Князь Мещерских перекрестился, вырвал из ножен шашку и, сделав глубокий
вдох, словно собирался нырнуть, пошел навстречу осторожно подступающим
Инжинго Нгора...
* * *
Кхарьяйри. День окончательных решений.
Каждый мальчишка дгаа грезит подвигами, но не всем посчастливилось
родиться в Дгахойемаро, главном поселке потомков Красного Ветра, где живет
дгеббемвами, великий вождь горцев, и его грозные, но добрые и мудрые
воины. К ним можно подойти, напроситься на испытание и, если повезет,
стать при ком-то из них вестоношей-отшло, а то и тлаатли, мальчиком,
подносящим копья.
А в глухомани, среди Черных Трясин, подносить копья некому.
Еще вчера Квакка-Лягушонок мог лишь бормотать наизусть песни сказителей,
не смея и мечтать о встрече с героями своих снов. Сейчас они совсем рядом
- и храбрый Мгамба, чей лик подобен черной луне, и М'куто-Следопыт, словно
бы парящий над тропой, а тот, кто несет Квакку на широких плечах, крепко
ухватив за щиколотки, - конечно же, H'xapo, славный на всю сельву Убийца
Леопардов, правая рука нгуаби. Тут и сам Пришедший-со-Звездой. Его нельзя
не узнать: светлые глаза, густая рыжая борода, кожа, докрасна опаленная
солнцем гор.
Как мечтал Квакка-Лягушонок увидеть их всех наяву! Но сейчас он отдал бы
все, даже заветный зеленый камешек, только бы оказаться не на плечах
знаменитого воина, а в своем родном Кулукулу, затерянном среди зыбучих
дрягв Черной Топи...
Квакку трясло от ужаса.
Ему было гораздо страшнее, чем вчера, когда старшие послали его к взрослым
воинам, велев отвлечь их плачем и стонами. Конечно, он боялся, но стыд
показаться трусишкой пересиливал страх, а потом оказалось, что воины
совсем не злы и не хотят обидеть его, маленького и беззащитного. Наоборот,
они принялись участливо расспрашивать Лягушонка, но расспрашивали совсем
недолго, потому что оба упали, задергались и посинели, и в тот же миг по
тропе помчались быстрые тени; одна из них мимоходом хлопнула малыша по
плечу, и на место страха пришла гордость: теперь он, Квакка, - тоже воин!
А потом стало так шумно, суматошно, весело, что не было времени бояться. И
только уже утром, когда он плелся по тропинке, все больше и больше
отставая от своих, страх пришел опять, потому что, как ни скулил он,
волоча потянутую ногу, никто так и не оглянулся, даже брат Брекка...
Он забился в мокрые кусты и свернулся клубочком, дрожа от рассветной
сырости, боли и одиночества, а где-то в груди ползала склизкая змейка,
остро покусывая сердце; время от времени перехватывало дыхание, губы
тряслись, и Квакка понял, что хуже этого страха уже не может быть ничего,
он думал так до тех пор, пока не пришел рассвет и вместе с рассветом -
песий лай, такой хриплый и злобный, что Лягушонок вдруг перестал быть.
Но не навсегда.
Хмурые бородатые воины не дали собакам его съесть. Они отнесли Квакку
туда, где прошлым вечером он стал воином, и там, среди тлеющих обломков,
Лягушонок сперва увидел растерзанные женские тела, а потом понял, почему
Брекка не подождал его. Брата не было среди уходивших. Брат лежал здесь
вместе с Рыбцом, Мальком и близнецами-забияками из соседнего
Кулукулу-на-Сваях. Квакка узнал их сразу, хотя все шестеро страшно
обгорели, а из груди каждого торчали глубоко вбитые колышки, словно Брекка
и прочие были не павшими в честном бою воинами, а ночной нечистью. Вот
тут-то и узнал Квакка, что такое настоящий ужас. Его о чем-то спрашивали.
Он не мог говорить. И чем дольше он закатывал глаза и стучал зубами, тем
мягче становились лица воинов. Кто-то погладил Лягушонка по голове, кто-то
сунул ему кусок лепешки, но есть он тоже не смог, зато вдруг вспомнил
Немака И, которого три лета назад хватал большой крокке. И сумел
вырваться, но перестал говорить, и теперь с ним все ласковы, хотя раньше
собирались утопить за кражи улова из чужих сетей.
Квакка не хотел, чтобы чужие дядьки уложили его на гарь и вбили в сердце
колышек, как бедному Брекке. Он обещал бабушке обязательно вернуться. С
подарком. Воину не пристало обманывать бабушку.
Значит, нужно онеметь.
Навсегда.
Как И.
И Лягушонок онемел.
Даже когда появились герои его снов, даже когда сам нгуаби, ухватив его за
плечи, кричал: "Где Вождь? Ты видел Вождя? Хоть кивни, если видел!" -
умный Квакка не вымолвил ни слова...
Подвывал, закатывал глаза и слушал.
Сейчас, восседая на плечах Убийцы Леопардов, Лягушонок пытался и никак не
мог унять мелкую ледяную дрожь. Старшим неслыханно повезло: внезапный
пожар прервал ночные забавы, и они успели уйти. А местным очень не
понравилось то, что они делали в поселке. Но его, онемевшего от ужаса, не
обидели. Наоборот, напоили соком и даже заставили все-таки съесть ломтик
лепешки. Потому что он маленький, ему только десять весен, над его бровями
нет еще родовой насечки. Квакка нем, но не глух! Бородатые дядьки с
копьями сказали воинам нгуаби, пришедшим позже, что он, Лягушонок,
наверное, сынишка одной из тех страшных мертвых женщин. И могучий Мгамба
ответил: может, так, а может, и нет, но они заберут малыша с собой. В
большом поселке Кхарьяйри, сказал Мгамба, есть хорошие знахари, умеющие
снимать Затыклу Назигда - печать молчания. И быстроногий М'куто
согласился: правильно. Все насечки и обереги убийц уничтожил огонь. А
мальчишка наверняка что-то видел и что-то слышал, если расспросить его
умно и без спешки, можно будет понять, кого искать и кому мстить. Конечно,
недобро усмехнулся Следопыт, лучше было бы попытать самих ночных нелюдей,
вернув их на время с Темной Тропы. Жрецы Кхарьяйри умеют это. Но, как ни
жаль, уже поздно: воины, пришедшие первыми, поспешили пробить колышками
поганые сердца...
Адгаангуаби и огромный H'xapo ничего не сказали.
Только переглянулись.
И Квакка понял: немой или нет, он пропал.
Могут ошибаться хмурые, чем-то рассерженные бородачи. Могут обмануться и
воины нгуаби, даже такие славные, как силач Мгамба и М'куто-Следопыт. Но
смешно даже думать, что кто-то сумеет ввести в заблуждение
Пришедшего-со-Звездой или беспощадного Убийцу Леопардов, за особую ярость
в бою прозванного Сержантом...
Они знают про него все.
Но ведь тогда они должны знать и то, что маленький Лягушонок ни в чем не
виноват. Он просто не хотел всю жизнь рыбарить на болотах. Он уже был
Ква-Икринкой и ходил с удочкой, потом Кваком-Головастиком - и бил двузубой
острогой донных усачей. А скоро Квакка-Лягушонок, умеющий ставить перемет,
выучится таскать сеть, станет Юрким Лягухом - на веки вечные, до самой
смерти, и не бывать ему ни Бакланом, ни даже Селезнем, а уж тем более не
носить гордого имени, придуманного некогда бабушкой и сладко звучащего в
снах: Громокипящий Кергуду.
Не может быть, чтобы это было правильно.
Вот почему, когда Брекка, старший брат, сказал отцу, что уходит в
Дгахойемаро, где станет воином самого дгеббемвами, который раньше звался
Дгобози, а нынче взял имя Ккепе Лю т'Та, Багряный Вихрь, печень Лягушонка
дрогнула. Пусть он младше Брекки на три с половиной весны, но ничем не
хуже! И взрослые двали, пришедшие из самого Дгахойемаро собирать ватажку
болотников, осадили друзей Брекки, поднявших было на смех малыша Квакку:
для храброго нет запретов, сказали они, пусть идет с нами, если он
докажет, что готов отвергать ложные табу, как положено истинному дгеббе,
Багряный Вихрь примет его в воины наравне со старшими.
И он вел себя храбро, достойно, как подобает воину. Он один одолел двух
вражеских стражей, и не беда, что не силой, а хитростью: хитрость на тропе
войны - не подлость, а доблесть! А женщин он совсем не трогал, и даже
когда старшие в награду за доблесть дали ему нож, он крепко-крепко
зажмурил глаза и ударил только тогда, когда Брекка начал дразниться! И
потом, он никак не мог убить ту старуху... как же можно убить с закрытыми
глазами?.. но все равно, когда в лицо плеснуло теплым, брат сразу перестал
насмехаться, хотя Лягушонка вырвало прямо Брекке под ноги...
Теперь Квакка не рыбарь, а воин, ничем не хуже Убийцы Леопардов, только
гораздо меньше, иначе большие двали из Дгахойемаро не наградили бы его
красивым ожерельем, которому наверняка обрадуется бабушка!
За что же убивать малыша Квакку, который ни в чем не виноват?!
Пусть отвечают старшие. Ведь это они сманили Лягушонка из дому и подослали
его к стражам, и ножик ему дали тоже они. А потом еще и бросили. Одного. В
лесу. Маленького, беззащитного. Нельзя так делать! Запрещено оставлять в
беде товарища; великое, непростимое дгеббузи...
Жесткие пальцы H'xapo сжались, словно челюсти зеленого крокке.
Лягушонок жалобно вспискнул.
Убийца Леопардов - колдун! Обтает его мысли. Нет, уже прочел и сейчас,
прямо на придумывает страшные пытки!
- Шью шьякки. - вполголоса выругался сержант. Он совсем не хотел причинять
мальчугану боль; бедолаге и так здорово досталось.
- Ддуддаге? (Очень больно? (дгаа).).
Молчит. Все время молчит. Немудрено, что видел он, способно ослепить разум
даже взрослому и опытному, даже последним охотникам за головами, которые
еще живы, но, к счастью, слишком стары, чтобы, оторвав морщинистые зады,
ходить в сельву. Скорее бы Кхарьяйри! Там лекари, могут, подлечат... но
все равно никогда не забыть мальчонке эту ночь...
Да что мальчонка! Сам H'xapo, придавший многое, с трудом сумел сохранить
подобие невозмутимости. глядя на останки Лесных Сестер и тех несчастных,
что на беду свою именно в этот недобрый час оказались в Обители. Как
Ваарг-Таанга, Владычица рака, допустила такое? Она ведь тоже женщина,
какой носитель иолда мог решиться на то, за что ответит и семью семь
поколений его ни в чем не повинных потомков?!
Слава Творцу, среди мертвых не. оказалось Вождя. Но кощунство не стало от
этого меньшим. Стало быть, их целью была не Вождь, а Он.
Непостижимо. Лесные Сестры сщенны и неприкосновенны. Их знания, их
искусность для всех. И горным дгаа, и межземным, и пах нгандва с равнин, и
синим людям будуи, обитателям жгучих песков, которых вообще-то нет, потому
что человек не может быть синим, но, с другой стороны, на то воля
Тха-Он-гуа... Даже пришельцы-мохнорылые по слухам, устроенные не совсем
так, как прочие, прудили сюда, оказавшись в беде. И никто не ушел без
помощи. Любое женское горе умели прогнать Лесные Сестры; бесплодные чрева
тут становились плодоносящими, трещины в семейных очагах зарастали. Как?
Это тайна женщин. Из носящих иолд путь в Обитель открыт лишь малышам, да и
то не всем. H'xapo мать приносила сюда, когда будущий Убийца Леопардов -
трудно в такое поверить! - прозывался Глистенком, и отец брюзжал днем и
ночью, упрекая жену, принесшую в дом не умеющего ни жить, ни умереть
заморыша...
А теперь он бежит по тропе и спиной чувствует ужас урюков, несущих тяжелые
носилки с телом Главной Сестры. Она была родом из Кхарьяйри, и вот она
возвращается домой. Других Сестер заберут в другие поселки, и сородичи,
оплакав, проводят их на Темную Тропу.
Мозолистые ступни четко и ровно бьют мягкую тропу.
Дыхание размеренно. Мысли сбивчивы.
Это уже не война. В сельву пришло что-то иное, чему нет названия.
Большой Чужак, конечно, пришел незваным и принес с собой немало крови и
горя. Но и воюя, и сейчас, уходя, он соблюдал законы боевой тропы. Такого
врага можно и нужно ненавидеть, но его глупо не уважать. С таким не стыдно
и примириться, если условия мира приемлемы. Дгеббе - не враги с равнины.
Они хуже любого врага. Отказавшись от дгаадгеббузи, дедовских запретов,
они перестали быть людьми дгаа. Насилуя женщин, убивая детей, дергая за
бороды стариков, они утратили право называться людьми.
Впрочем, кто сказал, что их вожак, называющий себя дгеббемвами, Вождем
дгеббе, - человек?
Дгобози, потомка Красного Ветра, с которым дружил парень H'xapo, не стало
в тот миг, когда Д'митри-тхаонги, не захотев омрачать собственную свадьбу
кровью, подарил сопернику жизнь. Все тогда ликовали, славя нгуаби, и он,
Убийца Леопардов, радовался вместе со всеми, и молчали мудрые жрецы - даже
сам дгаанга, и Творец Тха-Онгуа не бросил с Выси огненное копье, чтобы
напомнить глупцам: мертвец должен быть погребен! Если над покойником не
исполнены должные обряды, его душа будет снова и снова возвращаться с
Темной Тропы, тревожа оставшихся на Тверди. Это очень скверно. Но на то и
жрец, чтобы вымолить у обиженного прощение и уговорить его уйти...
А как быть с опустевшей людской оболочкой, в которой умерла душа?
Истребить.
Эта нелюдь, именующая себя Багряным Вихрем, а сородичами названная
Проклятым, хуже любой заразы. Ее надо выжигать, как селения, пораженные
Лишайей. Вырубать под корень, как деревья, больные червивым трухом. Пока
хворь не окрепла и не уничтожила всю сельву.
А хворь крепнет. Неполную луну назад тамтамы разносили над лесом вести о
кражах, грабежах, драках и поджогах. Половину луны тому дгеббе уже
насиловали. Теперь они убивают. И чем строже и древнее запрет, чем грязнее
и страшнее преступление, тем с большим удовольствием они его совершают...
Но и это еще не все.
Нелюдь в облике Дгобози убивает будущее народа дгаа.
Дгеббе, с которыми до сих пор доводилось сталкиваться воинам нгуаби, были
молоды, но двали среди них не было. Взрослые, они осознанно сделали выбор,
зная, что потеряют и что приобретут. Но сегодня в Обители H'xapo видел
обгоревшие тела мальчишек ненамного старше несчастного сосунка, хнычущего
у него на закорках. Их, конечно, привел кто-то повзрослее. Сами двали не
справились бы с охраной Вождя: шесть урюков есть шесть урюков. И Лесные
Сестры - женщины сильные, мальцам-неумехам они бы просто уши оборвали. Да
и какие мальчишки додумаются до такого без подсказки?
Значит, подсказали. И повели. И наверняка учили. Точно так же, как сержант
H'xapo Мдланга Мвинья обучает новобранцев. Только он учит юнцов строевому
и походному шагу, стрельбе, сборке автоматов и уважению к обычаям боевой
тропы. А этих, еще не знающих толком, что такое дгеббузи и почему они
завещаны предками, учат иному: преступать запреты, а значит, и не уважать
предков.
Рушится всё. Прерывается связь времен. (Это реминисценция. Understand?..
(Л.В.).).
Мальчишки всегда одинаковы. Им присуще грезить обо всем и сразу. Не так уж
давно сержант вышел из возраста двали, когда трудно ждать и тяжко терпеть.
Хвала мудрым мвамби, умело взнуздавшим норовистого H'xapo. Они не дали ему
наделать непоправимых глупостей, научив молокососа слушать волю Творца. Но
для дгеббе Высь пуста, а значит - все дозволено (It's reminiscence.
Ясно?.. (Л.В.).), и если вырастет поколение, думающее так, тогда - амамба.
(Кранты (в литературном дгаанья). В горном диалекте - пиздец.)
Эти мысли были непривычно, мучительно умны. Думать их было тяжело. Ведь
H'xapo не старейшина и не вождь. Он только сержант, и его дело - не
размышлять, а исполнять приказы.
Осторожно, боясь потревожить вроде бы задремавшего малыша, H'xapo
покосился на Д'митри, бегущего слева. Он - нгуаби, пусть он и думает. В
конце концов, это не у сержанта, а у него украли жену. И не на сержанта, а
на него первого посмотрят женщины Кхарьяйри, которые сейчас, конечно, не
спят.
Убийцу Леопардов пробил озноб.
Ему сделалось страшно. Гораздо страшнее, чем в любом из боев, чем даже в
тот далекий день, когда на залитой кровью поляне решалось, кто кого убьет:
двали H'xapo своего первого мвинью или мвинья - своего очередного человека
дгаа. Впрочем, сержант чувствовал: урюки не меньше, чем он, боятся
возвращения в Кхарьяйри.
H'xapo Мдланга Мвинья уткнул взгляд в тропу и перестал думать.
Он и не подозревал, как Дмитрий завидует бегущему справа.
Хорошо быть сержантом: делай, что приказано, и никаких проблем, за тебя
обо всем подумает нгуаби. Сержанту не колют спину насмешливые взгляды: ну,
Пришедший-со-Звездой, решай, что будешь делать теперь, когда у тебя украли
жену, а у народа дгаа - Вождя...
Ступни лейтенанта Коршанского, давно уже заросшие жесткими тлунту вва -
мозолями воина, отбивают ритм. Каждый шаг отдается в ушах ударом.
Гдла-ми-ни.
Гдла-ми-ни.
Бля!
Угораздило же ее сорваться именно сейчас!
Нет, положа руку на сердце, нельзя сказать, что бабахнуло ни с того ни с
сего. К тому шло. И нечему удивляться. Почти полгода скитаний по сельве,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг