделайте же что-нибудь!
- Да уж, видно, пора... - невозмутимо буркнул Мещерских.
Натянув потуже фуражку, он отцентровал ее так, что кокарда оказалась
строго над переносицей, одернул куртку и надул щеки.
- Ты, Джек Кеннеди, заткни хлебало, с тобой у меня особый разговор
впереди! - Рык его рухнул на , толпу, вмиг погасив гам. - А вы, люди, цыц!
Я сказал: цыц! Погалдели, и будет! Слышите? Слушали все.
- В ваши дела я никогда не лез, - продолжал обер-опер, несколько сбавив
тон. - Это всем ведомо. Так?
Никто не оспорил.
- А только тут, братцы вы мои, уже не ваши дела. - Мещерских развел
ручищами, как бы извиняясь. - Джеймс Сайрус Кеннеди есть гражданин
Галактической Федерации, следственно, туземной юрисдикции отнюдь не
подлежит. Как и законная супруга его, Кштани, - обер-опер осенил себя
крестным знамением, - во святом крещении Александра Федоровна. Так что,
граждане аборигены, попрошу расходиться! А ты, Ваяка, - он повернулся к
М'бууле М'Матади, по-прежнему молчаливому и бесстрастному, - балуй-балуй,
да знай меру. Ну-тка, скажи им, пущай уймутся, не то... Ты ж меня знаешь!
Князь, похоже, нисколько не сомневался, что ему ответят.
Действительно, изваяние ожило.
- Я знаю тебя, мьенту О'Биеру. Многие здесь знают тебя. И чтут. Ибо ты
справедлив. Зачем ты обращаешься ко мне? Я, М'буула М'Матади, здесь такой
же зритель, как ты. Судят люди. Их и следует спрашивать. - Пылающие очи
чуть сдвинулись влево. - Что ответишь защитнику ты, мудрый ийту?
- Защищать их незачем, - гневно вскинулся каноноревнитель, - да и от чего
защищать?.. От собственной грязи и от греха спасет один Тха-Онгуа, но она,
эта нечестивица и блудница, забыла и Творца, и "Первозаповедь", и обычаи
предков, а он, презренный, даже и не желал знать! Ты мог, - он резко
повернулся к притихшему поселенцу, - ты мог уйти в степь, припасть к ногам
Сокрушающего Могучих, и свет Творца воссиял бы над тобою! Тогда ничто бы
не мешало тебе, открыто придя в поселок, просить почтенного супруга
уступить тебе женщину, а он, подумав, назначил бы выкуп. Так поступают
честные люди! Не правда ли, уважаемый Йайанду?
- Верно, - кивнул потерпевший. - Дети Творца всегда договорятся.
- Но нет, ты поступил иначе! Как гхау, вы удовлетворяли свою похоть, как
гхау, вы и умрете, - гневно завершил ийту.
Вздох, тяжелый и протяжный, прошел над толпой. Старец в зеленой повязке,
опираясь на костыль, поднялся на ноги.
- На основании заветов "Первозаповеди" и по воле Тха-Онгуа, открытой нам
устами М'буулы М'Матади, эти грязные животные подлежат позорной смерти в
ямах. Каждый Истинно Верный, каждый мужчина и каждая женщина,
присутствующие здесь, с чистым сердцем и с твердой верой должны кинуть
камень в них. Мужчины - в негодяя Могучего, опозорившего честь людей с
берегов Уурры и хижину почтенного Йайанду. Женщины - в блудливую
потаскуху, забывшую Творца, мужа и закон. Ведите их, и да свершится суд по
воле Тха-Онгуа.
Толпа задвигалась.
Шевельнулись и оцепенело стоящие осужденные.
Рыжий поселенец, отчаянно брыкаясь, выкрикнул что-то, чего не смог
разобрать Крис, но отлично понял Мещерских. Но двинуться на выручку уже не
смог: толпа сжала круг, плотным кольцом окружив землян.
Джек Кеннеди яростно отбивался, выкрикивая ругательства на лингве и на
нгандуани, пытался вырваться из десятка рук, отрывающих его от вопящей
женщины.
- Только теперь понял, что перед Творцом все равны? - усмехнулся ийту. -
Продолжайте, люди, М'буула М'Матади смотрит на вас!
Две женщины вытолкнули вперед осужденную, а третья, пожилая, с сухим и
морщинистым лицом, стала остригать ее пышные волосы большими, грубо
сделанными ножницами, которыми по весне стригут мбэбэ.
Могучего, упиравшегося и пытавшегося ногами отбиться от схвативших его
мужчин, поволокли к яме, вырытой у дороги. Вторая чернела рядом. Темные
неширокие дыры, локтей по шесть-семь глубиной, с краев которых еще
осыпался песок. Сырой запах приречной земли шел от влажной ямы. По обе ее
стороны уже выстроились мужчины, разбирая камни из заранее насыпанной горы
камней; тут были острые обломки гранита, и круглые булыжники, и собранная
подростками крупная речная галька, и большие, величиной с некрупную мйау,
куски черного камня, принесенные из оврага.
У второй ямы толпились старухи, нетерпеливыми возгласами подгоняя
обступивших блудницу женщин.
- Батя-а-аня! - в крике уже не было угрозы, только дикий страх.
Обер-опер рванулся изо всех сил, но тщетно. Джек Кеннеди еще раз попытался
вырваться, но связанные руки мешали ему. Он тяжело вздохнул и затих,
обводя мужчин затравленным взглядом. На миг все замерло. Потом стоящий
позади него крепыш пихнул поселенца в спину, другой поддал коленом, и
Могучий с глухим воплем свалился в яму. И тотчас же туда полетели камни...
Били все: и старики, и молодые; бросали судьи и каноноревнитель,
мальчишки, калеки и даже семеро Инжинго Нгора из свиты Сокрушающего
Могучих, люди чужие в этих местах и не знающие никого из здешних. Вне
общего безумия остались только зажмурившийся Крис, багровый от ярости
Мещерских и меленько крестящийся Ромуальдыч.
Только М'буула М'Матади пребывал недвижен; руки его симметрично лежали на
коленях и белый огонь, то вспыхивая ослепительными молниями, то
приуга-Gaa, горел в немигающих очах...
Вопли стихли, а камни все летели в яму. Женщина в ужасе закрыла лицо
ладонями, но ей развели руки.
Родная мать с ненавистью подтолкнула ее к яме, другая женщина, некогда
принявшая ее из материнской утробы, толчком в подбородок приподняла
опущенное к земле лицо.
- Смотри, потаскуха, любуйся, каков теперь твой Могучий!
Осужденную бросили в яму, и град камней посыпался на нее.
Били только женщины и дети. Мужчины молча и сурово стояли осторонь,
исподлобья разглядывая орущих, яростно швыряющих камни женщин...
- Все кончено. Обе свиньи забиты камнями, их грязные тела зароют после
наступления тьмы далеко за частоколом ймаро, - сообщил ийту, почтительно
кланяясь М'бууле М'Матади.
- Тха-Онгуа лучше нас знает пути жизни и смерти. Поступайте с телами так,
как велит "Первозаповедь", - тихо ответил тот.
И вновь заледенел.
- Пусть Могучие приблизятся! - выкрикнул один из желтоповязочной свиты. -
Посланник Творца будет говорить с ними.
Толпа расступилась.
- Ты, пришедший из большого поселка за Ууррой, слушай слово Сокрушающего
Могучих! - толмач обращался к Руби на прекрасной лингве, не обращая
внимания ни на обер-опера, ни тем паче на Ромуальдыча. - Говорящему с
Тха-Онгуа известно, зачем ты пришел. Ты прислан сказать, что все прощено и
забыто, что М'буула М'Матади может вернуться к престолу Подпирающего Высь,
- бронзу тона согрела насмешка, - и снова стать его Левой Рукой. Ты
намерен пригрозить яростью Большого Могучего и гневом
Великого-Могучего-Который-Далеко. Ты хочешь потребовать, чтобы Инжинго
Нгора не разрушали тропы Железного Буйвола и не увозили в степь твоих
сородичей, обидевших людей нгандва. Посланник Творца, Говорящий с
Тха-Онгуа, говорит тебе: нет, нет и нет. Уезжай прочь!
Миссия прервалась, не начавшись.
Досадно.
Но на такой случай у Кристофера тоже имелся довод. Ultima, так сказать,
ratio regis (Последний довод королей (лат.).) и полномочных представителей.
- Князь, вы при фильтрах? - озабоченно шепнул Руби.
- Валяйте, чего уж там. - Мещерских крутанул ус. - Мы с Ромуальдычем ко
всему привычные.
Крис резко выбросил вперед руку.
На ладони расцвел слепящий, исступленно-белый цветок, и яростный грохот,
раскидав по небу тучи, бросил ничком наземь перепуганных жителей Ткумху,
но желтоповязочники устояли, позволив себе разве что почти незаметно
вздрогнуть. Лишь двое, стоящие как раз напротив Криса, отшатнулись,
непроизвольно втянув головы в плечи.
- Это младший брат грома, который придет покарать вас за дерзкую
непокорность, - торжественно объявил Кристофер Руби.
М'буула М'Матади не пошевельнулся, и взор его по-прежнему был устремлен
куда-то вдаль. Только когда всхлипы угасли, а шевеление в людской массе
понемногу сошло на нет, он вдруг спокойно и бесстрастно, но с холодной
угрозой сказал:
- Огенде и Ут-Камайя!
Двое из приближенных склонили головы.
- Внемлем твоим словам, Сокрушающий Могучих!
- Ты, Огенде, был среди тех, кто опустил лестницу в мою позорную яму. Ты,
Ут-Камайя, одним из первых преклонил колена перед правдой Творца и убедил
односельчан следовать за мною. Твоя сестра греет мое ложе, и я ел кашу
харри у твоего очага.
- Мы верные слуги Тха-Онгуа и твои. Сокрушающий Могучих.
- Поэтому я благосклонен и милостив к вам. Отправляйтесь тотчас же на
скалу Айпах и бросьтесь в омут, - все так же спокойно приказал М'буула
M'Maтади.
Кристоферу Руби показалось, что все присутствующие вдруг затаили дыхание,
такая тишина повисла над полем. Наконец молчание нарушил один из Верных,
тот самый, что говорил с толпой, объявляя начало судилища:
- Твоя воля - это воля самого Тха-Онгуа. Но позволь, о М'буула М'Матади,
понять твой приговор, дабы уходящие в Высь приободрились, а остающиеся на
Тверди смогли объяснить сородичам твою мудрость.
Медная маска вновь чуть дрогнула.
- Огенде и Ут-Камайя покрыли позором всех Истинно Верных. Когда этот юнец
сотворил гром, они в испуге пригнули головы.
Огенде и Ут-Камайя, бледные настолько, насколько может быть бледен
уроженец берегов Уурры, распластались в пыли, сложив руки на затылках,
потом молча поднялись и удалились к утесу.
Никто из желтоповязочных не взглянул в их сторону.
- Хорошо, если бы Могучие знали, как по воле Творца караем мы, Инжинго
Нгора, даже самых преданных и благочестивых, когда им хотя бы на миг
изменяет сила духа, - так же спокойно продолжал М'буула М'Матади. - Но
меня не занимают мысли омерзительных, вспарывающих грудь Тверди. И
глупцов, которые слишком надеются на прирученный гром. Слушай меня,
посланец обреченных! - Холодный белый огонь впился в глаза Криса, и не
было никакой возможности отвести взгляд. - Я оставляю тебе жизнь. Но не
даром. В уплату ты расскажешь там, откуда пришел, обо всем, что видел. Ты
скажешь свинье, именующей себя Подпирающим Высь, что у него еще есть время
прийти и поцеловать мне ногу; тогда я позволю ему дышать. Но пусть помнит:
время течет быстро. - Огненный взор приугас. - Своим сородичам, которые не
сделали плохого, ты скажешь: Тха-Онгуа готов усыновить их, а если они не
желают увидеть свет, Творец дозволяет им убраться прочь, в Высь, из
которой вы, Могучие, явились. Но пускай не забывают: выбор следует сделать
до исхода месяца высоких трав. Потому что, запомни и передай это пославшим
тебя, тогда мы перейдем Уурру и зажжем пламя жаахата на том берегу. Прочь!
Он перевел взгляд на обер-опера и-о чудо! - заговорил на ломаной лингве,
жестом приказав толмачу умолкнуть:
- Мьенту О'Биеру! Много весен обитаешь ты рядом с людьми нгандва, и власть
твоя велика. Но никто не может сказать, что хоть раз ты сошел с пути
правды, ни по ошибке, ни ради выгоды. Если совершал зло человек нгандва,
ты надевал на него железные браслеты, и он уходил туда, откуда не
возвращаются. Если скверно поступал кто-то из Могучих, ты не пытался
оправдывать его, не искал виновников среди беззащитных нгандва. Ты
разнимал враждующих. Ты защищал обиженных, даже если обидчиками были твои
сородичи... - Голос его был невероятно мягок. - Нынешней ночью мне было
видение. Творец говорил со мною и сказал: О'Биеру, сам того не ведая, уже
пришел к свету! Признай же, честный мьенту, себя сыном Тха-Онгуа, поцелуй
ногу Того-Кто-Слышит-Голос-Творца, поклянись в верности и встань по правую
руку мою!
Толпа, уже вполне пришедшая в себя, восторженно ахнула.
Поведя головой, обер-опер нашел взглядом Криса, стоящего в кольце
плечистых молодчиков. Подмигнул.
Привычно отцентровал фуражку.
- Ты тут, пацан, говори, да не заговаривайся, - он всхохотнул, и Кристофер
Руби с ужасом осознал, что хохоток не наигран. - Ностальжийские ровсы
присягают единожды. И ты мне не Президент. Наш Президент - Даниил
Александрович, а ты, Ваяка, вор и самозванец!
Сделалось очень тихо и жутко. Первым опамятовался Ромуальдыч.
Растолкав людей нгандва, он вырвался вперед, к обер-оперу.
- Батюшка Кирила Петрович! Не упрямься! Что тебе стоит? Плюнь да поцелуй у
злод... (тьфу) поцелуй у него ножку!
Охнул, заметался обезглавленной курой и рухнул в ноги М'бууле М'Матади,
задирая мокрое от слез лицо.
- Отец родной! Что тебе в смерти барского дитяти? Отпусти его; за него
тебе выкуп из Козы пришлют; а для примера и страха ради вели повесить хоть
меня, старика!
Ттай сверкнул в воздухе, но уголок губ М'буулы М'Матади воспрешающе
дрогнул. Старика подхватили и отшвырнули обратно в толпу.
- Пусть так, мьенту О'Биеру. - Сокрушающий Могучих по-прежнему говорил
сам, но теперь в голосе его тоже звенело белое пламя. - Воля Творца
непреступима, хочешь ты того или нет. Я предложил тебе стоять по правую
руку мою, но ты отказался. Теперь я не предлагаю. Я говорю: мой верный
Г'Хавно, луну назад объевшись кхини, захлебнулся черным поносом; мне нужен
новый чесальщик пяток из рода Могучих, и очень хорошо, что им станешь ты.
Эй, Инжинго Нгора! Наденьте на него ошейник!
Пятеро в желтых повязках двинулись вперед, двое - с копьями на изготовку,
трое - с обнаженными ттаями.
Поселковые отшатнулись, расширив круг.
Кирилл Мещерских выпрямился.
Он сразу же понял: это конец. Ему уже не суждено дождаться дивидендов по
акциям, он не вернется на Ностальжи в блеске богатства и славы, не
отстроит Слащевку, не выкупит Кутепово и не пожертвует собору Святого
Лавра Корнильского в Санкть-Первопоходбурхе новый алтарь, у которого
потомки могли бы молиться за упокой души его основателя.
Понял он, что уже никогда не сможет даже мечтать о руке милой Поленьки,
меньшой из семи дочерей дражайшей Пелагеи Филимоновны, гражданской вдовы
арматора Эпаминондоса Онанизиса.
А еще обер-опер знал наверняка: поселковые не станут вязать его, даже если
им прикажут. Желтоповязочников же не более полутора десятков. Этого
слишком много, чтобы отбиться. Но мало, чтобы взять его живьем.
Он, столбовой ровс, прямой потомок Синеуса по отцовской линии, не будет
бегать на поводке у стремени оборзевшего малолетки Ваяки...
Плохо, конечно, что кобура пуста.
Ну что ж делать: как легло, так легло.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг