- Неправда, это не мы, а баденские гренадеры.
- Все вы хороши.
- Что?! - И Курт схватился за саблю.
То есть, хотел схватиться, но сабля была не у пояса, а в карете, и потому
драгун лишь чертыхнулся и замолчал.
И тогда Франц, чтобы хоть как-то скрасить мрачную беседу, сказал:
- А Чико молодец! Я думал, что в карете хоть немного осетринки, а там и
вправду женщина.
- Это не женщина, а Белая Дама,- напомнил Чико.- Наш глупый сержант
уцепился за ее талию, а к ночи его рука будет звенеть как сосулька.
Солдаты недоверчиво засмеялись, но Чико не обратил на это внимания. Он был
уверен в своей правоте, но до поры до времени не решался сказать всю
правду.
Разговор прекратился. По обеим сторонам дороги шли партизаны и тоже
молчали. Одна лишь злополучная девочка бежала впереди всех, катила снежный
ком и весело - совсем не к месту - распевала русскую солдатскую песню.
А где-то вдалеке вновь послышалась беспорядочная пушечная пальба, которая
становилась все громче и громче.
Сержант, косясь на победителей, долго - и успешно - пытался ни о чем не
думать, однако не выдержал, подумал и горько усмехнулся. Еще бы! Пять лет
судьба его хранила, а на шее той он вновь оказался причастным к большой
игре. Ведь это же вне всякого сомнения, что Мадам - особа весьма
непростая, иначе Оливье не стал бы собирать отряд и выделять карету, но -
вот прохвост! - ни словом не обмолвился о женщине. Она, конечно же,
шпионка или что-то в этом роде. Люлю была куда красивее, Люлю зарезали, а
эту... О, эта как ни в чем не бывало шагает рядом с ним, а что у нее на
уме, никто не знает. Сержант украдкой глянул на Мадам...
И увидел, что та внимательно его разглядывает. Лицо у Мадам было спокойно
и даже безмятежно, а вот утверждать, что-либо подобное о себе сержант не
решился бы. И потому он подчеркнуто бодро сказал:
- Не падайте духом, Мадам. Я родился в седле, и я доставлю вас императору.
Пусть думает, что он самоуверенный служака, шпионы любят иметь дело с
глупыми людьми. Она сейчас, конечно, удивится, спросит...
Однако же Мадам с улыбкой промолчала. Тогда сержант, решив играть свою
роль до конца, продолжал:
- В моих словах нет и тени бахвальства. Да, здешний народ фанатичен. Царь
превратил всю державу в бесправных рабов, и эти же рабы его боготворят и
защищают. Но в августе... Да, в августе мы взяли пленного, спросили...
(Тут, как мне кажется, разговор уходит несколько в сторону от событий,
прямо нас интересующий, а посему я позволю себе вымарать несколько строк.-
майор Ив. Скрига).
- ...Вот нами, кстати, повелевает лучший из лучших, который возведен на
престол по достоинству, а не по праву наследования, как здесь у вас...
простите, как у них, в России.
И тут сержант вдруг замолчал. Да, перед ним шпионка, но только чья? Мадам
была отправлена в ставку в закрытой карете. О господи, да неужели его,
боевого сержанта, определили в тюремщики?! Дюваль внимательно посмотрел на
Мадам и осторожно, опасаясь ответа, спросил:
- Кстати, а вас как зовут? Мадам промолчала.
- Ваше имя, Мадам! - потребовал сержант/Черт подери, она же русская
шпионка, час от часу не легче. Мадам нахмурилась.
- Простите,- сказала она.- Но генерал просил меня хранить инкогнито.
Зовите меня просто: Мадам.
- Но...- растерялся сержант.
- Без всяких "но",- тут в голосе Мадам послышались властные нотки.- Вы
всего лишь сержант, и если вас не посвятили, то вам же и на пользу. Не так
ли?
Сержант отвернулся. Не так ли? Конечно же, так! Будь проклят тот день,
когда он впервые попался в большую игру! Ведь не случись той встречи, так
он бы сейчас... Нет, сейчас бы он с большим удовольствием споткнулся и
упал; пусть все проходят мимо, а он бы остался и лежал здесь в ожидании
Белой Дамы. Она, говорят, всех жалеет и всех забирает с собой.
- Скажите, неужели вы и вправду сейчас намереваетесь доставить меня в
ставку? - после некоторого молчания спросила Мадам.
Дюваль усмехнулся, он не поверил ее доброжелательному тону. Скорей всего
проклятая шпионка желала потешиться над глупым сержантом. Пусть так,
однако он ей скажет все как есть. И он сказал:
- Да, представьте себе. Я понимаю, это глупо при нынешнем положении дел.
Однако я человек привычки и служу по старинке - так, как будто мы все еще
побеждаем...- Тут Дюваль немного помолчал, а потом добавил: - А может, все
дело в упрямстве; мне приказали доставит вас императору, и я доставлю,- и
сержант замолчал. Он мог бы, конечно, сказать, что терпеть не может
Оливье, а посему ни за что не отступится. Он мог бы признаться... Однако
Дюваль раньше и вовсе не позволял себе откровенничать, да, видимо,
Полоцкий монастырь оказал ему не лучшую услугу. И, чтобы сменить тему
разговора, сержант сказал: - Хотел бы я знать, что будет с нами через час!
На что Мадам ответила:
- Нес приведут в партизанский вертеп, а там их командир, его зовут Егорка,
скажет, что с нами делать: расстрелять на месте или же отправить дальше.
- Как?! - удивился сержант.- Откуда вы знаете?!
- По долгу службы я в совершенстве владею местным наречием, - скромно
призналась Мадам.
Сержант нахмурился. Будь Мадам русской шпионкой, она б не стала в этом
признаваться. Да и мало того: свою лазутчицу партизаны сейчас, наверное,
несли бы на руках. Нет, дело здесь куда сложнее...
Но тут вокруг зашумели, сержант поднял голову и увидел, что отряд подошел
к просторной поляне, на которой располагался лагерь партизан.
Смеркалось.
Артикул шестой
Вероотступник
На поляне горели костры, у костров сидели мужики. Чуть поодаль виднелись
землянки. При виде пленных кое-кто из мужиков поднялся посмотреть. Тогда
старший в отряде - его звали Тит - строго оглянулся на солдат, расправил
плечи и приказал:
- Ну, веселей!
Однако пленные от этой команды смешались еще больше и вконец сломали строй.
А зря: за ними внимательно наблюдал человек, во власти которого было
решать - казнить или миловать. Таковым всесильным человеком был
деревенский староста Игорка или, что будет точнее, Егорка Бухматый.
Староста, костистый и не Старый еще мужик, сидел на трофейном барабане и
постукивал кнутовищем по валенку. На плечах у него был накинут щегольский,
расшитый узорами кожушок. За спиной у Егорки стояли двое мужиков с
короткими кирасирскими ружьями наперевес.
Пленных остановили поодаль. Увели лошадей, укатили карету. Пленные
молчали. Тогда Егорка важно почесал за ухом, подмигнул Мадам и спросил:
- Откудова, Тит?
- Из Пышач.
- Ну и как там?
Вместо ответа Тит неопределенно пожал плечами.
- Дядька Егор, я видела! - выбежала вперед злополучная девочка. - Как
наскочили, как наскочили! Забор повалили, сено растащили. Потом... - И
девочка замолчала, вспоминая.
- Горит деревня? - спросил Бухматый.
Партизаны посмотрели в сторону деревни - не видать ли зарева? Но нет,
горизонт был спокоен. Только где-то далеко не смолкала кононада.
- Мельчает француз, торопится, - заключил староста.- Так сено, говоришь,
растащили? - обратился он к Дювалю, нисколько не заботясь о том, поймет
тот его или нет.
Сержант молчал, и староста все так же беззлобно продолжил:
- Нам такие гости не нужны. Нам и без вас мало радости. Веревку!
Подали веревку. И Тит, тут же, перед старостой, принялся вязать удавку.
Мужики, разглядывая пленных, вполголоса о чем-то переговаривались.
Сержант оглянулся на Мадам.
- Простите,- сказал Дюваль, - но я не думал, что все решится так быстро.
Мадам не отвечала. Она как завороженная наблюдала за тем, как Тит пробовал
петлю на крепость. Убедившись, что веревка не подведет, Тит шагнул к
сержанту и хотел было примериться... но тут Дюваль резко оттолкнул его
руку и возмущенно воскликнул:
- Нет, нет! Я протестую! - И, взяв себя в руки, спокойно Добавил: - Я
требую справедливости.
Насмешливо щурясь, Егорка слушал сержанта и словно понимал его. Сержант,
ободренный этим, продолжал:
- Вешают только разбойников и дезертиров,- и он опять оттолкнул от себя
веревку.- А честные солдаты достойны расстрела.
Егорка добродушно рассмеялся.
- Егор Апанасыч! - напомнил Тит, распрямляя петлю поудобнее.
Егор отмахнулся - мол, подождешь - и с интересом посмотрел на сержанта.
Егору было любопытно: обычно пленный падал на колени, умолял, иные
ползали, кричали - а этот явно оскорблен! Выкрикивает что-то, машет руками
и - глянь ты! - как будто нажимает на невидимый курок. Грозит, наверное. А
если так... Егор потянулся к поясу и вытащил трофейный седельный пистолет.
Мадам тихо вскрикнула, а сержант успокоился и улыбнувшись сказал:
- Благодарю вас, месье.
Егор благосклонно кивнул и аккуратно взвел курок.
Дюваль, чтобы не думать о близкой смерти, стал с интересом рассматривать
пистолет. Прекрасный пистолет, он стрелял из такого... Однако только
думать - этого мало, тут нужно говорить, говорить без умолку! Бухматый
поднял пистолет, а сержант торопливо сказал:
- Отменная игрушка! Я, помнится, точно такой же подарил одному славному
малому, его звали Матес Шилян. Бухматый растерялся.
- Шилян? - переспросил он недоверчиво.
- Шилян, Матес,- подтвердил Дюваль.
Староста невольно опустил пистолет и оглянулся на мужиков. Тит выступил
вперед. Сержант, увидев в руках у него веревку, брезгливо отвернулся - да,
видно, судьба!..
Но в это-время Бухматый строго спросил:
- Где Трахимка?
Среди партизан прошло движение, ]л к командиру вытолкнули Трахимку -
худого и белобрысого мальчишку в длинном не по росту армяке. Трахимка
нерешительно потоптался на месте, а потом сказал:
- Говорите, я слушаю вас, господин сержант.
Сержант от неожиданности вздрогнул и не сразу спросил:
- Мальчик, откуда ты знаешь французский?
- От французских солдат. Говорите. Сержант сказал:
- Веревка - это нечестно. Вы нарушаете законы -войны. Меня, как солдата,
должны расстрелять. Я готов.
Трахимка перевел. Бухматый нахмурился и ничего не сказал. Тогда Трахимка
спросил:
- Откуда ты знаешь Мацея Шиляна?
- Мы вместе воевали,- сухо пояснил Дюваль и напомнил: - Я требую
справедливости.
Трахимка перевел, и Бухматый надолго задумался.
История Шиляна была ему хорошо знакома. Когда пришли французы, и
крестьянам надоело ждать обещанной воли, тогда дьяков сын Мацейка Шилян
сказал: указ-де написан, да шляхта его придержала, бей шляхту! И били
долго, и сгорело много маентков. Было это в июле, крестьяне штурмовали
помещичьи усадьбы вместе с французами - не то добровольцами, не то
мародерами. Но вскоре Великая Армия ушла на восток, белорусские губернии
были заняты прусаками генерала Граверта, и жандармские команды Великого
Княжества Литовского начали карательные выступления против непокорных.
Мацей Шилян был схвачен, осужден "до горла" и повешен. По деревням читали
указ, требовавший, как и впредь, "отправлять предписанные дворовые
повинности". Бухматого тогда не взяли; Бухматый до нашествия был
мельником, а потому знался с нечистой силой...
И вот теперь Бухматый сидел и думал. Придумав, он поднял .голову и сказал:
- Да, сено они растащили. Но ведь скотину кормить нужно?
Мужики согласно закивали.
- Солдатский конь, он тоже скотиной является,- вслух рассуждал Бухматый.-
И если дальше глядеть, так солдаты те же мужики, над ними тоже своя шляхта
есть.
Партизаны и с этим согласились. Тогда Егорка решил окончательно:
- Мацейка Шилян хорошим человеком был. А этот, - Бухматый посмотрел на
сержанта. - Этот... коня кормил, а сам, небось, голодный. Думайте, мужики,
думайте! А если что, так и завтра повесить не поздно.
Мужики не стали спорить - согласно молчали. А высокий и сутулый как коса
партизан подошел к пленным и пригласил:
- Филес, филес! Проходи! Каша! Тепло - вот как!
- Водка? - оживился Курт и первым пошел к огню.
За ним потянулись и остальные.
У костра Егорки остались лишь Дюваль да Мадам. Когда им подали по котелку
с кашей, то особого приглашения не потребовалось. Мужики смотрели на
голодных пленников и качали головами - да, голод дело невеселое.
(Далее Иван Петрович без каких-либо объяснений вымарал едва ли не
страницу, однако я позволю себе восстановить написанное.- С. К.)
А Бухматый, ни к кому не обращаясь, вдруг сказал:
- Твое счастье, коза, что царь в силу вошел. А не то висеть бы тебе на
осине. Ей-бо! Вот сидишь себе, кашу мою глящешь, а помнишь?
Мадам мельком глянула на Егорку, но ничего не сказала. А тот недобро
улыбнулся и продолжал:
- Всех бы вас повесить, да руки мои коротки. Вот, плохо живем, в лесу,
голодно, холодно. Зато вольные! Кончается воля... Ты думаешь, одни
французы мерзнут! А мы что, медведи, что ли?! Обманул Наполеон, и
Алексашка обманет. Дураки мужики, выслуживаются! Думают, волю им
выпишут... Нет, врет государь и не краснеет. Но не все дураки, нет, не
все! Мне бы для начала хоть два уезда поднять, а там никакой Кутузов,
никакой Наполеон не остановит! Что, скажешь, отечество продал? А у меня
свое отечество; без вас, панов, и без французов!
Мадам перестала есть и посмотрела на Бухматого. Тот добродушно улыбнулся и
сказал:
- А я тебя с прошлого года запомнил. Ты у наших панов на троицу гостевала.
А теперь негде будет плясать: Егор Апанасыч все начисто сжег!
И снова Мадам ничего не ответила.
(Далее наш любезный майор оставил текст в сохранности.- С. К.)
Бухматый недобро прищурился и добавил:
- Ладно, пока что...- подумал и спросил: - Что он там про Мацея? Спроси,
интересно мне.
Мадам хотела сделать вид, что ничего не понимает, однако не решилась и
перевела вопрос, добавив:
- Быть может, ваш ответ принесет нам свободу.
Сержант нахмурился. Он понимал, что попал в глупейшее положение. Вот сидит
перед ним бородатый дикарь и ждет, что пленник начнет лебезить и
выставлять себя в лучшем свете, лишь бы остаться в живых. Дикарь небось
считает, что Дюваль кривил душой, требуя расстрела, и вспомнил про Шиляна
единственно ради спасения собственной шкуры. Эх, был бы он здесь один, а
то ведь с ним солдаты да еще и Мадам - хоть шпионка, а все же... Но
ничего, он попробует. И сержант заговорил:
- К моему величайшему сожалению, я с ним не знаком. Про Шиляна мне
рассказывали мои солдаты, так как именно они сражались под его началом, а
я здесь ни при чем.
Мадам внимательно посмотрела сержанту прямо в глаза - тот даже не
моргнул,- потом покосилась, нет ли рядом Трахимки, и перевела:
- Сержант говорит, что они вместе сожгли два поместья неподалеку от Орши,
а потом войска двинулись дальше, и они больше не виделись.
- Это что, пана Синькевича, что ли? - спросил Бухматый. Мадам перевела:
- Вам не верят, сержант. Вас видели при взятии маентка пана Синькевича.
Сержант вздохнул. Ну что ж, видели так видели. И он сказал:
- Да, это правда. Однако же теперь я очень сожалею о содеянном. Шилян был
подданным русского царя, так что, помогая ему, я невольно потворствовал
неприятелю.
Сержанту было обидно, что его уличили во лжи. Ложь - последнее дело. Ему
хотелось, чтоб разговор скорей закончился, чтоб все решилось скорее -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг