Живет там, в Лабиринте, Минотавр, сомнений нет, но какой он? А ну их всех.
Какая у тебя кожа нежная...
В сотый раз я тебе, наверное, все это рассказываю. Эх, Мина ты, Мина
этакая, и красивая ты, и в постели ладная, но самое в тебе ценное - что
глухая ты, как пень. Цены тебе за это нет. Потому я и жив, что ты глухая.
Не знаю, что и делать стану, случись что с тобой, - пока найдешь другую
глухую да красивую, рехнешься...
И что у тебя за привычка такая пальцы мне в волосы запускать? Нет,
приятно, спору нет, и пальцы у тебя теплые такие, но ведь вспоминать
лишний раз мне про мои волосы... Хорошую мне все же краску достают, ничего
не скажешь. Что улыбаешься, проказница ты этакая? Ну да, красивые волосы,
черней воронова крыла, как у молодого. Я и говорю - хорошую мне краску
достают. И не подумаешь, и не заметишь, что я, Мина, еще десять лет назад,
в тридцать, седой стал. Работы тогда было - невпроворот. В последние годы
только и полегчало. Перестали к нам ездить молодые сорвиголовы, хвала
священному петуху. Что это там, не за мной? Да нет, снова кто-то спьяну
дверь перепутал. Вот я и говорю, Мина, - в тридцать лет седой стал...
РИНО С ОСТРОВА КРИТ, ТОЛКОВАТЕЛЬ СНОВ
Клеон вернулся довольно быстро, жестом отпустил стражу, жестом приказал
мне следовать за ним, и мы пошли по широкому дворцовому коридору - я уже
был абсолютно уверен, что нахожусь во дворце Миноса. Поворот. И галерея, с
которой мне открылся вид на Лабиринт - огромное серое здание с длинными,
как века, и запутанными, как судьбы, коридорами. Разумеется, коридоров я
никогда не видел, но, как и очень многие на Крите, кое-что знал о них -
строившие Лабиринт каменщики любят почесать языки в кабаках. Плана
Лабиринта никто из них, разумеется, знать не мог, план существовал лишь в
высокомудрой голове Дедала, так что Миносу болтовня каменщиков не опасна,
вовсе даже наоборот - ему выгодно, чтобы строители, всячески привирая и
преувеличивая, расписывали ужас и величие Лабиринта. Не зря каждый из
бывших каменщиков получает щедрое пожизненное пособие.
Клеон пропустил меня в комнату и бесшумно прикрыл дверь за моей спиной.
Очевидно, комната эта служила для разного рода неофициальных и любовных
встреч. Роскоши в ней не было, но не было и скромной простоты. Над всей
обстановкой царило огромное ложе - здешний трон, надо понимать. Пасифаю я
узнал сразу. Ей сорок с лишним, но больше тридцати не дашь. Фигура, лицо и
волосы Цирцеи, ну а что касается души - пугливым и робким туда лучше не
заглядывать. Очаровательная стерва. Личной стражи у нее пятьдесят человек,
и, как рассказывал мне имевший кое-какие связи в Кноссе знакомый, ни один
из них этой комнаты не миновал. Но это - третьестепенные подробности.
- Приветствую тебя, - сказала она.
- И я тебя приветствую, светлая госпожа, - сказал я, поклонившись с
несколько неопределенной вежливостью - просто как высокородной. Я ведь,
согласно правилам игры, не мог знать, кто она такая, а на людях владыки
Крита появляются нечасто. - Госпожа, соблаговоли объяснить, откуда такая
напасть на честного обывателя? Схватили, потащили, слова не дали сказать,
да вдобавок - по загривку... Обыватель - опора трона, не следовало бы так
хамски с ним обращаться.
Я увидел в ее глазах интерес и любопытство.
- Успокойся, это не арест. Ведь ты толкователь?
- Да, - сказал я, сохраняя на лице испуганно-восхищенное выражение. -
Клянусь священным петухом. Я - Рино с острова Крит, по воле богов толкую
сны, беру недорого, есть рекомендации и хвалебные отзывы от влиятельных
лиц. Они у меня дома, прикажешь послать?
- Не нужно, я верю. Объясни, почему ты постоянно подчеркиваешь свое
критское происхождение? Говорят, у тебя и на вывеске так написано. Я не
помню, чтобы так делал еще кто-нибудь.
- Это своего рода дополнительная рекомендация, - сказал я. - Конечно, я
гадаю и иноземцам, если они ко мне обращаются, не делаю различий - работа
такая. Но большинство моей клиентуры составляют критяне, и они должны
знать, что свои заботы несут к земляку, что их выслушает и им поможет
соотечественник, а не жалкий заезжий шарлатан, который и говорит-то с
отвратным акцентом. Я патриот, светлая госпожа; чем и горжусь.
- Я так и думала - что-то в этом роде... Ты не удивился, когда тебя
вместо тюрьмы доставили во дворец?
- Ты считаешь, что я более достоин тюрьмы? - спросил я невинно.
- Как знать, как знать, - небрежно отмахнулась она. - Так ты не
удивлен?
- Я разучился удивляться жизни, в ней так много странного, - сказал я.
- Я не хочу показаться нескромным, но не понадобятся ли мои услуги?
- Ты угадал. По ряду причин к тебе не могли обратиться открыто.
- Кому же я нужен?
- Я царица Крита.
- О! - сказал я и взглянул еще испуганнее и восхищеннее. - Госпожа моя
высокая...
Женщина остается женщиной и в глубине души всегда млеет, когда на нее
смотрят глазами вожделеющего самца. В особенности такая, как эта. Так что
я поумерил испуг и откровенно стал раздевать ее глазами - пусть считает
меня более понятным, следующим все тем же стереотипам. Не помешает.
Конечно, не следует и переигрывать, она должна увидеть во мне не просто
рядового ловкого интригана: если она посчитает, что я не оправдал ее
надежд, живым отсюда не выбраться.
- Ты можешь сесть.
- Не смею, - сказал я, - испытываю верноподданнический трепет, высокая
госпожа.
Она сдвинула брови, но в голосе, кроме гнева, был все тот же интерес:
- Ты надо мной насмехаешься?
- Я бы никогда не посмел. Просто я не стесняюсь сказать вслух то, что
твои царедворцы выражают раболепно согнутыми спинами и преданными
взглядами. Суть одна, не правда ли? Только они не умеют пресмыкаться с
чувством собственного достоинства, а я умею. Вот и вся разница.
- Вот как? Все же садись, разговор у нас будет долгий. (Я сел.) Так
вот. Ты предсказал Беренике, тетке моего повара, смерть одного ее давнего
врага. И он умер. На дороге из Кносса в Аркалохори его убили разбойники.
- Намерения богов мне порой открыты, - сказал я. - А разбойники, увы,
еще не перевелись и в нашем достославном государстве.
- Далее. Зерноторговец Поллий спрашивал у тебя, удастся ли ему обойти
своего соперника - предстоял выгодный заказ, и коринфяне колебались, не
зная, кому из двоих торговцев отдать предпочтение.
- Но достопочтенный Поллий увидел поистине вещий сон, - сказал я.
- Да, амбары его соперника сгорели. Все. В одну ночь.
- Боги властны и над богатыми зерноторговцами, - сказал я и подумал:
"Бедный Каро, как мне будет не хватать тебя".
- Кроме этих случаев, ты совершенно правильно истолковал сны почтенного
Павсания, золотых дел мастера Гикесия и многих других, не правда ли?
Слишком много они обо мне знали, может быть, почти все, а для этого
нужно было наблюдать за мной не неделю и не месяц - простым копанием в
моем прошлом, проведенном в краткие сроки, такой осведомленности не
объяснишь. Примем к сведению и запомним.
- Предсказывать будущее нелегко, - сказал я. - Не у каждого есть к тому
талант, но коль у кого-то он есть - для этого человека не существует тайн.
- Тогда ты можешь истолковать и мой сон?
- Как только ты мне о нем расскажешь.
Она колебалась, и я прекрасно понимал почему. Рассказывать постороннему
человеку о своем позоре даже намеками, рассчитанными на умных людей
недомолвками и иносказаниями было для нее тягостно. Как ни нужен я ей, как
твердо ни решила она извести Минотавра, не бывает абсолютно порочных
женщин. Но и отступить она не могла. Я терпеливо ждал.
Ее взгляд рыскал по комнате, задерживаясь на дорогих предметах: тяжелые
шторы из золотой парчи, небрежно брошенное на столик ожерелье из крупных
рубинов, огромный безвкусный золотой кувшин с вычеканенными сатирами,
лапающими нимф, серебряный тартесский светильник, имеющий явное сходство с
фаллосом...
Знакомая роскошь должна была возвратить уверенность, внушить, что
ничего особенного не происходит, - она в своих покоях, госпожа, дающая
ничтожному слуге приказ без промедления и на совесть исполнить пустяковое
поручение. Только и всего. Никаких тайн, доверенных низкорожденному,
никаких тайн, ставящих нас с ней на одну доску. Забыть, что мы с ней
совершаем государственную измену, ибо Минотавр - ценнейшее достояние
Миноса, а следовательно, и Крита. Но я постараюсь поставить нас на одну
доску.
- Итак, госпожа? - спросил я.
- Меня душит змея, - сказала она. - Вот уже много ночей подряд. Черная,
скользкая, она проникает сквозь запертую дверь, обвивается вокруг шеи и
душит. И все время смотрит мне в глаза. Все время смотрит... Мне страшно,
я просыпаюсь в холодном поту и больше не могу уже заснуть. Что мне хотят
сказать этим боги?
- Змея - это совесть, - сказал я. - Наша жизнь порой сумбурна и не
всегда благонравна, и очень часто, особенно в молодости, мы живем одним
днем. Желания подменяют здравый смысл, страсть... (Я посмотрел ей в глаза.
Она отвернулась.) Страсть заставляет забыть об осторожности и возможных
последствиях. Человек слаб, в молодости легко быть безрассудным и
стремиться удовлетворять все свои желания...
- Ты это осуждаешь?
- Отнюдь. Не вижу ни удовольствия, ни необходимости в том, чтобы
клеймить чьи-то пороки. Мое дело - слушать и исцелять души.
- Как же исцелить мой недуг? - спросила она, и ей казалось, что она
надежно скрыла от меня свое волнение.
- Средство есть, - сказал я. - Оно известно с давних времен, и его
изобретатель прочно забыт - людская память неблагодарна. Но в конце концов
неважно, кто придумал снадобье, если мы им успешно пользуемся которую
сотню лет. Автора идеи обычно доискиваются лишь в случае неудачи,
естественно, ищут его с топором. Так вот, лучший способ уничтожить тревогу
- уничтожить ее источник. Знахари советуют после укуса змеи прижечь ранку
каленым железом, но гораздо проще рассечь гадюку мечом до того, как она
вонзит зубы. Ты меня поняла?
- Да, - сказала она спокойно.
- Но почему ты решила обратиться ко мне? К чему вмешивать богов там,
где в состоянии справиться смертные?
По ее лицу пробежала легкая тень, наверное, она вспомнила своих верных
слуг, сгинувших бесследно, бесславно и без пользы, впустую потраченные
деньги, яды... Ну и прекрасно.
- Иногда смертные бессильны, - сказала она неохотно. - Даже те, что
носят царский венец. Так берешься ты излечить мой недуг? Уничтожить змею?
- Готов служить, царица, - сказал я. - Потребуется некоторое время -
нужно будет в спокойной обстановке побеседовать с богами, рассказать им
все подробно и испросить совета.
- Надеюсь, боги не задержат ответ?
- Боги не любят волокиты, у них много дел и решить нужно все. Однако
для успеха гадания...
- Сколько? Золотом? - быстро спросила она с презрительной усмешкой,
которую уже не считала нужным скрывать, коль я сам спешил навстречу роли
платного слуги, презренного наемника. Ну уж нет...
- Я никогда не беру денег вперед.
- У тебя есть принципы?
- Отсутствие принципов - тоже принцип, - сказал я. - Мне нужен корабль
с надежной командой. Своего у меня нет. И еще мне нужна возможность
отдавать некоторые приказания, которые по своему нынешнему положению я
отдавать не могу.
- Иными словами, ты просишь Знак?
- Вот именно.
Она подняла крышку тяжелой шкатулки, и я невольно затаил дыхание - был
бы жив мой дражайший родитель, незабвенной памяти болван, вдалбливавший
мне в голову, что нет ремесла древнее и почетнее гончарного, видел бы
он...
Знак - это тяжелый бронзовый медальон. С одной стороны на нем изображен
священный бык, с другой - священный петух. И царское имя. Его обладатель
может распоряжаться за стенами дворца от имени царского дома, и все, пусть
и не отдавая ему царских почестей, должны слушать его, как слушали бы
царя. Не более десяти человек на Крите имеют Знак. Сколько раз он грезился
мне бессонными ночами, являлся в снах.
Она подала мне Знак, я принял его, и на этом состязание в лицемерии,
кажется, закончилось. Весьма некстати распахнулась дверь и вошла Ариадна -
конечно, сверхуслужливый Клеон просто-напросто побоялся ее задержать. Этим
он и плох - у него не хватает смелости идти до конца. Правда, царица вовсе
не выглядела рассерженной, говорят, дочку она по-настоящему любит и,
скорее всего, за то, что дочь на нее ничуть не похожа. Я не о внешности,
если верить на слово знающим людям, Ариадна - живой портрет матери в ее
семнадцать лет.
- Ты толкователь? - спросила меня Ариадна.
Ну конечно - идиот Клеон сболтнул, робко пытаясь ее задержать, что
мамочка-де призвала толкователя снов.
- Толкователь, - сказал я, глядя в ее до отвращения невинные глаза.
- Я хотела бы...
- Разве придворные толкователи так неискусны?
- Слишком искусны - в лести. Они мне надоели, все мои сны толкуют
одинаково - меня ждут радость и счастье.
- А ты хочешь, чтобы тебе предсказали беду?
- Я просто думаю, что иногда мои сны сулят и нехорошее, но мне об этом
не говорят.
- Что ты видела сегодня ночью во сне, царевна? - спросил я.
- Цветущий луг.
- Цветы красные, желтые? - спросил я, сохраняя полнейшую серьезность.
- Красные. Было очень тихо, и солнце вставало над лугом.
- Нет ничего легче, - сказал я. - Тот, о ком ты думаешь, придет, и все
будет так, как ты хочешь.
Она слегка покраснела (краснеть при ее-то наследственности!) и
добавила:
- А потом прилетела какая-то странная птица, и кричала она, как
человек, которому больно...
- Это - к долгой жизни, - сказал я. - Прости, царевна, но и я оказался
неоригинальным.
Она, однако, ничуть не выглядела разочарованной, поблагодарила и ушла,
такая молодая, такая красивая, такая легковерная. Все они одинаковы в этом
возрасте - томление души и тела, мечтают о романтической любви и ужасно
удивляются, узнав, что любовь - это всего лишь грубая возня на смятой
постели. Тошнит меня от этого слова - любовь.
Что ж, я отведу в моей пьесе одну из главных ролей и этой глупой
девочке. Все она у меня поймет - чего стоит жизнь, чего стоят любовь и
высокие слова. Как миленькая поймет, что жизнь проста и грязна, перестанет
тешиться красивыми сказками...
- Мне можно удалиться? - спросил я.
- Подожди, - сказала Пасифая. - Я хочу тебя предупредить, что...
- Что мой единственный залог - моя голова, и я должен приложить все
силы к тому, чтобы она осталась на моих плечах, - бесцеремонно перебил я
ее вопреки всем правилам обращения к царствующим особам. - Не беспокойся,
я не убегу на твоем корабле, я вернусь. И мне удастся заставить Миноса
поступить так, как ты хочешь.
Наконец-то я ее пронял - до души. Казалось, ее волосы сейчас взовьются,
зашипят и заметаются вокруг искаженного яростью лица, как змеи Горгоны. Я
был на волосок от смерти, но знал, что этот волосок не оборвется, она
переборет себя, вспомнив, что я для нее значу. Так и произошло, она
опомнилась, отдернула потянувшуюся к золотому колокольчику руку и тихо
сказала, полуотвернувшись:
- Ты или великий мудрец, или...
- Или, - сказал я. - Для мудреца я чересчур грешен. Но какая тебе
разница, кто я, собственно, такой, мудрец или подонок? Тем более что одно
другому сплошь и рядом не мешает. Главное - я тот, кто наконец поможет
тебе.
- Послушай, - сказала она с ноткой суеверного страха. - Случалось, что
боги сходили на землю в облике смертных...
- О священный петух, - вздохнул я. - Я - не воплощение бога плутней.
Правда, я лично знаком с Гермесом, как-никак он мой покровитель, но сам-то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг