я - обыкновенный человек. Что это за глупая манера думать, будто человек
не в состоянии превзойти бога в хитрости? Еще как способен! Равным
образом, - мне захотелось грубо пошутить со своей сообщницей, и я бесстыже
улыбнулся, - равным образом человек способен превзойти бога и в некоторых
других отношениях.
Она меня великолепно поняла, сиятельная шлюха, и по старой привычке,
забыв обо всем прочем, улыбнулась не менее бесстыже. Высокая царица
Пасифая. Беспомощная стерва.
Я поклонился - не особенно низко - и вышел в коридор. Клеон имел
немалый опыт службы при дворе: он успел бесшумно отскочить от двери и
стоял в стороне в выжидательной позе терпеливого стража.
- Ну? - спросил он уже как равный равного.
- Корабль, Клеон, - сказал я. - Больше мне ничего не нужно.
Распорядись.
Я задержался на галерее, откуда открывался вид на Лабиринт во всей его
дикой мощи и своеобразной красоте. Шкатулка для драгоценного камня, засада
на охотника, воплощение, быть может, самой грандиозной за всю историю
человечества лжи. У главного входа расхаживал часовой в черной одежде с
золотым изображением священного петуха на груди, солнце играло на его
начищенном шлеме и лезвии секиры. Дворец был покоен и тих, и я с
удовольствием подумал о том, как разобью вскоре этот покой и эту тишину,
как заставлю кукол в пурпуре и золоте разыгрывать мою пьесу. Но зритель-то
- зритель будет видеть лишь ее отражение в кривом зеркале и считать это
отражение святой истиной, безупречным совершенством. Да будет так! Сын
вечно голодного гончара, мальчишка с грязной окраинной улочки Кносса
управляет царями и героями, праведниками и подлецами. И плевать мне, что
никто ничего не узнает о тайных пружинах происходящего, - истинный талант
не вопит о себе на весь мир, а тихо и незаметно делает свое дело.
Лабиринт - воплощение грандиозной лжи? Прекрасно. В моих силах сделать
эту ложь еще более грандиозной. Я сказал бы, что мой план достоин богов -
если бы с большим почтением относился к богам. Я нашел наконец то, свое,
великое. Это будет не заурядная интрига с ядами, кинжалами и словесными
поединками, какими от сотворения мира полнились дворцы, - все эти интриги
при всем мастерстве их исполнения похожи друг на друга, как два горшка
умелого гончара. Разумеется, и моя пьеса не обойдется без блеска оружия и
словесных битв, но мой замысел неизмеримо гениальнее: совершить чернейшую
подлость и заставить всех поверить, что они были свидетелями благородного
подвига, достойного Геракла. Создать ложь, которой будут верить наши
потомки сотни и тысячи лет спустя. Обмануть праправнуков, тех, кто даже не
будет знать моего имени, но станет слагать стихи и красивые сказки о
славном подвиге. Все в них будет, все, услаждающее глаза и уши слезливых
романтических идиотов: благородный красавец-герой, чистая и нежная любовь,
высокие слова и благие помыслы о счастье человеческом. Все, кроме правды.
Еще одна маленькая деталь. Пасифая ни словом не упомянула о сумме
вознаграждения, которое меня ожидает, - настолько она прониклась мыслью,
что я переживу Минотавра не более чем на один-два удара сердца, не
подумала, что проницательного человека умолчание о деньгах может
встревожить и заставить задуматься. Ну что же, надо подумать и о том, как
отсрочить мое путешествие в царство теней, - там, должно быть, невыносимо
скучно, ибо вряд ли там существуют интриги и интриганы... Хотя что тут
думать - достаточно открыть тайник и достать один из папирусов. Даже
скучно чуточку, до того легко.
Я шел по городу не спеша - чтобы острее ощутить перемену, разницу между
тем (не вижу смысла скрывать это от самого себя) жалким и растерянным
человеком, что брел по Кноссу утром, и нынешним, уверенным в себе, таившим
в складках одежды Знак. Я прошел бы мимо заведения Валеда, но мое внимание
привлекла необычная суета, ничуть не похожая на ту, что обычно царила в
этом храме увеселения и утоления грубых инстинктов.
Флейты молчали. Не было видно ни танцовщиц, ни гомонящих купцов. На
мощеном дворе толпились люди всех возрастов и званий: крестьяне, нищие,
ремесленники, бродяги, моряки, солдаты, шлюхи и скучающие знатные юнцы -
словом, та самая пестрая толпа, что обычно стекается на место
какого-нибудь преступления. Все смотрели на окна, тараторили и пытались
проникнуть внутрь, но вход загораживали полицейские и люди Валеда,
которыми распоряжался одноглазый бактриец. Я протолкался к нему и спросил:
- Что тут у вас случилось?
- Горе! - взвыл он, пуская слезы из единственного глаза. - Эта, с
Оловянных островов, зарезала хозяина...
Я отпихнул его и прошел в дом. Дом был словно маленькая копия
Лабиринта, столько там насчитывалось хитрых коридоров, потайных лестниц и
укромных комнат. И убийств там произошло наверняка раз в десять больше,
чем в Лабиринте, разница лишь в том, что никто за этими стенами о них не
знал.
Что-то, похожее на грусть, шевельнулось в моей душе - Валед, Валед...
Исключительно талантливый в своем деле был человек, ловкач в тайных и
подлых делах необычайный. Вот вам и еще один печальный пример того, как
глупые слабости губят истинный талант: один упивается до смерти, другой
шатается по портовым притонам, пока однажды не заработает кинжал в бок,
третий обожает возиться с юными чужеземками, не думая, какое впечатление
на них производят его брюхо и рожа. Неужели нельзя создать какого-нибудь
железного, медного или золотого человека - гения коварства, не
подверженного примитивным страстишкам? Неужели не найдется лекарь, что
сможет, покопавшись в наших головах, оставить и усилить искусство интриги,
но удалить слабости?
Он лежал на полу, видимо, там, где и упал, никто не потрудился
перенести его на ложе - с мертвым Валедом можно обращаться по-свински, он
уже не внушает почтения и страха. Девчонку караулил в углу полицейский,
приняв воинственную позу, а двое других, судя по их хитрым мордам и
шмыгающим глазам, прикидывали, что бы стащить под шумок. Тут же пребывал
этот паршивый Кандареон, полицейский сотник, что предупреждал меня насчет
лидийца.
- А ты как сюда попал? - зарычал он. - На дружка пришел взглянуть? Ну,
полюбуйся, приятно выглядит, а?
Полицейские дружно заржали.
- Я и на нее хочу взглянуть, - сказал я и остановился перед девушкой.
Удивительно, но страха в ее глазах не было, одно непреклонное упрямство
и даже что-то, похожее на силу воли. Женщина - и сила воли?
- Ну ладно, берите ее и пойдем, - сказал Кандареон своим. - Дело ясное,
и что за это полагается, известно.
- Ты не спеши, - сказал я ему неожиданно для самого себя. - Заберу ее
я, а не вы.
- Ты? - Он залился деланным хохотом. - Рино, дружочек, ты что, выбился
в квартальные судьи? Палок захотел, шарлатан? Смотри, у нас это быстро.
Я дал ему время повеселиться как следует, насмеяться досыта - смех,
уверяют лекари, полезен для здоровья. Потом медленно снял с шеи Знак и
ткнул в его корявую рожу. Выражение его лица описать было невозможно.
- Кланяйся, тварь, - сказал я. - Ниже, ниже...
- Но как ты смог? - еле выдавил он, показывая своим, чтобы они поскорее
ушли и не видели его унижения.
- Не твое дело, - сказал я. - Прилежно охраняй добро для передачи
царской казне (ибо кто знает, есть ли у Валеда наследники и где они?).
Шкуру спущу, если что...
- Рино, прогнать лидийца? - льстиво предложил он, снизу вверх
заглядывая мне в глаза.
- Дурак ты все-таки, - сказал я. - Только и умеешь, что с купцов
тянуть. Кто тебе приказал уничтожить Каро и его людей? Ты сам никогда не
осмелился бы, я твою заячью душонку насквозь знаю.
- Меня повесят, если...
- Я повешу тебя еще быстрее. Прикажу это сделать твоим же подонкам -
сколько из них метят на твое место, а? Кто?
- Клеон. Сам Клеон, - прошептал он, оглядываясь на дверь.
Все понятно - они хотели для полной уверенности во мне лишить меня
верных людей, оторвать от привычных занятий, привязать к Клеону. И не
подумали, как я им за это отплачу. Я не верю в дружбу, в то, что под этим
словом подразумевает глупое большинство, но Каро на свой лад был мне
чем-то вроде друга, и его смерти я не прощу.
На улицу мы с северянкой вышли через известную мне потайную дверь, не
привлекая внимания зевак, - их уже разгоняли конные стражники. Девушка
покорно шла рядом, но вырвалась, когда я взял ее за руку.
- Откуда ты взяла кинжал? - спросил я на ее родном языке, которым с
грехом пополам владел, - в нашем деле без знания языков не обойтись.
Конечно, она взглянула удивленно:
- Откуда ты знаешь наш язык?
- Я многое знаю, - сказал я. - Где ты взяла кинжал?
- Со стола.
Что ж, это похоже на Валеда - бросать оружие где попало. В доме у таких
людей, как мы, оружия вообще не должно быть, наш ум - наш меч.
- Как тебя зовут?
- Рета. Куда ты меня ведешь?
- Уж понятно, не в тюрьму. Мы пришли.
Услышав наши шаги и звук открываемой калитки, во дворе мгновенно
появилась Ипполита, мегера моя седенькая. Критически оглядела Рету и
заняла обычную позицию - метла отлетела в глубь двора, кулаки в бока,
седые волосы раскосмачены. И обрушилась на меня:
- Это что еще за новости, что за девка? - И стала сыпать перенятыми у
мужа словечками - тот был моряком, побывал, наверное, во всех портовых
городах, которые только существуют на свете, и из каждого привозил
пригоршню смачных местных ругательств. Мою Ипполиту боялись все торговки
на базаре и даже пьяные каменотесы обходили стороной. - Ты что это
творишь, холера дельфийская, потрошитель священного петуха, крокодил
холощеный? Клиентуру у него отбили, полиция стращает, скоро жрать станет
нечего, а он девчонку приволок. Мне, что ли, в шлюхи пойти, чтобы вас
кормить? Так кому я нужна? Думаешь, того, что осталось у тебя, надолго
хватит? Много ты без Каро сделаешь? Сам-то, недотепа, ни зарезать, ни
поджечь толком ведь не сумеешь?
- Ну, предположим, старая, даже ты не знаешь, сколько у меня осталось,
- сказал я. - И как смеешь ты кричать на владельца Знака?
И показал Знак, после лицезрения которого Ипполита издала новые вопли,
теперь уже восторженные. Наверное, она единственный человек, привязанный
ко мне по-настоящему, - сначала моя кормилица, потом нянюшка, кухарка,
служанка, домоправительница и доверенное лицо, передававшее Каро мои
распоряжения. Я никогда не пробовал, но уверен - прикажи я ей зарезать
человека, зарезала бы без удивления, по-крестьянски споро, как резала
птицу для кухни.
Ипполита втащила нас в дом, усадила за стол, продолжая восторженно
кудахтать, подала великолепный обед и мое любимое вино. Я вкратце изложил
ей положение дел, мое теперешнее положение и велел собрать мне вещи для
морской поездки.
- Не сиделось дома, - заворчала она. - Куда тебя несет?
- В Афины, скорее всего.
- Тоже нашел место - там у моего Хриса в двадцать третьем двадцать
серебряных сперли. Не сиделось дома, плохо было на Крите, приспичило по
морям шататься... Что ты на этот раз задумал?
- Убить Минотавра, - сказал я. Секретов от нее у меня не было.
- Совсем рехнулся! Чудовище это?
- Старая, я уже близок к сорока, - сказал я. - Пора и на большие дела
замахиваться.
- Он же тебя сожрет!
- Вовсе не я буду его убивать.
- Ну, тогда другое дело, - повеселела она и ушла.
- Зачем ты меня сюда привел? - спросила Рета.
- Глупый вопрос.
- А ты не боишься, что я зарежу и тебя?
- Нисколько, - сказал я. - Ну давай рассудим, что нужно девушке?
Хорошего мужа, чтобы не бил, не обижал, не обманывал и был с нею ласков. Я
не красавец, но и не урод, не юноша, но и не стар. На твои острова тебе
уже не вернуться, оставайся здесь и не прогадаешь. Бить тебя я не буду,
потому что никогда не опускался до драки, драка - удел животных. Изменять
тебе вряд ли хватит времени при моем-то роде занятий. Чем для тебя плоха
такая участь? По-моему, я все рассчитал. В любом случае лучше, чем плясать
перед купчишками и переходить из рук в руки.
- Ты прав, выбора у меня нет, - сказала она, и я понял, что на сей раз
угадал ее будущее.
- Знаешь, почему я тебя спас? Я был уверен, что повторится набившая
оскомину история - сначала ты со слезами и царапаньем достанешься Валеду,
а после месяца дрессировки займешь место среди его шлюх-танцовщиц. Как
сотня до тебя. Но ты доказала, что я ошибся, а я так редко ошибаюсь, что
готов уважать человека, заставившего меня изменить мое мнение о нем.
Потому что исключения лишь подтверждают правило.
- Чем ты занимаешься?
- Помогаю людям понять, какие они скоты. Скажи, ты меня не боишься?
Меня ведь многие боятся.
- Нет, - сказала Рета. - Я тебя не боюсь. Мне просто кажется, что ты
несчастен.
- Глупости, - сказал я. - Я не могу быть ни счастливым, ни несчастным,
потому что такие люди, как я, не верят ни в счастье, ни в несчастье.
Ничего этого нет. Есть только жизнь, в которой везет тем, кто умеет
управлять другими.
- Но такими людьми тоже что-то управляет, - сказала Рета.
- Возможно, - сказал я уже рассеянно, чтобы прервать пустую дискуссию,
- не хватало еще обсуждать с женщиной нашу жизнь и мое ремесло.
Все-таки нужно плыть именно в Афины. Кандидатур могло быть несколько,
но лучше тамошнего Тезея не найти, во всех отношениях подходит, не имеет
смысла искать что-то лучшее, так что завтра утром с попутным ветром мой
корабль отплывает в Пирей...
СГУРОС, ПОМОЩНИК ГОРГИЯ, НАЧАЛЬНИКА СТРАЖИ ЛАБИРИНТА
Ничего я не могу с собой поделать. И не хочу, клянусь священным
петухом. Нет для меня других женщин, одна Ариадна. Одно солнце светит в
небе, других нет. Но что же мне делать, о боги?
Кто я для Миноса? Да едва ли не слуга, и никаких надежд впереди.
Двадцать пять стукнуло, а я все проверяю посты, покрикиваю на солдат, и
хоть платят мне не меньше, чем в иных странах полководцу, но что это по
сравнению с сокровищами царских подвалов? Да Минос меня на месте
прикончит, заикнись я ему...
А ведь Минос с Горгием в свои двадцать пять только что приплыли из-за
Геркулесовых столбов, где покрыли славой свои имена, затупили мечи и взяли
бесценную добычу. Мне такого не совершить - кто отпустит с Крита
посвященного в тайну, которую знают, кроме меня, только Минос и Горгий?
Будь проклята эта тайна и моя служба, отца ненавижу за то, что, пользуясь
старой дружбой с Горгием, уговорил того взять меня на службу. Но разве я
знал тайну Лабиринта? Сначала я даже радовался, болван, в первые дни.
И сама Ариадна... Кажется, во всем друг другу признались, все слова
сказали, но дразнит она меня постоянно, то разрешает целовать, то холодна,
как лезвие меча, ночью. И бросает меня то в жар, то в холод, то в радость,
то в тоску. Сто раз себе повторял, что все от ее возраста, что недалеко
она ушла от детства, не всегда понимает, что делает. Разве легче от этого?
Ничуть. Не пойму, чего я жду. Когда она окончательно повзрослеет?
Перестанет меня мучить? Когда с небес спустится священный петух, посланец
Солнца, и заставит Миноса отдать Ариадну мне? Нужен я священному петуху,
как же... И начинаю ненавидеть Минотавра - за то, что прикован невидимыми
цепями к его логову, и не уйти мне от него за славными подвигами и богатой
добычей. Сам бы его и убил.
Предложить ей бежать со мной? Не согласится и будет права, кто она
тогда - жена нищего воина? Когда-то еще придут слава и богатство. Но ведь
должен существовать какой-то выход? Или нет? Что мне делать с этой
любовью, что мне делать с самим собой, священный дельфин?
РИНО С ОСТРОВА КРИТ, ТОЛКОВАТЕЛЬ СНОВ
Я не сомневаюсь, что покойный Хрис, муж Ипполиты, попросту потратил те
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг