грубо сделанное колесо и хмуро смотрел сверху на все это.
- Тим!
К ним подкатил джип с погашенными фарами, за рулем сидел Леня Шамбор -
видимо, он прыгнул в окно и опередил. Панарин толкнул Клементину на
сиденье и прыгнул следом, Леня зажег фары и, бешено сигналя, помчался с
площади. Следом, вразнобой голося клаксонами, неслось что есть мочи
десятка три машин. Была сумасшедшая гонка по великолепной автостраде,
потом по бездорожью, колеса вздымали косые полотнища песка, рядом с
Панариным плакала ничего не понимавшая Клементина, Леня, матерясь,
виртуозно швырял джип вправо-влево, выбирая места поровнее, в лицо бил
сырой ночной воздух, их подбрасывало на сиденьях, мотало, как кукол,
кровавой хлопушкой взорвался под колесом оплошавший заяц, и это напоминало
ад.
А потом стало тихо. Машины выстроились в ряд на краю пологого откоса,
направив лучи света вниз, туда, где на равнине тускло поблескивали глубоко
всаженные в землю пропеллеры - двух-, трех- и четырехлопастные,
старомодные и поновее, облупившиеся, проржавевшие и блестящие. Неизвестно,
сколько всего их насчитывалось - длинные ряды уходили в темноту, куда не
достигал свет. И там, внизу, зияла квадратная яма с кучей свежей земля
рядом. Лучи двух прожекторов скрестились на ней.
Прижав локтем к боку продолговатую урну, Панарин стал спускаться.
Слева, держась обеими руками за его локоть, тащилась всхлипывающая
Клементина. Справа нес сумку с вещами Бонера Леня Шамбор.
"Его даже не нужно было сжигать, - вдруг подумал Панарин, - просто
собрали в урну эту бурую пыль, оставив горсть для лабораторных
исследований..."
Когда подтянулись последние и выстроились полукругом за его спиной,
Панарин вытянул руки над ямой.
- Где бы ты ни был, там летают, - сказал он.
- Где бы ты ни был, там летают, - вразнобой повторила сотня голосов.
Панарин развел ладони, урна глухо упала на дно. Леня бросил в могилу
сумку, Панарин протянул руку назад, на ощупь принял из чьей-то ладони
белого голубя и, зажав двумя пальцами его голову, дернул. Струйка крови
брызнула в яму. Птичье тельце слабо забилось, ворохнулось и замерло.
Панарин бросил голубя в яму, вытер песком кровь с рук и отошел.
Загремели выстрелы, мигнули прожекторы, из черного неба им на головы
стал падать воющий рев. Самолет с зажженными бортовыми огнями вышел из
пике так низко, что людей шатнуло воздушной волной. Гул мотора утих вдали.
Заработали заступы. Двое техников волокли трехлопастный пропеллер.
"Семерка" по-прежнему стояла под предохранительным колпаком, и ее
пропеллер оставался при ней, но это не имело значения - три четверти могил
были чисто символическими, кенотафами были, потому что те самолеты не
вернулись, и никто никогда больше не видел ни их, ни их пилотов...
Вновь захлопали выстрелы, зазвучали нечленораздельные вопли, с трех
сторон заиграли баяны - "Раскинулось море широко", полонез Огинского и еще
что-то печальное, забренчали гитары, по рукам пошли бутылки, стоял галдеж,
гомон и песни, метались лучи прожекторов, и Панарин не сразу сообразил,
что стоящая с ним рядом Клементина что-то кричит ему и остальным:
- Дураки! Вам же страшно! Вы сами себе надоели и сами себя хороните, а
не его!
Она была прекрасна, даже в истерике. Панарин обхватил ее, и она
прижалась, уткнулась, плача во весь голос, горьковатый аромат духов
щекотал ноздри, и Панарин, славный альбатрос, вдруг с удивившим его
отчаянием подумал: если Клементина не будет его, он сойдет с ума...
3
Я обязуюсь никогда не раскаиваться, кроме
тех случаев, когда раскаяние может настроить
меня на дальнейшие подвиги.
М.Брэгг
Панарин с натугой открыл глаза. Комната была насквозь незнакомая, он
валялся на диване, одетый, только без ботинок, рядом с диваном стояло
кресло, а в кресле сидела облаченная в пушистый халатик Клементина и
задумчиво разглядывала Панарина. За окном стояло утро.
- Это как я сюда? - тоскливо спросил он.
Клементина грустно покачала головой.
- Я тебя не обижал? - на всякий случай поинтересовался Панарин. - Нет,
правда, как я сюда?
- Когда приехали, вы снова пошли в кабак, - прилежно доложила
Клементина. - Поминки устроили...
Панарин прикрыл глаза. В памяти всплывало нечто непрезентабельное,
обрывки какие-то - грустные лица, грустные песни, и кто-то рвал на груди
рубаху, кто-то порывался чиркнуть ножом по собственной руке и написать
кровью эпитафию на стене, и что-то вроде бы горело поблизости - то ли
забор, то ли стог сена... "Хороши", - с привычным, приевшимся уже и
потускневшим раскаянием подумал он.
- Вот - Потом ты рвался к самолетам, в ангар, и я тебя уволокла к себе,
потому что до твоего коттеджа не дотащила бы. Ты долго доказывал, что
только я могу тебя спасти, потом отключился.
- Понятно, - сказал Панарин. - Что ж, будни, они же веселые и грустные
праздники...
Она была прекрасна, и Панарин почувствовал, что сию минуту сойдет с
ума, если останется лежать, если ничего не сделает. Он поднялся,
содрогаясь от головной боли, за руку выдернул Клементину из кресла и
притянул к себе. Клементина слабо барахталась, шептала что-то и вдруг
обмякла в его руках.
Двумя часами позже по главной улице Поселка, Проспекту Мучеников Науки,
четко печатая шаг, к зданию дирекций шагал подтянутый, чисто выбритый и
абсолютно трезвый зам.директора по летным вопросам полковник аэрологии
Т.Панарин - в парадной форме с белейшей рубашкой, при наградном кортике.
Блестели серебряные альбатросы на петлицах, и золотые альбатросы на
погонах, и золотые астролябии - знаки различия, - и золотой Икар на левом
рукаве, и золотой Колумб на правом. Посверкивали ордена Галилея всех трех
степеней, Большой Крест Познания и Звезда Поиска.
Поселок был само благолепие. Разбитое давеча окно бара заслонили
огромным плакатом "Добьемся стопроцентной возвращаемости самолетов!", а
вывеска бара гласила: "Кафе-мороженое "Снежинка" (это на другой стороне
было изображено, так что оставалось лишь перевернуть). Выцветшие плакаты
исчезли все до одного. Из динамиков лилась музыка Вивальди. Через площадь
шествовал казенный кот Магомет с бантом на шее. Абсолютно трезвый завхоз
Балабашкин руководил тащившими какой-то мудреный агрегат грузчиками. И
Балабашкин, и грузчики были в смокингах, друг к другу они обращались на
"вы", употребляя слова "позвольте", "заносите влево, сударь", "вы мне
сейчас наступите на ногу, милейший Иван Петрович". Перед зданием дирекции
стояли длинные черные лимузины с зеркальными стеклами, охраняемые,
старшиной-безопасником. Количество лимузинов не сулило ничего хорошего.
Панарин прошел по длинному тихому коридору и остановился перед дубовой
двустворчатой дверью. Возле нее маялся на банкетке очкарик в белом халате
с нашивками лейтенанта барометрической химии, и сидели двое бледных
научников - судя по серебряным Платонам в петлицах халатов, начальники
секторов, новые какие-то. Дверь приоткрылась, в щелочку высунулся ученый
секретарь Нахманович и позвал шепотом:
- Панарин!
Панарин вошел. За длинным столом сидели человек десять в строгих черных
тройках. Сбоку примостился Тарантул, шеф, Господь Бог, самодержец и
директор Поселка - старый армянин Гамлет Адамян, светило прикладной
аэрологии, громадный, пузатый и всегда грустный. В его кличке не крылось
ничего обидного прозвища здесь давали по своим законам, и, не придись
Адамян ко двору, будь он нелюбим, его окрестили бы Грандом или Лордом.
- Полковник аэрологии Панарин, заместитель директора по летным
вопросам, - доложил Нахманович и на цыпочках смылся в угол.
- Ага, - сказал краснолицый седой мужик с золотой звездочкой Героя
Науки на лацкане, грохнул кулачищем по столу и заорал: - Вы это что тут
творите? Молчать! Зажрались? Погоны надоели? Наука надоела? Вам бы
показать, на чем мы трюхали над Вундерландом и возвращались - вы б в штаны
наделали, щенки! А вы? Вам дают суперсовременную технику и аппаратуру, а
вы ее гробите, салаги! И людей гробите! Молчать, ефрейтор! В дерьмовозы
загоню! Распустились! Водку жрете? Шлюх развели? Молчать, говорю! Да как
вы смеете, паршивцы, гробиться на такой технике? Нам бы ее в свое время -
мы бы черта с рогами добыли! А вы? Молчать! Лиха не хлебали!
- Так точно! - рявкнул Панарин.
- Унять своих паразитов! Привести в Божеский вид!
- Так точно! - рявкнул Панарин, поедая его глазами. - Будет унято и
изжито!
- Тихон, ты не помнишь, кого и за что в тридцать пятом на год турнули
из Поселка? - спросил другой седовласый, сухопарый и вальяжный, с золотой
звездочкой же. Громадный краснолицый Тихон фыркнул и отвернулся.
- Молодой человек, - сказал сухопарый Панарину. - У каждого из нас
найдется в прошлом немало э-э... эскапад разного рода. Скрывать это
бесполезно, потому что вы все равно докопаетесь - знаю я, что такое
фольклор Поселка... Не о том разговор. Бог с ней, с водкой, Бог с ними, со
шлюхами - не мы это выдумывали, не нами заведено, не нам и запрещать... Вы
только постарайтесь работать без смертей. Это не так легко, но вы
постарайтесь.
- Так точно! - рявкнул Панарин. - Есть постараться!
- И больше думайте о моральном облике, - встрял третий, седой, но без
звездочки. - До нас доходят слухи, анонимки и докладные... Чего вам не
хватает? Кафе-мороженое вам построили, аттракционы купили за валюту в
Токио, кино показывают, произведениями Президента Всей Науки полна
библиотека. Природа вокруг такая... А вы?
- Так точно! - рявкнул Панарин. - Будет изжито!
- Мы все понимаем, полковник, - повернулся к Панарину тот, сухопарый. -
И помним все - что до сих пор не нашли тех троих в гондоле "Италии" и
самолет Леваневского, что Марс пока не досягаем. Какой-то процент потерь
неизбежен - Рихман, Роберт Скотт, Богданов... Но все равно постарайтесь
работать без смертей.
- Так точно! - рявкнул Панарин. - Есть постараться без смертей!
- Можете идти.
- Служу Науке! - рявкнул Панарин, повернулся через левое плечо и
промаршировал к выходу.
Потом вызывали барометрического лейтенанта, потом обоих сразу
научников, потом всех вытурили, и комиссия стала заседать. Научник сбегал
за сверхчутким микрофоном, и все четверо сгрудились у двери, но доносились
лишь отдельные реплики.
- ...Так вы за то, чтобы заранее выводить процент потерь? Что за
похабная мысль, милостивый государь! Дерьмовая концепция!
- ...за идеализм давно уже не сажают, к вашему сведению. И идеализма
самого нету. Может, сохранился кое-где на Западе, там разлагаются...
- Тихон, ну, а кто у меня в тридцать шестом увел ту практикантку чуть
не с подушки? И в рейд не вышел?
- Так время другое было. Суровое время. Сложное.
- Ишь ты, оглоед...
- ...и не трогайте моих пилотов!
- ...риск...
- ...цели...
- ...средства...
- Истребители! Сам Президент...
- Ага, и авианосцы...
- Коллеги, мы поучаем молодых, потому что завидуем - сами-то уже
истаскались, и печень болит, и агрегат полшестого показывает. Тебе б
сбросить лет тридцать, ты бы сам прижимал этих кисочек в мини, генерал,
ваше степенство. Нет, Тиша?
- ...познание всегда требовало жертв, и брало их, между прочим,
независимо от наших благих желаний и наших возможностей...
- ...но как сворачивали у ангаров, та рыженькая - ох и ах, где мои
сорок лет...
- ...хоть не возите им вермут, на базе - море болгарского сухача...
- ...слишком легко объявить Шалыгана вышедшим в тираж шизофреником. А
помнишь, в тридцать девятом, рейд "Омега"? Ты же исключительно благодаря
ему звезду таска ешь, диабетик красномордый...
- ...где я вам найду сюда путных баб? Все равно со временем научатся...
- ...и не стоит с таким оптимизмом, прямо-таки щенячьим восторгом,
простите, твердить о работах Мейсена и Кардовского. Последний рейд доказал
лишь несколько частностей. Теорема в целом остается...
- ...не трогайте моих пилотов, святые не идут в кочегары!
- ...насчет восемнадцатой трассы - нужно срочно что-то делать...
- ...и если ты еще одну анонимку шкрябнешь - выкину из Поселка и из
науки!
- ...к вопросу о диссертации Попова - она написана человеком, понятия
не имеющим о базисной топологии.
Панарин любил и уважал их. Они были легенда, история науки во плоти и
крови, свершениях и грешках. Все они понимали, все неписаные законы они
знали получше писаных. А потому не было нужды в лишней болтовне.
Вундерланд существует, и точка...
Панарин без особой охоты пообедал в кафетерии на втором этаже, стараясь
не вспоминать о Клементине. Он наблюдал в окно, как рассаживаются по
лимузинам старики из легенды, мамонты славных и жестоких лет. Вереница
длинных черных машин проплыла по Площади имени Покорения Антимира, исчезла
за углом. Панарин посидел еще немного и спустился вниз. Жизнь Поселка
понемногу входила в нормальный ритм. Динамики ревели:
Стоял весенний месяц март,
летели с юга птицы.
А в это время Бонапарт
переходил границу!
Завхоз Балабашкин, облапив фонарный столб, декламировал ему Хафиза.
Двое его молодцов сноровисто переворачивали вывеску более привычной
стороной, где было написано "Бар у Трех Углов". Третий вытирал о смокинг
замасленные ладони и орал, попинывая тот самый сложный агрегат:
- Ванька! Так куды эту гниду? В четвертый?
Панарин пересек площадь и остановился перед доской объявлений, где
красовались три свежеотпечатанных приказа.
В первом заместителю по летным вопросам полковнику Панарину за гибель
одного из пилотов объявлялся строгий выговор с занесением, и ровно на
месяц запрещалось ношение Большого Креста Познания.
Во втором приказе сообщалось, что результаты рейда "Гамма",
проведенного три недели назад при личном участии и под командованием
полковника аэрологии Панарина, превзошли всякие ожидания и дали весьма
ценные для нуклеарной биологии и краниологической гидрологии данные. В
связи с чем полковник Панарин, капитаны С.Босый и К.Крымов, старшие
лейтенанты Л.Шамбор, К.Бонер (посмертно) и Р.Славичек указом Президента
Всей Науки награждены орденами Бертольда Шварца первой степени.
Третьим приказом всему летному, научно-техническому и инженерному
составу Поселка в целях морального оздоровления предписывалось трижды в
неделю посещать кинотеатр, четырежды в неделю - новооткрытый магазин
"Молоко", а также прочитать брошюры профессора В.Б.Пастраго "О вреде
пьянства" и "О вреде безалаберных половых отношений". Каковые брошюры
каждый обязан получить у Балабашкина под расписку. Кроме того, сообщалось,
что вечером в Поселок прибудет для прочтения лекции сам профессор
В.Б.Пастраго. И в заключение строго запрещалось после употребления
алкогольных напитков обижать поселковых животных, красть из лабораторий и
террариумов подопытных животных, летать на самолетах за пивом на "материк"
и пугать пистолетом предместкома Тютюнина. Нарушителям вышеизложенных
запретов грозил широкий ассортимент кар - лишение месячной премии,
временное лишение орденов, неделя с метелкой и назначение на полгода
грузчиком в магазин "Молоко".
Повсюду толпились кучки аборигенов, обсуждавших за бутылкой третий
приказ. Балабашкин уже выписывал по площади синусоиды и щедро раздавал
брошюры профессора В.Б.Пастраго, которые возил за ним на тележке грузчик в
драном и мятом смокинге. Прошел слух, что в новооткрытом магазине "Молоко"
стоят за прилавком пятеро молоденьких продавщиц, только что прибывших с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг