двадцать серебряных на пирейских шлюх - не тот он был молодчик, чтобы
позволить кому-то украсть у него деньги. Вот сам он, действительно, мог
украсть хоть Дельфийский треножник. Но Ипполита, с юных лет считавшая все
человечество бандой скотов, шлюх и преступников (в чем мы с ней сходимся),
теряла способность к критическим оценкам, как только речь заходила о ее
Хрисе. А впоследствии, будучи посвящена во все мои дела, тем не менее
оправдывала любые мои поступки и вообще считала меня едва ли не богом
Солнца в человеческом облике, воплощением священного петуха. Я удивлялся
поначалу, но скоро вспомнил, что это типично женская черта - наделять
любимого человека всеми мыслимыми достоинствами и обращать в добродетели
его грехи, а то и просто-напросто не верить в существование этих грехов.
По следу Тезея я шел трудолюбиво и настойчиво, более чем полдня. След
брал начало в задних комнатках нескольких пирейских кабаков, где мало пили
и долго разговаривали вполголоса, а то и шепотом; пролегал мимо корабля с
переломленной мачтой и пробитым бортом, уныло накренившегося набок в
дальнем конце причала; привел из Пирея в Афины, проходя по местам, где
имел обыкновение развлекаться к превеликому смятению своих земляков Тезей,
сын царя Эгея; и наконец оборвался у кабачка, где, как выяснилось,
вышеупомянутый Тезей появлялся чаще всего.
В кабачке его, однако, не оказалось. Никого там не было, кроме унылого
хозяина, давно, по всему видно, примирившегося с мыслью, что богиня удачи
никогда не посетит его скромное заведение. Плюгавенький был кабатчик, не
из оборотистых, - задними комнатами и побочными заработками тут и не
пахло, глаз у меня насчет этого наметан. Люди такого сорта хороши одним -
они простодушные болтуны и порой по наивной своей бесхитростности выложат
сведения, за которые в другом месте пришлось бы как следует заплатить.
Я заказал вино и обед, достаточно дорогие, чтобы быть занесенным в
число гостей, заслуживающих внимания и лучшего обращения, и довольно
быстро разговорил хозяина, незаметно переведя разговор с кносских новостей
на Тезея, о котором я, профан этакий критский, знал едва ли не меньше
новорожденного младенца.
И хозяина понесло. Я и раньше знал, что Тезей благодаря своему живому
характеру горячей любовью афинян не пользуется. Спасало их от полной
прострации лишь то, что большую часть времени Тезей проводил, болтаясь в
иных краях с ватагой шалопаев под предводительством некоего лапифа
Пиритоя, того еще молодчика. Однако и самые светлые деньки когда-нибудь
кончаются, и афиняне вновь обрели Тезея при обстоятельствах, о которых я
слышал впервые, - это были самые свежие новости, еще не успевшие дойти до
Крита.
Пиритой со своими приятелями, в том числе, понятно, и Тезеем, ни за что
не упустившим бы такой случай, отправился в Кикир, чтобы украсть жену у
тамошнего царя Эдонея. Однако старый Эдоней кроме молодой красивой супруги
обладал еще и знаменитой на всю Элладу псарней, обитателей которой он, не
мудрствуя, и спустил на нахальных гостей, вознамерившихся против его воли
разлучить его с любимой супругой. Пиритоя и кого-то еще псы разодрали в
клочки, кое-кому удалось удрать, а покусанный Тезей угодил в Эдонееву
тюрьму, где, на радость афинян, мог задержаться надолго.
Выяснилось вскоре, что радовались Афины рано. Одно из заданий, данных
царем Эврисфеем Гераклу, как раз и заключалось в том, чтобы привести из
Кикира свору тамошних псов. Геракл выполнил его добросовестно, как и все
прочие, но по собственной инициативе, уходя из Кикира, кроме псов
прихватил и Тезея, приходившегося ему дальним родственником. Так и вышло,
что Тезей, едва залечив раны, осел в Афинах, причем пережитые неприятности
отнюдь не способствовали превращению его характера в голубиный. И слабым
утешением афинянам служили лишь поговорки вроде "перебесится -
остепенится". Увы, поговорки не всегда отражают хитросплетения реальной
жизни - в частности, увиденный мною утром в порту изувеченный корабль
приобрел такой вид после того, как Тезей с дружками не поделили что-то с
его командой.
Наш чинный разговор был прерван к вящему моему удовольствию и полному
неудовольствию хозяина. Глянув случайно в окно, он съежился - мне
показалось даже, что сейчас он нырнет под стол, - и прошептал:
- Тезей!
И шустро юркнул за стойку. Я пересел на другой табурет, в угол, чтобы
быть лицом к вошедшему.
Ничего пугающего и ничего выдающегося. Таких тысячи. В меру
привлекателен, молод, достаточно силен, но никакой, как у них в Афинах
говорят, божьей отметины. Впрочем, он меня вполне устраивал таким, каким
был.
Удостоив меня лишь мимолетным равнодушно-пренебрежительным взглядом, он
ногой придвинул табурет, сел и рявкнул:
- Вина! И не того уксуса, которым простаков потчуешь. Что стоишь,
может, денег ждешь?
Хозяин выпорхнул из-за стойки так, словно на ногах у него внезапно
оказались крылатые сандалии Гермеса.
- Какие деньги, Тезей? - приговаривал он, увиваясь вокруг стола. -
Такая честь моему скромному заведению, жаль вот, жена с дочкой на базаре,
они бы тоже порадовались...
- Кстати, о дочке, - Тезей его не отпускал. - Красивая она у тебя, да
больно много о себе воображает. Ты почему недотрогу воспитываешь, старый
баран? (Хозяин мялся, угодливо хихикая.) В кого это она такая
скромненькая, интересно бы знать? Уж наверняка не в тебя. Думаешь, не
знаю, куда ты норовишь шмыгнуть, когда жена гостит у родни? Домик у бани,
а?
Я не сводил взгляда с его лица и, надо признаться, испытал некоторое
потрясение. Я умею разбираться в людях и в их поведении, ремесло того
требует, я и жив-то остался до сих пор только благодаря умению разгадывать
собеседника, противника. Так что ошибиться я никак не мог. Этот парень
играл, как первоклассный комедиант, актер из самых лучших, великолепно
изображая недалекого молодого шалопая, полупьяного хама, смысл жизни
которого заключен лишь в неразбавленном маммертинском вине, драках и
доступных красотках. Но это была маска; судя по всему, он давно и
тщательно отрепетировал интонации, позы и жесты. Не только простака
хозяина, многих людей поумнее он с успехом мог ввести в заблуждение. Но
только не меня.
То, что он оказался сложнее, чем я представлял, собственно, ничего не
изменяло. Его роль в предстоящих событиях четко определена, и его качества
никоим образом ни на что не влияют. Примитивная марионетка как раз
способна создать лишние хлопоты и вызвать непредвиденные случайности, а я,
при всем к себе уважении, отнюдь не считаю, что полностью застрахован от
упущений и промахов. Решено, он подходит.
- Повеселились на славу? - спрашивал тем временем кабатчик, неуклюже
меняя тему разговора.
- Ничего интересного, - небрежно махнул рукой Тезей. - Разнесли в щепки
одну тартесскую лоханку.
- Какой великий подвиг, право! - громко и насмешливо сказал я на весь
кабак. - Хозяин, выгляни на улицу, посмотри, не шатаются ли поблизости
летописцы. Если увидишь рапсода, тоже зови. Такое героическое деяние нужно
немедленно занести в скрижали.
Хозяин уставился на меня с ужасом, Тезей - с изумлением.
- Я не ослышался? - спросил он многозначительно.
Я сказал раздельно и громко:
- У нас на Крите такими потасовками и уличные мальчишки не стали бы
хвастаться.
- Так ты с Крита? - Он издевательски расхохотался. - Это у вас там
любвеобильная царица наставила рога супругу в прямом и переносном смысле?
- Болтают всякое, - сказал я, - а ты, оказывается, не только болтун, но
еще и сплетник?
Он двинулся ко мне нарочито медленно. Я стоя ждал, неотрывно глядя ему
в глаза.
Он шел, отшвыривая ногами табуреты.
Я стоял.
Он чуточку замедлил шаг - его смутило, что я держусь столь уверенно.
Я смотрел ему в глаза.
Теперь нас разделял шаг, не более. Он нерешительно положил ладонь на
рукоять меча.
- Меч не стоит обнажать в кабаке - он теряет блеск, - сказал я. - И
потом я безоружен, это как-то...
- Что тебе нужно, бычачий подданный? - спросил он грубо, но за
грубостью не скрылось то самое удивление - он был умен, сообразил, что все
это ничуть не похоже на обычную кабацкую ссору, и откровенно колебался.
- Я не затем плыл к тебе с Крита, чтобы ты меня зарубил в первые минуты
знакомства.
- Ко мне? - Он обернулся: - Хозяин, брысь!
Хозяин исчез. Тезей присел напротив - смесь удивления, любопытства и
подозрительности.
- Ты кто такой?
- Я - Рино с острова Крит, по воле богов толкую сны.
- Я сплю без снов, - отмахнулся он.
- Ой ли? - сказал я. - Ложь. Сны видят даже собаки, а уж человек...
Человек их видит всегда. Отними у человека сны - и он умрет от отчаяния,
потому что сны - это наши желания и те, что еще могут осуществиться, но
чаще всего - желания уже заведомо несбыточные. Сплошь и рядом во сне мы
живем более насыщенной и удачливой жизнью, нежели наяву, потому что наяву
заела обыденность, смелости не хватило, просто не повезло. Можешь мне
верить - я большой специалист по снам. Я их толкую, но одного толкования
мало.
- Что же еще нужно, кроме толкования? - спросил он, и я подумал: вот и
все, теперь ты мой. Ты умнее, чем я считал, но я понял тебя, и ты все-таки
станешь моей марионеткой.
- Согласно доктринам современной науки, сны человеку посылают боги, -
сказал я. - Но для чего они это делают? Чтобы дать отдых уставшему за
день, чтобы подсластить нашу убогую и скудную жизнь? Если ты перебиваешься
с хлеба на чечевицу, во сне будешь играть мешками с золотом, если тебе не
отдалась гордая красавица, во сне ты ее получишь, если ты родился в
хижине, во сне будешь восседать на троне, одетый в пурпур, и все это -
милостью добрых богов. Как умилительно, слов нет... Чушь собачья, Тезей.
Боги становятся филантропами раз в столетие - по капризу, из пресыщения.
Когда им надоедает Олимп, небо, облака, они спускаются на землю, чтобы
немного развлечься. А развлечения бывают самыми разными - например,
творить добро.
- Философия у тебя интересная, - сказал Тезей. Сейчас он был таким,
каким, по всей вероятности, бывает только наедине с собой. - Но перейдем к
делу.
- Я и говорю о деле. Ты согласен теперь, что боги посылают нам сны
отнюдь не по доброте своей? Отлично. Тогда?
- Что же тогда? - подхватил он.
- Сны - одна из разновидностей наказания. Чем обычно наказывают людей
боги? Засухой, дождем огненных камней, градом, чудовищами, пожарами,
мором, набегами неприятеля. Но все это действует лишь на наше бренное
тело, а сны - истязание души.
- А что если боги не имеют никакого отношения к нашим снам? - резко
перебил он.
- Прекрасно, - сказал я. - Собственно говоря, заявлять так -
богохульство, ведь каждому известно, что сны нам посылает Морфей. Ладно,
будем надеяться, что он нас не слышал, не будет у него времени следить за
каждым. Видишь ли, Тезей, если сны - наказание, то вряд ли имеет значение,
посылает ли их бог или человека наказывает его собственная душа, ты
согласен?
- Что-то я тебя не совсем понял.
Я нагнулся к нему и заглянул в глаза:
- А что заставило тебя поверить, будто сны - наказание? Каждую минуту я
жду, что ты скажешь: "Критянин, ты пьян или безумен и болтаешь глупости.
Если я увидел во сне поющую на крыше корову или храмовый праздник в честь
Зевса, то в чем же тут наказание?" - Я нагнулся к нему еще ближе. - Ничего
подобного ты не сказал, такой вывод тебе и в голову не мог прийти, потому
что твои сны на редкость однообразны. Тебе снятся горящие города, которые
жгут твои воины, армии, которые ты ведешь, морские сражения, в которых
побеждает твой флот. Это под твоим мечом хрустят кости Лернейской гидры,
это на твоем ложе Андромеда и Елена Прекрасная, это от твоих стрел падают
стимфалиды, это через твое плечо перекинуто золотое руно. Ты примерял на
себя подвиги Геракла и аргонавтов, славу Одиссея и битвы Патрокла - так
слуга, пока хозяина нет дома, надевает его блестящую виссоновую тунику и
кривляется перед зеркалом. Но потом наступало жестокое утро, младая наша
Эос розовыми своими перстами пыталась открыть тебе глаза, а ты отбивался и
молил дать досмотреть сон. И горько сожалел, что живешь не в
гиперборейских землях, где ночь длится полгода. Так, Тезей? Я прав?
На лице у него был страх.
- Ты колдун или бог?
- Я обыкновенный человек, - сказал я. - Стыдно, Тезей, - ты
сомневаешься в могуществе человеческого ума? Твой дед Питтей, царь
Трезены, был образованнейшим человеком своего времени, писал книги, ты
многому у него научился. К чему нам привлекать колдунов и богов? То, о чем
думает один человек, может отгадать другой - вот и весь секрет.
Хотя есть и другой секрет, унизительный для него, и поэтому не следует
говорить о нем вслух - он считает себя неповторимой и самобытной личностью
и мысли не допускает, что его побуждения ужасно стандартны.
- Если честно, я вполне сочувствую тебе, Тезей, - сказал я. - Мачеха у
тебя - весьма неприглядного поведения особа, даже убить тебя пыталась.
Отец пока что не намерен освобождать для тебя трон. Золотое руно давно
отнял у колхов Язон, чудищ трудолюбиво перебил Геракл, осада Трои - в
прошлом. Ну где уж тут проявить себя? И чтобы дать хоть какой-то выход
неутоленному честолюбию и энергии, ты буянишь в портовых кабаках, пугаешь
путников на дорогах...
- Хватит! - Он грохнул кулаком по столу, упал и разбился кувшин. Тезей
склонился ко мне и заговорил лихорадочным шепотом, готовым в любой момент
перейти на крик. - Да, ты прав, проклятый критянин. Я хочу славы. Чем я
хуже Язона, Патрокла или дяди Геракла? Чем они были лучше меня - тем, что
родились вовремя и ухватили за хвост счастливый случай? Почему я, молодой,
сильный, не без способностей, точно знающий, чего хочу, должен прозябать в
глуши? Где справедливость богов, о которой вопят во всех храмах? Или ты
будешь говорить о деле, или...
Его рука дернулась к поясу. Переигрывать не стоило - он приведен в
нужное состояние, пора обговаривать конкретные детали.
- В последнее время стало ужасно модным жаловаться на несправедливость
богов, - сказал я. - Плохому любовнику всегда неудобная постель мешает.
Хорошо, оставим высокие материи. Поговорим о деле. Ты жаловался на
несправедливость богов? Что ж, настал твой час. Чудовища, некогда
обитавшие в ущельях Эллады, перебиты, но остается Минотавр, страшилище из
кносского Лабиринта. Убей его, и тебя признают равным Гераклу. Или ты в
этом сомневаешься?
- Минотавр? - переспросил он, заметно побледнев. - Это страшилище?
- Испугался? Столько лет мечтал о славе, а теперь, когда стоит лишь
протянуть руку и взять ее, как спелое яблоко с ветки, идешь на попятный?
Или все же думаешь, что это и подвигом нельзя назвать? Вспомни живую дань,
которую платят Криту твои Афины. Хочешь, выслушаем мнение простого,
среднего человека? Хозяин! - закричал я.
Хозяин опасливо приблизился. Он был несказанно удивлен и обрадован,
застав нас мирно сидящими за своим столиком, а утварь своего заведения,
если не считать кувшина, - совершенно целой. Однако кувшин он все же
отметил скорбным взглядом.
- Друг кабатчик, что ты думаешь о Минотавре? - небрежно спросил я.
- Мерзкое чудовище. - Его лицо помрачнело. - Сколько это может
продолжаться - живая дань, погибшие смельчаки? О чем Геракл думает, не
знаю, как раз ему по плечу. Постарел наш Геракл, что ли...
- А найдись смельчак и убей он Минотавра? - спросил я.
- Вся Эллада славила бы его как богоравного!
- Довольно, иди, - сказал я. - Итак, Тезей? Наш друг кабатчик нисколько
не преувеличил - победителя Минотавра весь мир, и особенно Эллада,
признают героем, равным Гераклу и Язону. Боишься?
- Как тебе сказать, - произнес он задумчиво. - Это не страх, тут
другое. Сорок три человека уже погибли, ни один из них не вернулся назад.
А ведь это были опытные, набившие руку бойцы. Последние два года никто уже
не отваживается выйти на поединок. Я не боюсь рисковать, но какой смысл
идти в бой, зная заранее, что тебя ожидает поражение?
- Ты просто не веришь в свои силы, - сказал я. - Разве до Геракла никто
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг