пусть отведут, расстреляют... Нервы, нервы ни к черту! - подумал Дюваль, а
может, даже и высказал вслух...
Мадам перевела:
- Да вы правы. При взятии маентка сержант был ранен в руку, но пуля, не
задев кости, прошла навылет, и рана быстро зажила.
Бухматый недоверчиво посмотрел на сержанта и сказал:
- А ты не врешь?
- Он говорит, что вы храбрый солдат,- перевела Мадам.
Сержант улыбнулся. Дикарь ему определенно нравился. Дикарь его понимает!
Знает, что нельзя сержанту иначе, нельзя! Тут лучше пулю в лоб, нежели
вилять и выпрашивать. А что было, то было. Горели .поместья, стреляли из
окон, однажды даже зацепили, но легко, навылет... Зачем он это делал? Он
сражался! У них в Бордо тоже было такое - жгли, стреляли, волокли на
фонарь - давно это было, забылось, а матушка помнит. Отца - того не
зацепило, а прямо в грудь... И сержант признался:
- Да, я сражался вместе с Матео, он был веселый человек, а я... Мне
приказали, я ушел. Только не думайте, будто я ищу снисхождения; нет ничего
хуже снисхождения к солдату. По вашим законам меня должны расстрелять, и я
готов, а Матео здесь ни при чем.
Мадам смешалась, не зная, как перевести.
- Давайте я, - послышалось у нее за спиной. Мадам обернулась - позади нее
стоял Трахимка. Мадам покачала головой. Трахимка угрюмо сказал:
- У вас не так получается,- помолчал немного и перевел слово в слово.
Выслушав Трахимку, Бухматый некоторое время молчал, а потом, так ничего и
не сказав, встал и ушел в темноту.
- Строгий у нас Егорий,-- задумчиво сказал Тит. - Не приведи господь, если
в силу войдет. Всех перешерстит.
И у костра надолго замолчали.
У соседнего костра тоже молчали. Там все давно уже поели и теперь ждали
маленького щуплого мужичонку, который все никак не мог справиться с кашей.
Но вот и мужичонка отставил котелок, достал из-под себя бутыль и взялся
разливать по кружкам. Мужики принимали, глотали и согревались. Дойдя до
себя, мужичонка налил до краев... однако сам пить не стал, а протянул
угощение Сайду. Тот молча отказался. Сидел на снегу, дрожал от холода... и
не брал! Мужики пораженно молчали.
- Ну, что я говорил?! - обрадовался щуплый.- Гля еще! - И вновь предложил.
И вновь - на этот раз куда решительней - мамелюк отказался от водки.
Мужики с интересом посмотрели на щуплого - что скажет, чем объяснит.
- Вера! - сказал им щуплый.- Нельзя по закону. Мужики сомневались,
пожимали плечами. А щуплый не унимался:
- Я и сам раньше не верил, думал, неправда. А после раз, второй глянул...
И точно! Вера такая,- подумал, признался: - Вот бы мне такую же веру
сыскать! - И, поморщившись, выпил до дна.
Вокруг засмеялись.
А солнце тем временем уже опускалось за деревья. Отставив пустой котелок,
Сайд жестом поблагодарил щуплого за угощение, отошел от костра и,
повернувшись лицом к Мекке, пал на колени и зашептал:
- Бисмоллую Рахману Рахим, Авзу Биллаю шайтану раджим...
И красная куртка согбенного мамелюка горела на белом снегу.
А Франц как ни в чем не бывало сидел у третьего костра и наигрывал
грустный, очень многим знакомый мотивчик. Ему было тепло и сытно, отчего
глаза сами собою слипались, а флейта фальшивила пуще обычного. Рядом с
Францем сидел Чико и вторил флейте на донышке пустого котелка. Стучать по
котелку и в то же время не моргая смотреть на огонь - воз можно, глупое
занятие, однако...
- Самого Наполеона барабанщик,- глубокомысленно заметил Тит, стоявший
неподалеку с удавкой через плечо. В удавке темнела вязанка дров.
А еще дальше, у самых землянок, Гаспар, подвязав себе холстинку наподобие
салфетки, подбирался "козьей ножкой" к больному зубу того самого старика,
который днем наотрез отказался от фальшивых ассигнаций. Пришел-таки дед,
хотел на врагов посмотреть, и на тебе - попал на лекаря.
- Полегше, полегше! --просился старик.- Куда-а-а?! - и попытался
вырваться...
Да только Курт и Хосе не пустили. Старик рассерженно сплюнул, недобро
покосился на солдат...
А Гаспар уже показывал вырванный зуб обступившим его любопытным.
- Ловок, черт! - было их общее мнение.
Да только аптекарь не слушал похвал. Истосковавшись по привычной работе,
он тщательно вытирал "козью ножку" не очень-то чистым носовым платком и
объяснял стоявшему рядом Трахимке:
- И еще скажи ему: пусть возьмет гвоздь из старой подковы, сделает из него
кольцо и носит; если болит правый зуб, то на правой, а левый - на левой
руке. Ну а чтоб зубы совсем не болели, нужно всегда обуваться и разуваться
с левой ноги. Запомнил?
- Запомнил.
- Ну, смотри, не перепутай,- и Гаспар убрал "козью ножку" за пазуху.
И в это время на поляне показался верховой. И хоть был он в потертом
кожухе, но выправка у него была отменная; Дюваль это сразу отметил. И не
ошибся: когда незнакомец спрыгнул с лошади, кожух распахнулся, и под ним
показался офицерский мундир. Единственно, что смутило сержанта, так это
то, что поверх мундира на груди у приехавшего поблескивало несколько не то
иконок, не то амулетов. Уж не капеллан ли? Заметив недоумение сержанта,
Мадам шепотом пояснила:
- Это русский ротмистр. А образа у него на груди для того, чтоб не приняли
за неприятеля. Партизаны не очень-то разбираются в мундирах.
Ротмистр мельком глянул на пленных и подошел к старосте.
- Егор Афанасьевич, срочное дело, надо помочь... И они отошли в темноту.
- Сержант! -окликнула Мадам.
Сержант не слышал. Он как гончая, почуявшая дичь, следил за ротмистром и
командиром партизан, которые ходили по лагерю и отдавали приказания.
- Сержант! - повторила Мадам.
- Молчите!
Сержант, конечно же, был крайне невежлив, однако... Он видел, как
партизаны вдруг стали спешно собираться в дорогу, а два их отряда,
примерно по взводу каждый, уже выходили из лагеря и направлялись туда,
откуда днем доносилась стрельба.
Так партизаны уходят, Пленных... с пленными много мороки, так что нужно
решаться - да или нет... Конечно, да! Сержант поднялся, отряхнул с мундира
снег и посмотрел по сторонам. До лошадей было шагов пятьдесят. Лошадей уже
не охраняют. Конечно, будет много пальбы и мало надежды, однако...
Сержант, завидев Чико, сделал ему знак, и тот поспешно подошел к командиру.
- Где наше оружие? - спросил сержант.
- В карете. Я...- тут Чико замолчал и красноречиво посмотрел сержанту за
спину.
Дюваль обернулся - к ним подходили Тит, Трахимка и ещё с десяток
вооруженных мужиков. Сержант беззвучно чертыхнулся и опустил глаза - эх,
не успели!..
...Сержант нахмурился, открыл глаза и вновь зажмурился. Лежал, не открывая
глаз, и думал - открыть, не открыть? Открыл. Увидел над собою настил из
неошкуренных сосновых бревен. Ну что ж, могло быть и хуже, а так...
Надежда еще есть. Сержант медленно повернул голову и посмотрел на Мадам.
Мадам сидела тут же рядом и внимательно смотрела на лучину, воткнутую
прямо в стену. Нельзя сказать, чтобы в землянке было тепло, однако Мадам
давно уже сняла с себя шубу и оставалась в одном платье - в красивом белом
платье. Да и сама Мадам, напомним еще раз, была весьма привлекательной
особой. Вот только что белое платье... словно Белая Дама. Смешно, конечно,
никто этому не верит, однако...
Когда Трахимка передал приказ Бухматого и пленных привели в эту землянку,
то солдаты предпочли устроиться подальше от Мадам. Вот и сейчас они сидят
почти у самого входа - благо, что землянка длинная, на полуэскадрон, не
менее,- сидят у входа и шепчутся.
Ну а сержант - сержант лежал на жестких нарах, считал сучья на потолке и
время от времени поглядывал на Мадам. Мадам молчала. Сержант прекрасно
понимал, что он как мужчина должен хоть что-то сказать, успокоить
шпионку... и тем не менее уже в который раз молча отворачивался от Мадам и
вновь смотрел в потолок. Смотрел и ни о чем не думал. Его ничто не
волновало, все было безразлично: расстреляют так расстреляют, отпустят так
отпустят. Когда их заперли в землянке и Курт спросил, как быть дальше,
сержант пожал плечами... но тут же спохватился и строго приказал:
- Отставить!
Солдаты ничего не поняли, переглянулись... А сержант тем временем ушел в
дальний угол землянки, лег на нары и вот уже не первый час смотрел на
неошкуренные бревна и молчал. Поначалу он еще пытался разобраться в себе и
понять, а что же с ним случилось, откуда такая усталость, такое
раздражение на самого себя непонятно за что... однако вскоре и это стало
ему безразлично.
Сержант еще раз посмотрел на Мадам и опять отвернулся к неошкуренным
бревнам. Хотелось спать, но сон не приходил, и глаза сами собой
открывались.
Солдатам тоже не спалось. Они сидели на полу землянки и тихо
переговаривались.
- ...Быть этого не может! - сказал Курт и строго посмотрел на товарищей. -
Не стали бы они нас перед этим кормить. Не так ли, Франц?
- Да, наверное,- безо всякой охоты отозвался австриец, - Накормить, а
после повесить...
- Но почему же именно повесить?! - поддельно удивился Чико. - Сержант
хлопотал, чтоб тебя расстреляли.
- Ты ошибаешься, он попросил за всех!
- Нет, с веревками меньше хлопот, - вмешался Хосе.- Порох они берегут для
наших маршалов.
Никто не стал с ним спорить. И вдруг...
Вдруг кто-то тихо засмеялся. Солдаты дружно оглянулись...
Однако Сайд уже успокоился - сидел, медленно поглаживая бороду и едва
заметно улыбаясь. Потом заговорил:
- Это было в Сирийском походе, я сам видел своими глазами. Четыре тысячи
арнаутов заперлись в крепости и потребовали, чтобы им даровали жизнь,
иначе они обещали стоять до последнего. И взять их не было никакой
возможности. Франки дали честное слово, и арнауты сложили оружие. Но когда
паша над пашами узнал об этом, он ужасно разгневался: "Что мне с ними
делать?!" - кричал он и топал ногами.- Где у меня припасы, чтоб их
кормить?!" А потом успокоился и приказал вывести арнаутов на берег моря.
Потом... они не пожалели пороха.
Сайд опустил голову, и никто не решился нарушить молчание.
Однако вскоре Чико не выдержал и мрачно спросил:
- Что, так и будем сидеть? - и посмотрел на товарищей. Никто ему не
ответил.
- А! Заячьи души...
Тогда Хосе осторожно поднялся, крадучись подошел к выходу и выглянул из
землянки.
- Ну, что там? - нетерпеливо спросил Чико.
- Погасили костры.
- А часовые?
Хосе долго всматривался в темноту и не отвечал.
- Ну?!
- Н-не знаю,- и Хосе также крадучись вернулся к товарищам.
- Да,- насупился Чико.- А ведь кому-то все равно придется брать часовых на
себя. Все молчали.
- Я вижу, никто из вас не хочет домой,- продолжал неаполитанец. - Вы все
так и рветесь на соляные копи.
- Но ведь тот, кто выйдет к кострам, домой уж точно не вернется, - сказал
Франц. Опять помолчали.
- Тогда останусь я,- сказал Хосе.- Меня никто не ждет.
- Нет,- покачал головою Чико,- ты не подходишь. Ты горный человек. И я, и
Гаспар. Франц труслив, а Курт исполняет приказы только сержанта и выше. Я
над ним не властен.
Все посмотрели на Сайда. Сайд молчал, лицо его ровным счетом ничего не
выражало. Тогда Чико сказал:
- Нет, Сайд не сможет. Тут нужен человек, привычный к морозам и, кроме
того, отчаянной храбрости.
Сайд поднял руку, и Чико умолк. А мамелюк тем временем неторопливо
поднялся, поправил чалму, подкрался к выходу - и исчез в темноте.
Солдаты некоторое время молчали, а потом Франц не выдержал и сказал:
- -Хороший был человек.
- Хороший,- со вздохом согласился Гаспар.
- Да уж лучше тебя! - воскликнул Чико.- И тебя! И тебя! И...
- Тебя,- подсказал Курт.
- Возможно,- согласился Чико и насупился.- Если честно признаться, так я
паршивый человек. Я ведь специально сказал про мороз и про храбрость. Я
знал, Сайд не выдержит...- Тут Чико замолчал и отвернулся.
И все молчали. Всем было холодно и стыдно.
Ну а сержант тем временем лежал, смотрел в потолок и, чтоб поскорее
уснуть, считал сучья на бревнах. Сучьев было много, как солдат в
эскадроне, а сон все не шел. Зато Мадам - Мадам не умела подолгу
оставаться задумчивой. Она давно уже поглядывала на Дюваля и все ждала,
когда же он к ней обернется. Дюваль не оборачивался, и тогда Мадам
спросила:
- Сержант, о чем .вы думаете?
Сержант нехотя повернул голову, посмотрел на Мадам, но ничего не ответил.
Глаза его были пусты, ибо сержанту непреодолимо хотелось уснуть,
провалиться, не видеть, не слышать, забыть, откреститься - все что угодно,
лишь бы не возвращаться сюда. Он чувствовал, что запутался в чем-то
простом, но очень важном, быть может, в самом важном в жизни... Вот только
кто бы сказал, а что же это такое - самое простое и самое важное? Что?
- Сержант, вы женаты?
Сержант опять не ответил. Женщины - удивительные создания. Порой они
необыкновенно чутки, но нередко являют собой...
- Я вас обидела?
Ну вот, опять! Нарочно, что ли? Сержант вздохнул и сел на нарах. Недобро
посмотрел на Мадам и сказал:
- У вас красивое платье.
Мадам улыбнулась, не скрывая в своей улыбке обиды. Сержант был вынужден
ответить:
- Да, у меня была жена,- потом он немного подумал и прибавил: -
Одиннадцать дней.
Мадам хотела промолчать, но не сдержалась и спросила:
- Она ушла от вас?
- Ушла. Ее убили.
Мадам прекрасно понимала, что спрашивать нельзя... однако не из
любопытства, а...
- За что?
- Не знаю. Недавно, под Смоленском, был голод, а она маркитантка. Вот...
Сержант лег навзничь и стал смотреть в потолок.
- Одиннадцать дней,- прошептала Мадам...
И сержант догадался - считает. Одиннадцать дней под Смоленском - это
значит, что уже не отступали, а бежали. Голод, холод - и вдруг
маркитантка, вино и горячая похлебка. Понятно, чего он хотел... Хотя
женщины мыслят иначе, они все это могут представить и так: кругом
отступление, паника, предательства... и вдруг венчание!
- Сержант!!!
Сержант от неожиданности вздрогнул и обернулся. Рядом с ним стоял
растерянный Чико.
- Что случилось?
- Партизаны ушли...
- Как?!
- Не знаю. В лагере пусто. Сайд исчез...
Но сержант уже не слушал его. Он торопливо вышел из землянки и подбежал к
ближайшему погасшему костру. Ни огонька кругом, ни души! Только возле
самого леса чернеет под лунным светом карета, а рядом стоят оседланные
лошади. Так, значит, ушли партизаны, бросили, но увезли с собой, не
расстреляли, а просто оставили за полной ненадобностью.
- Что будем делать, сержант?
Дюваль оглянулся - к нему подходили солдаты: Чико, Курт, Франц, Хосе,
Гаспар...
- Где Сайд?
Солдаты молчали, поглядывая на Чико. Тот нехотя признался:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг