гвоздодер - он заранее подготовился к сегодняшнему дню.
Надежда, приведшая Беккера на площадку перед судом, зиждилась на том,
что газеты и телеграммы со всех сторон России сообщали именно о нападениях
революционеров на суды и полицейские участки. В последние два дня люди
приходили к суду и искали приготовлений к штурму. Не увидев приготовлений,
уходили домой. А вчера наконец-то матросы и солдаты, а также рыбаки из
соседних мест разгромили тюрьму и выпустили заключенных. Заключенные были
большей частью контрабандисты и мошенники, а также дезертиры, не
поместившиеся на гауптвахте. Узнав об этом, Беккер предположил, что
нападение на суд и полицию состоится завтра, ибо местный темный люд с
разгромом тюрьмы обрел настоящих вождей.
Беккер не ошибся. Толпа собралась с утра, но все никак не решалась на
штурм ялтинской Бастилии, теряя время в спорах и призывах, а Беккер
боялся, что из Симферополя пришлют жандармов и толпу разгонят.
К счастью для Беккера, проголодавшаяся толпа решила все же пойти на
штурм. Начал его подросток в смятом цилиндре, обтянутом красной тряпкой.
Его как бы выбросило из толпы, и он легко, почти не касаясь башмаками
ступенек, взбежал к дверям затаившегося дома.
Сразу все замолчали, а Беккер сделал шаг назад, ближе к углу дома,
понимая, что, если начнется стрельба, он успеет спрятаться.
Парень в цилиндре начал бить кулаком в дверь. Удары получились
негромкие, они таяли в зимнем воздухе, разозленные шумом вороны поднялись
с деревьев и летали, каркая, над площадью.
- Молчат! - закричал парень, оборачиваясь к напрягшейся толпе. -
Трепещут народного гнева!
Толпа ответила утробным гулом, чтобы еще более испугать врагов
народа, засевших за толстыми стенами.
Парень ударил плечом в дверь. Дверь была толстая, надежная. Она даже
не дрогнула.
Толпа была возмущена трусостью полицейских и судейских. Тут, презрев
опасность, к парню подбежала чахоточная Чернякова в лиловой шляпке, и они
начали бодать дверь вдвоем.
Толпа подбадривала их криками, постепенно сдвигаясь к входу в суд,
оттого что в каждом было желание участвовать, но желание пока робкое,
таящееся в недрах толпы. Внутренний напор становился все более цепким и
тягучим, пока не разрядился внезапным оглушительным звоном - кто-то из
толпы кинул камень в окно второго этажа - стекла вдребезги. На несколько
секунд стало совсем тихо, многие даже отступили назад в опасении мести за
такой поступок... А потом - по стеклам! Посыпались камни.
Кидали все: и мальчишки, и пожилые дамы. Это было бурное развлечение,
и люди спешили кинуть - хоть что-то, хоть кусок промерзшей грязи, - только
бы успеть, пока еще остались невыбитые стекла.
Все больше становилось помощников у подростка и чахоточной. Вместе с
ними они бились в дверь, но та не поддавалась.
Очевидно, надо было взломать замок, но пока что никто до этого не
додумался - может, потому, что во взломе замков есть нечто, противоречащее
честному революционному штурму.
Беккер, с нетерпением наблюдавший за этими событиями, уже пришел к
убеждению, что в здании суда нет ни души - это чувствовалось и по тому,
как покорно разлетались стекла, и по гулкой пустоте, которой отзывался дом
на удары в дверь.
И тогда Беккер принял решение, выделявшее его из толпы, потому что
оно шло наперекор ее решениям и вкусам.
Протиснувшись за спинами заполнивших площадь людей, Беккер вошел в
полуоткрытые ворота за зданием суда. Оттуда во двор. Двор был совсем пуст,
и черный ход заперт. Беккер достал гвоздодер, подцепил его острым
раздвоенным концом дверь у замка и с натугой вывернул язычок. Дверь
распахнулась - быстро и послушно. Внутри было пусто. Шум толпы сюда не
долетал. Из революционера, штурмующего Бастилию, Беккер превратился сразу
в банального взломщика, которого можно взять за воротник и отвести в
участок.
Беккеру хотелось бы попасть в кабинет Вревского раньше, чем в здание
ворвутся революционеры, но шансов на то было немного. Единственное, что
утешало, - никто, кроме Беккера, не имел уже готовой программы действий.
Поднявшись на второй этаж, Беккер повернул направо по пустому
коридору. Окна коридора выходили на улицу. Осколки стекол устилали
коридор, будто лужицы. Они отражали синеву казенных стен и серое небо. С
улицы доносились голоса - Беккер осторожно подошел к окну и выглянул
наружу, стараясь сделать это так, чтобы самому не попасть кому-нибудь на
глаза. Но никто и не обратил на него внимания: толпа утекала, как песок в
песочных часах, в открытую дверь - ее только что взломали или открыли.
И тут же шум переместился с улицы внутрь здания, превратился в топот
многих ног по лестнице, в хлопанье наугад раскрываемых дверей, крики и
голоса, совсем иначе звучащие в казенных стенах.
Беккер испугался, потому что бунтовщики, ворвавшись в коридор, могли
принять его за полицейского и невзначай убить.
Он не помнил точно, какая дверь ведет в комнату к Вревскому, и
побежал по коридору, стараясь угадать ее или вспомнить номер, и тут понял,
что множество сапог и башмаков стучат по коридору, гонясь за ним. Беккер
не посмел обернуться - он уткнулся лицом в стену и замер.
Шаги, запах людей и шум дыхания пронеслись рядом и промчались далее -
видно, его приняли за своего, взявшего Бастилию чуть раньше остальных.
И когда Беккер увидел спины сотоварищей, он сразу же успокоился и
пошел сзади, разглядывая двери. У третьей остановился, потому что узнал ее
и вспомнил номер.
Он толкнул дверь, почему-то уверенный, что она откроется, и удивился,
обнаружив, что дверь заперта. Беккер стоял в недоумении, забыв о
гвоздодере.
На помощь ему неожиданно пришла чахоточная Чернякова, уже обретшая
некоторый опыт по штурму Бастилии. Она приподняла юбку, подпрыгнула,
сильно и резко ударила подошвой высокого зашнурованного башмака по филенке
и пробила ее рядом с ручкой. Для такого подвига ей пришлось взлететь, но
тут-то ее подстерегла беда - башмак ушел внутрь, а голову потянуло вниз, к
полу.
К счастью, Беккер не растерялся, рванул девицу на себя, освободил ее
ногу и, подержав некоторое время головой вниз, перевернул легкое и горячее
тело - девица ничуть не испугалась.
- Открывайте! - приказала она. - Путь свободен!
- Спасибо, - сказал Беккер, ставя Чернякову на пол. - Вы были очень
любезны.
- Мы увидимся... на баррикадах, - сказала девица, вприпрыжку убегая
по коридору - видно, почувствовала, что кому-то еще понадобится ее помощь.
Беккер сунул руку в отверстие в филенке, повернул ручку изнутри,
дверь открылась, и он оказался в кабинете, где еще столь недавно был
бесправен и напуган, а сегодня вернулся как бы мстителем, хотя его
мучитель отсутствовал.
Беккер прошел к железному шкафу и с помощью гвоздодера, помучившись
минут пять, взломал его старый замок. Внутри было много синих папок, и
Беккер, чувствуя наслаждение от возможности вести себя так, кидал папки на
пол. Кто-то заглянул в дырку в двери и крикнул:
- Так их, давай! Жги!
Нужных папок все не было - Беккер уже опустился на корточки, вороша
на нижних полках, хотя помнил, что Вревский доставал папки сверху.
Не найдя папок, Беккер принялся ползать по полу, разбрасывая синюю
груду папок, лелея надежду отыскать нужную. Папок не было и там.
По коридору бегали люди, кто-то кричал издали:
- Ты керосину неси, керосину! Так быстрее загорится!
Беккер понял, что революционеры решили устроить большой пожар. Но он
не мог уйти. Шкаф был пуст. На полу искать бессмысленно. Донесся взрыв
криков - радостный взрыв. Беккер понял, что это означает, - удачное начало
пожара.
Беккер постарался думать спокойно. Куда еще могли деться папки? Может
быть, они в столе?
Ящики стола были заперты. Беккер начал взламывать их гвоздодером и
выкидывать из них бумаги, старые растрепанные тома кодексов и уложений.
Поднялась пыль.
- Беги! - сунулась черная рожа из коридора. - Сгоришь!
Дым полз в дверь.
Беккер продолжал взламывать ящики. Ящиков было шесть - папки нашлись
в нижнем, правом, под пустыми бумагами... Коля уже убедил себя в том, что
Вревский увез их в Киев.
Папки остались в кабинете случайно. Вревский намеревался забрать их с
собой, надеясь распутать дело. Поэтому спрятал к себе в стол, ключ от
которого пока не сдал.
Неожиданно отъезд перенесли на несколько часов вперед - шоферы суда и
комендатуры опасались оказаться на перевале в темноте: по слухам, там
подстерегали татарские бандиты.
Поэтому у Вревского не хватило времени вернуться в суд за своими
вещами и папками...
Было трудно дышать. Глаза слезились. Беккер выбежал в коридор.
Коридор был в дыму, и дым заползал наружу через выбитые окна, отчего
воздух быстро перемещался, создавая едкие сквозняки. Впереди грозно
трещало. Беккер выглянул в окно - дым закрыл видимость. Но на площади было
много народу - любовались делом своих революционных рук. Можно бы
выпрыгнуть, но второй этаж высокий, в недобрый час поломаешь ноги.
Беккер сориентировался и побежал к черной лестнице.
Она тоже была вся в дыму, и непонятно, что ждет внизу - выход или
столбы пламени?
Беккер решился. Он скинул шинель, закутал в нее голову и побежал по
лестнице вниз, стараясь бежать быстро и не задумываясь, лишь бы все скорее
кончилось.
Через несколько секунд он оказался во дворе.
Беккер привел себя в порядок и вышел задами мимо военной комендатуры
на другую улицу.
Беккера сжигало нетерпение.
Почти бегом он миновал два квартала, пока не увидел небольшой сквер,
где под каштаном стояла черная от влаги деревянная скамейка. Под ней
сохранился голубой снег, а вокруг была бурая с зелеными весенними
пятнышками трава.
Беккер уселся на скамейку, положил папки на колени. Сверху оказалось
дело о дезертирах. В конверте - несколько уже виденных им фотографий
убитого солдата. Отдельно - фото раскрытой шкатулки. Протоколы допросов,
письма из Симферополя по установлению личностей... дальше, дальше! Коля не
стал читать документы, успеется. Он отложил папку и раскрыл вторую,
берестовскую. Она была куда толще и потрепаннее первой - видно, ее чаще
открывали. Протоколы, записи допросов, фотографии... Коля листал быстро,
но тщательно, чтобы не пропустить какой-нибудь важной бумаги.
Листок оказался столь мал и строчек на нем так немного, что Коля
проглядел его сначала, не остановившись. И лишь через минуту сообразил,
что строчки были написаны крупным, с обратным наклоном, почерком
Маргариты.
Милостивый государь!
Вы просите подтвердить показания, которые Вам дал господин
Беккер относительно нашей встречи с господином Берестовым в компании
двух пьяниц. К моему глубокому сожалению, вынуждена Вам сообщить, что
не имела чести гулять по Симферополю в обществе господина Беккера,
которого знаю лишь как приятеля моей подруги. Я не имею
представления, о каких пьяницах и каком господине Берестове идет
речь, и не знаю, зачем господину Беккеру понадобилось впутывать меня
в эту некрасивую историю.
С уважением
Маргарита Потапова.
Одесса. 23 ноября 1915 года.
Коля еще раз перечитал записку Маргариты.
Она его предала!
Ну кто тянул ее за язык?
Ведь Вревский неизбежно должен насторожиться, получив такое письмо.
Вот почему он спрашивал о Маргарите во время последнего допроса.
Маргошка, Маргошка, чего же ты испугалась? Я вовсе и не собирался
впутывать тебя в это дело. А упомянул твое имя, потому что хотел, чтобы
следователь мне поверил. Ведь мы же с тобой там были?! Мы же видели
Берестова! И пьяниц этих - тоже видели! А если мы видели их, не исключено,
что и нас кто-то заметил. Так что честность - лучшее оружие.
Впрочем, Беккер не сердился на Маргариту. Она была вправе отречься от
него, потому что он не спросил разрешения, прежде чем упоминать ее имя в
разговоре с Вревским. Грустно... как быстро проходит женская любовь!
Коля осторожно вырвал письмо Маргариты из синей папки, смял его и
хотел было выкинуть, но передумал. Он достал из кармана шинели зажигалку,
сделанную из винтовочного патрона, и, зажегши ее, поднес язычок пламени к
уголку письма. Письмо легко и весело занялось почти невидным в яркий
солнечный день пламенем. И рассыпалось в прах. Лучше, чтобы показаний
Маргариты Потаповой не было.
Когда Коля Беккер по вызову следователя покинул Феодосию, Россия, без
сомнения, была монархией, и иные способы управления ею казались делом
отдаленного и невероятного будущего. Когда же - менее чем через две недели
- он сошел с парохода "Алушта" в Севастополе, Россия уже давно (по крайней
мере так казалось) и окончательно стала республикой, словно никогда и не
была в ином положении.
Коля понял, что прошлое не вернется, когда первый камень разбил
стекло в здании ялтинского суда и во всей России не нашлось никого, кто
постарался бы защитить достоинство империи.
Убедившись в этом, он рассудил, что ему не следует возвращаться в
Феодосию. Так может поступить лишь человек, сознательно упускающий свой
шанс. Там, в диком углу, революция может означать лишь смену вывесок. Коле
были нужны вольные просторы.
Вряд ли можно считать Колю дезертиром, сам он себя таковым не считал,
потому что присягал на верность государю императору, который добровольно
отрекся от престола. В будущем же Коля не намеревался никому присягать.
Если уж государь император не оправдал ожиданий, можно ли ждать защиты от
Гучкова?
Итак, в России не было императора, а в российской армии стало
прапорщиком меньше.
В Севастополе Коля рассчитывал на гостеприимство Раисы Федотовны,
кондукторской вдовы, у которой был шестилетний сын, любивший дядю Колю. И
сама Раиса любила Колю, но никогда не выказывала желания оставить Колю в
своем побеленном домике, за белым забором у белого тротуара. Впрочем,
забор и тротуар были изобретением вечно пьяного и шумного дурака -
генерала Веселкина, коменданта Севастопольской крепости, того самого, что
хватал, проезжая по Нахимовскому проспекту, гимназисток, не по форме
причесанных или одетых, и развозил на коляске по домам. Заборы и тротуары
белили, потому что город по ночам не освещался, чтобы его не отыскали
рыскающие по морю турецкие подлодки. Зато обыватели находили дорогу домой
под светом звезд.
Днем к Раисе идти было нельзя - она работала в магазине готового
платья на Николаевской, а мальчика отдавала одной доброй немке, что
держала киндергартен - группу детей, с которыми гуляла и обучала их
немецкому языку.
Поэтому Коля решил, что он походит по городу, присмотрится, посидит в
кафе и заявится к Раисе после шести.
Он не спеша дошел до памятника Корнилову и уселся возле него на
скамейке, наблюдая за гуляющими по площади. Матросов было немного, это
объяснялось тем, что вице-адмирал Колчак, командующий флотом, не давал
командам воли и половина флота у него всегда находилась в море, вторая
занималась уборками, ремонтом и погрузкой. Чаще, чем матросы, встречались
солдаты из крепостной артиллерии и гарнизонных рот. Они собирались в
кучки, оживленно обсуждали что-то, будто спешили все решить, прежде чем
вернутся моряки.
Возле Коли остановились, разговаривая, два солдата, Коля отвернулся
от них, чтобы не встречаться взглядом. Солдаты не заметили афронта, сели
на скамейку, продолжая беседовать, и задымили вонючей махоркой. Революция
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг