была перекрыта толпой, в которой черные матросские бушлаты соседствовали с
серыми солдатскими шинелями и партикулярными пальто. Правда, шинелей было
более всего.
Шофер адмиральского авто нажимал на клаксон, но толпа не желала
пропускать его, и тогда адмирал Колчак встал, держась тонкими пальцами за
переднюю спинку. Голос у него был высокий, в промерзшем воздухе
пронзительный.
Крики и требования толпы были уже понятны адмиралу, и он готовился
ответить ей.
- Господа! - крикнул в толпу Колчак. Он поднял непропорционально
длинную руку. Под ярким мартовским солнцем видно было, что кожа у него
матовая, оливковая, и Коле он показался схожим с римским патрицием -
крупный с горбинкой нос, темные глаза, узкие губы. Будто видел этот
портрет в зале римских копий в Эрмитаже. - Господа, я сейчас же
направляюсь на "Екатерину"!
Толпа замолчала, схватив машину в плотное кольцо.
- Я так же, как и вы, огорчен известием о смерти мичмана Фока!
Толпа неприязненно загудела.
- Я повторяю - огорчен, потому что этот молодой человек куда больше
принес бы пользы Отечеству, если бы сложил голову на поле боя.
- Какому Отечеству? - выкрикнул из толпы солдат в папахе набекрень. -
Немецкому небось?
- Какой дурак решил, что мичман Фок - немецкий шпион? Кто подсунул
вам эту зловредную сплетню? Ну! Я вас спрашиваю!
Разумеется, толпа не отвечала, но несколько оторопела.
Беккер удивился, увидев, какие плохие зубы у адмирала - они, должно
быть, его всегда мучают, - даже на расстоянии двадцати саженей видно было,
что в верхней челюсти справа остались лишь черные пеньки. Коля не
подозревал, что беда адмирала - следствие голодных, изнурительных
путешествий в Ледовитом океане.
- Я даю слово офицера и русского дворянина, - кричал Колчак, - что
Павел Иванович Фок такой же русский, как и мы с вами! Он происходит из
старой дворянской семьи в Пензенской губернии. Там и сейчас живут его
родители и невеста. Они не подозревают еще, что осиротели. Они посылали
сюда защитника Отечества и честного офицера. А такие, как вы, затравили
его и довели до самоубийства!
Толпа молчала, но за этим скрывалось глупое рычание, почти беззвучное
недовольство пса, которого порет хозяин, а пес не может взять в толк, за
что на него такие напасти - он же рвал брюки гостю, защищая дом!
- Если мы будем устраивать здесь травлю честных людей, потому что нам
не нравятся их фамилии или форма носа, это будет на пользу только
настоящим немецким шпионам. Фамилия у настоящего шпиона скорее всего будет
Федоренко или Иванов. Сейчас, когда Россия переживает годину тяжких
испытаний, нас сможет спасти только единство и строжайшая дисциплина.
Тогда мы сделаем то, к чему толкает нас историческая справедливость. Мы
ударим по проливам, по Константинополю. Перед вами откроются золотые
ворота Османской империи... Но если вы будете убивать честных людей - вас
возьмут голыми руками. Вперед, к победе! Да здравствует свободная Россия!
- Урра! Да здравствует! - вопила раздавшаяся под напором автомобиля
толпа.
Беккер несколько успокоился - в адмирале было некое качество,
дававшее ему право распоряжаться людьми. То есть существование Колчака в
Севастополе давало надежду на торжество порядка.
Коле захотелось поглядеть на флот, на те корабли, что стояли на
якорях на рейде. Если повезет, он увидит, как катер адмирала подлетит к
"Екатерине".
Стоя на бульваре, перед открывшимся видом на море, Коля понял, что
отсюда ему никогда не догадаться, какой из кораблей "Екатерина", а какой
"Севастополь". На таком расстоянии размеры съедались и все корабли
казались игрушечными. Между кораблями сновали катера, на серой воде
замерли ялики рыбаков. В бухту сел неизвестно откуда взявшийся гидроплан.
Он затормозил, приподняв носы поплавков, а с кораблей, нагнувшись, глядели
на него блохи - матросы.
- Прапорщик! - окликнули над самым ухом.
Коля вздрогнул, резко обернулся. Рядом стоял морской кондуктор, за
ним - два солдата-артиллериста.
- Чего надо? - Коля машинально ответил в тон окрику. Он не желал
казаться наглым. Так получилось.
- Надо нам твои документы, - сказал один из солдат, и от того, как
плохо слушались его губы и какая зловещая, но неуверенная улыбка блуждала
на его губах, Коля понял, что он пьян.
- Вы не патруль, - сказал Коля. Получилось посередине - между
вопросом и утверждением.
- А вот это тебя не касается, - сказал солдат.
- Простите, - вмешался менее пьяный кондуктор. - У нас революция,
господин офицер... Вы тут стоите, смотрите на боевые силы флота с
неизвестными намерениями, что вызывает наши опасения.
- Разве мне нельзя смотреть?
- Покажешь документы и будешь тогда смотреть, - сказал второй солдат,
скуластый, узкоглазый, похожий чем-то на Борзого и потому особо неприятный
Коле.
Первый солдат снял с плеча винтовку. Лениво снял, будто это движение
не имело отношения к Беккеру, но в то же время показывая, что именно
против Беккера и было оно направлено.
- Нет у меня с собой документов, - сказал Коля. - Зачем мне их
таскать, правда? - Ему было неприятно услышать собственный голос, на
октаву выше, чем обычно, заискивающий голос.
- Не повезло тебе, прапорщик, - сказал кондуктор. - Хотел ты - не
хотел, но как немецкого шпиона и пустим в расход.
- Ну ладно, пошутили, и хватит, - сказал Беккер.
- А мы не шутим.
- Если вам деньги нужны, у меня немного совсем...
- А вот это усугубляет твою вину, - сказал скуластый солдат.
Кондуктор толкнул Колю в спину, и тот послушно пошел по бульвару.
Немногочисленные прохожие смотрели мельком, стараясь не поворачивать
головы, не привлечь к себе внимания.
- В экипаж? - спросил первый солдат.
Голос его донесся издалека, словно Коля шел в стеклянном стакане, а
все люди, и его солдаты, и те, кто ходил по бульвару, - все остались за
пределами этого стакана.
- А может, выведем к морю и капут? - спросил второй солдат. - Очень
мне этот прапорщик не нравится.
- Отведем в экипаж, - сказал уверенно кондуктор. - Пускай все будет
по закону. Обыщут, если немец или шпион - в расход.
Хоть эти слова тоже долетели издалека, они пронзили тупую покорность
Коли. Тот молодой и жаждущий жить человек, который спрятался за сердцем,
услышал и понял, что именно этого допустить нельзя.
Между тем время шло и надо было придумать спасение, раньше чем они
дойдут до экипажа. Но в голове ничего не было - пусто. Будто он, Коля
Беккер, прыгал вокруг запертого дома, стучал в дверь, в окна, но никто не
отзывался.
- Ты чего молчишь? - Кондуктору надоело идти молча. Он догнал
Беккера. - Тебе что, жить не хочется?
- А что делать? - спросил Коля заинтересованно, искренне, будто
кондуктор был доктором, могущим спасти от тяжкой болезни.
- Как что делать? Дать нам документы, доказать, что ты не немец и не
шпион ихний - простое дело! Где у тебя документы?
- Где?.. Дома, - сказал Коля. - Дома лежат. Я же не знал.
- Врет, что не знал, - сказал скуластый, - как же это в военное время
в Севастополе без документов? Его нынче из Турции перекинули. - И он
засмеялся, словно сказал что-то очень смешное.
- А где живешь? - спросил кондуктор, он и в самом деле почему-то
проникся к Коле симпатией, а может, был добрым человеком.
Коля уже знал, что он сделает.
И оттого, что он представил себе собственные действия, стало легче,
словно он их уже совершил.
- Есть у меня документы, - сказал Коля, - все есть, только дома
лежат. Не верите - два шага пройдем, покажу.
Тут же завязался долгий и пустой спор между конвоирами, потому что
одному из солдат лень было идти, он вообще хотел в экипаж. Второй
склонялся к тому, чтобы Колю расстрелять. Говорил он об этом громко, чтобы
слышали прохожие. А кондуктор решил было отпустить пленника. Но, на
несчастье Коли, к ним тут прибился худой телеграфист с красным бантом,
который стал требовать соблюдения революционной дисциплины. В конце концов
один из солдат отстал, а его место занял телеграфист.
Телеграфист стал рассказывать, как мичман Фок взорвал "Екатерину", и
хоть слушатели отлично знали, что "Екатерина" стоит у стенки и ничего
плохого ей мичман Фок не сделал, слушали они внимательно, будто хотели
этим показать: знаем-знаем, на этот раз не удалось, а на следующий - мы не
допустим.
У Коли был ключ от квартиры Раисы. Он открыл дверь. Витеньки, к
счастью, не было дома, самой ей рано было возвращаться.
- Погодите здесь, - сказал Коля, - натопчите.
- Нашел глупых, - обиделся телеграфист. - Мы тут будем стоять, а ты
через окно - и бежать.
- Тогда снимайте сапоги, - сказал Коля. - Это не мой дом.
- Ничего, - сказал телеграфист, который был агрессивнее остальных,
потому что не был уверен, что его принимают всерьез. - Вымоешь.
И он решительно пошел в гостиную. Там осмотрелся и заявил:
- Богато живете!
Раиса жила небогато, каждому ясно, но телеграфист был готов увидеть
богатое шпионское лежбище и увидел его.
- Давай неси, - сказал кондуктор. Они с солдатом остались у дверей,
чтобы не наследить. Но от телеграфиста остались грязные следы на половиках
и половицах.
Коля прошел в спальню, там на стуле стоял его саквояж.
Он вынул документы и протянул их кондуктору.
Когда кондуктор читал их, из залы вернулся недовольный телеграфист.
- Сколько можно ждать? - спросил он.
У Коли мелькнула мысль, что телеграфист задерживался, чтобы
что-нибудь реквизовать. То есть свистнуть. Но некогда было выяснять -
кондуктор рассматривал документы. Что-то ему не понравилось.
- А фото? - спросил он наконец.
- Фотографию у нас не клеят. С будущего года обещают.
- Покажи-ка, - велел телеграфист. Он поднес к носу, обнюхивал
по-собачьи книжку в серой обложке, взятую Колей в синей папке - деле об
убийстве Сергея Серафимовича. - Студенческий билет. Ясно. Берестов, Андрей
Сергеевич.
- Чужие документы, - сказал солдат. Он их не читал, даже не глядел на
них. Может, ему хотелось уйти, может, расстрелять Колю.
- А что еще? - спросил кондуктор.
- Ну вот, вы же видите - проездной билет. Единый. На мое имя.
Московский трамвай.
- А кто подтвердить может, что ты - это ты? - спросил кондуктор.
- Сейчас никого дома нет. А вы приходите вечером.
- Вечером он предупредит, - сказал телеграфист, продвигаясь к двери.
- Вечером он всех подготовит.
- Ну что я могу поделать? - Коля обезоруживающе улыбнулся кондуктору,
которого выделял и уважение к которому подчеркивал.
- Пошли, - сказал кондуктор. - Чего мы к человеку пристали.
- Я в Симферополе живу. В Глухом переулке.
- И в самом деле, - сказал телеграфист.
"Что же он уволок? - думал Коля. - Ведь Раиса подумает на меня".
- Нет, я думаю, раз уж столько времени потеряли, - сказал солдат, -
поведем его в экипаж. Там проверят.
Этот момент нерешительности разрешила своим неожиданным появлением
Раиса.
Она открыла дверь в прихожую и увидела, что там стоят незнакомые
люди.
Ей бы испугаться, но законы революции, позволяющие вооруженным людям
входить в любую дверь и брать, что им вздумается, включая жизнь любого
человека, эти законы еще не были усвоены Раисой. Впрочем, они еще не стали
законами и для тех, кто привел Колю.
Коля от звука ее голоса сжался. Еще мгновение, и она убьет его.
Убьет, не желая того. Сейчас она скажет: "Коля".
- Это я! - почти закричал Беккер. - Это я, Андрей. Ты слышишь, Рая?
Это я, Андрюша! Меня на улице задержали, документы потребовали, а у меня с
собой не было.
Сейчас она удивленно скажет: "Какой еще Андрюша?"
Но Раиса скорее чутьем, чем умом, угадала, что надо молчать. В доме
опасность. Угроза.
Телеграфист уже вышел в прихожую и, задев Раису, пошел к двери. Та
отстранилась, чтобы пропустить его.
И тогда солдат, самый недоверчивый, спросил:
- А как будет фамилия твоего постояльца?
- Чего? - спросила Раиса.
И в тот момент Коля понял, что же взял телеграфист.
И в этом было спасение.
- Держи вора! - закричал он. - Держи вора! Он серебряную сахарницу со
стола унес!
А так как видимость законности еще сохранялась, то телеграфист
кинулся к двери и замешкался, спеша открыть засов. Раиса сразу сообразила
- вцепилась ему в плечо. И тут уж было не до документов, потому что
телеграфист выскочил на улицу и побежал, высоко подбрасывая колени. Раиса
неслась близко за ним, но все не могла дотянуться, а Коля бежал за ней,
понимая, что с каждым шагом удаляется от опасности. Правда, и кондуктор с
солдатами топали сзади, но Коля понимал, что не он уже - цель их погони.
Впереди показался господин в распахнутой шубе, похожий на Шаляпина,
он ринулся к беглецу, чтобы помочь преследователям. Телеграфист увернулся
и выкинул сахарницу. Сахарница была круглая, без крышки - крышку потеряли
уже давно. Она покатилась по камням мостовой, Раиса побежала за ней, а
кондуктор и солдат обогнали Колю и скрылись за углом, преследуя
телеграфиста.
Коля дошел до угла и увидел, что они все еще бегут, огибая встречных.
Раиса стояла, тяжело дыша, прижимала сахарницу к груди.
- Зря я тебе ключи дала, - сказала она.
- Скажи спасибо, что я живой остался, - сказал Коля.
- Спасибо, только не тебе, а мне. Может, еще чего в доме украли?
Оказалось, что ничего больше телеграфист украсть не успел, зато
наследил, и Раиса была недовольна, даже не смеялась, когда Коля попытался
юмористически рассказать, как воспользовался случайно найденными
документами какого-то Берестова. Коля стал целовать Раису, но та
уклонилась от ласк, сказав, что сейчас из киндергартена придет ее
Витенька.
Но ближе к вечеру они помирились.
* * *
5 марта командир "Екатерины" напечатал в "Крымском вестнике" письмо,
в котором сообщал, что мичман Фок Павел Иванович - чистый русак из
Пензенской губернии. Там же говорилось, что в ночь с третьего на
четвертое, будучи на вахте, мичман проверил часовых в подведомственной ему
носовой орудийной башне. Затем он хотел спуститься в бомбовый погреб, но
часовой, не доверяя немцам, не пустил Павла Ивановича. Часовой был напуган
недавним взрывом на "Императрице Марии", взрыв был именно в бомбовом
погребе. Говорили, что это дело рук немецких шпионов.
Павел Иванович, получив такой грубый отказ, счел свою офицерскую
честь полностью погубленной. Он поднялся к себе в каюту и тут же
застрелился. Но застрелился не потому, что в самом деле испугался
разоблачения, как говорили досужие сплетники в городе, а в глубоком
душевном расстройстве.
Более того, командир дредноута сообщил, что торжественные похороны
мичмана Фока по постановлению команды состоятся 6 марта в десять утра.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг