великолепные вещи создает человек, владея инструментами! Думчев сам это
поймет. И, когда вспомнит скарабея, шершня, жука-рогача, он улыбнется и
скажет: "Как я был смешон в своих рассуждениях!"
Я внимательно следил за ним и видел, что шаги его становятся все
тверже, увереннее и соразмернее с обычным шагом человека.
Он тронул рукой футляр скрипки. Вынул скрипку, прижал к плечу. Но не
играл. О чем он думал?
Послышался тихий-тихий поющий голос. Я не сразу догадался, кто это
поет.
В дальнем углу, сидя на табуреточке, прижавшись спиной к стене,
Полина Александровна чуть слышно напевала:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя...
Она пела, точно разговаривала сама с собой. Не пение, а
воспоминание...
Кажется, это было совсем недавно: большая русая коса, соломенная
шляпа, широкие поля, синяя лента. Тихий весенний вечер. Цветет сирень. Она
идет и оглядывается. А из окна глядит ей вслед молодой Думчев, и льется,
льется этот мотив...
То как путник запоздалый
К нам в окошко застучит...
И, по мере того как она пела, лицо Думчева прояснялось. Точно в
нарушенный строй его переживаний входили какие-то живые поправки, входили
и ставили все на место.
Нервным жестом он протянул руку и повел смычком по струнам.
Эту песню, этот давно знакомый мотив он теперь заново постигал.
Вот-вот - и любимая песня поможет ему вернуться к жизни.
Песня раздавалась все яснее и громче.
Скрипка Думчева вторила ей все увереннее.
Глаза Булай смотрели куда-то вдаль, а по щекам текли слезы.
Я отошел к дверям - мне было трудно, очень трудно.
Прижавшись к косяку, соседка неслышно плакала.
ОПЯТЬ В ГОСТИНИЦЕ
Была поздняя ночь, когда я тихо, только кивком головы, простился с
Булай, Думчевым и Авдотьей Васильевной.
Я вышел из дома и долго стоял на знакомом крыльце.
Нужно вспомнить что-то важное, самое главное... Но что именно?
Я хорошо знал дорогу к гостинице. Но теперь все кругом мне казалось
незнакомым, и я долго приглядывался и соображал, пока уяснил себе, куда
нужно идти.
Сделал шаг, другой - и остановился.
Глухой шум листвы, свесившейся через забор на улицу, испугал меня.
Что это? Вдруг я снова почувствовал себя в Стране Дремучих Трав. Мне надо
кого-то искать, спасаться. Скорей! Скорей! Тревога и беспокойство охватили
меня...
Потом опомнился и тихо побрел дальше. Надо мной было небо, такое
глубокое, звездное. Спокойная ночь маленького городка. Какая тишина! Но
почему-то казалось, что тишину разрывают странные шумы, звуки, шорохи и
звоны. И теперь, в Ченске, настороженность, напряженность и ощущение
близкой опасности не оставляли меня. Я остановился и, словно для того,
чтобы стать невидимым и уберечь себя от беды, прижался к стене на
мгновение. Опомнившись, я пошел дальше, но вдруг снова остановился.
Что будет с Думчевым завтра, когда он выйдет на улицу и весь мир -
непривычный, новый для него мир - глянет ему в глаза?
Ведь я совсем немного пробыл в Стране Дремучих Трав, но не могу
привыкнуть к тихому городку. И трудно понять, что здесь за окнами люди
спят крепким, спокойным сном. Все мне кажется другим.
Что же будет с Думчевым?
Ведь в больнице заботливо и осторожно приучают прозревшего больного к
свету, после того как окулист сделал операцию. Строго выполняется наказ
врача: столько-то дней темная комната, столько-то дней полутемная, и
только потом разрешается больному посмотреть на окружающий мир, но все еще
не при ярком солнце.
Я шел в гостиницу, и так было тихо кругом, так спокойно светили
звезды! Где-то совсем рядом беззаботно пропел петух, мирно тявкнула
собака. Тревожная мысль о судьбе Думчева стала рассеиваться.
Помню: открыл дверь гостиницы. Остановился: стало грустно. Ведь я
уеду, расстанусь с Думчевым...
Дежурная по гостинице машинально протянула было ключ, но, глянув на
меня, остолбенела. Ключ остался у нее в руке. Наконец она выговорила:
- Вы?! Нет, нет, не может быть! Ведь вы пропали!
- Я был за городом. Недалеко отсюда, - смутившись, ответил я. -
Простите, что не предупредил...
- Но сюда приходили, вас искали! Был переполох... Так нельзя... Надо
предупреждать!
Все тот же номер гостиницы. Лежит на стуле мой старый чемодан. Он уже
в чехле, застегнут на все пуговицы. Ведь я собирался уехать в Москву. За
окном совсем такая ночь, как та... когда влетел сюда букет. И все тот же
светлый квадрат соседнего окна лежит на земле. Все как будто так, как
раньше. Но все и не так, и не то. Я стал другим: за это время я побывал в
Стране Дремучих Трав!
На столе лежало письмо от профессора Тарасевича, ожидавшее меня уже
несколько дней.
"Уважаемый Григорий Александрович! Я вызван на областную конференцию.
Очень сожалею, что вы не застанете меня. Какая-то женщина, по фамилии
Черникова, из Райпищеторга распространяет в городе слух, что вы "растаяли
и пропали" у нее на глазах. Какая чепуха! Надеюсь, что вы всё сами
объясните. Но так как ваша одежда, по словам Черниковой, почему-то
осталась за беседкой, то я помог, на всякий случай, организовать поиски и
уезжаю с большой тревогой за вас. С приветом. Ваш Тарасевич".
СТРОИТСЯ ДОМ, ПОЮТСЯ ПЕСНИ
Прошла ночь. Проснувшись довольно поздно, я оглядел светлый номер
гостиницы и почувствовал тревогу: как Думчев?
Я сейчас же отправился к нему, но на одной из улиц увидел Думчева.
Никого не замечая, точно забыв обо всем на свете, стоял он на углу улицы и
смотрел на стройку какого-то многоэтажного дома.
Поодаль стояли Полина Александровна и соседка. Они не спускали с
Думчева глаз. Соседка знаком пригласила меня подойти к ним. Я узнал, что
утром, совсем рано, она услышала, как хлопнула дверь на улицу, и увидела,
что Думчев уходит. Беспокоясь - Сергей Сергеевич еще и чаю не напился, -
она позвала Полину Александровну. Обе пошли вслед за ним. Всё собирались
его окликнуть - и всё не решались. И вдруг он остановился у этого дома, и
вот стоит! Стоит, все смотрит и смотрит. А на что тут глядеть? Разве не
видел он, как большой дом строится?
Думчев долго и неподвижно стоял на одном месте.
Потом в каком-то нетерпении, точно негодуя на себя, он стал быстро
менять места наблюдения.
...Плыла в ясном утреннем небе стрела крана с бункером, наполненным
цементным раствором. Трепетали на легком ветру и то припадали к забору, то
рвались вверх к небу огромные красные полотнища со словами: "Досрочно
выполним и перевыполним полугодовой план строительства жилых домов!" А из
открытого окна другого дома в небо лилась песня:
...по камушкам, по желтому песочку...
Фраза обрывалась, был слышен только настойчивый аккомпанемент, и
снова все начиналось с самого начала:
...по камушкам, по желтому песочку...
Певица в соседнем доме разучивала арию Наташи из "Русалки", и
растекался в свежем воздухе ее высокий голос.
Она смолкла. И стало слышно, как девушки-маляры, стоя на
подоконниках, крася рамы, открывая и закрывая окна, поют что-то свое.
Слова песни были грустные, но девушки пели беззаботно и даже с каким-то
озорством, так что становилось весело на душе.
А в небе, утреннем, голубом, высоком небе плыла, плыла стрела крана с
бункером. Вот кран двинулся вдоль стройки. Опустились тросы. Вот они опять
уходят в высоту. И стрела кружит, кружит над стройкой - новой стройкой,
без лесов.
К одноэтажному дому, около которого стоял Думчев, подошли юноша и две
девушки. Не входя в калитку палисадника, перегнувшись через низенький
забор, за которым росли кусты жасмина и роз, юноша позвал:
- Оля, Оля, скорей! Сережка ждет на яхте. Ведь договорились к
двенадцати!
- Иду! - ответил чей-то звонкий голос.
Юноша и девушки уселись на скамейку у палисадника.
Думчев подошел к ним. Юноша встал и предложил Думчеву сесть. Но
Думчев не сел. Он точно изучал их. Как широко и светло улыбаются они! Как
весело смеются, продолжая свой разговор!
Хлопнула калитка. Выбежала Оля из палисадника, в белом платье, с
ярко-синей косынкой в руке. Она запела:
Споемте ж, друзья,
Ведь завтра в поход...
Все подхватили песню и, взявшись за руки, побежали по улице.
Долго им вслед глядел Думчев.
Пела певица. Пели девушки-маляры. Издалека доносилась песня Оли и ее
друзей.
А в утреннем небе совсем ажурной стала стрела с бункером. Легко,
плавно и весело плыла она в высоком небе.
Думчев наконец очнулся и пошел по направлению к дому.
Мы шли за ним. Но он нас не замечал. Он говорил сам с собой:
- Поют! Все поют! Удивительно! А дом? Где, куда спрятались оборванные
каменщики в лаптях - строители этого дома? Механизмы... И все поют...
Откуда же такая радость? Как это все понять?..
Так говорил сам с собой Думчев. А где-то далеко певица снова запела:
Пробегала... пробегала... быстра... реченька...
"СПАСИБО, ОТ ВСЕЙ ДУШИ СПАСИБО!"
Думчев заперся в своей лаборатории и не выходил оттуда. Мы решили его
не тревожить. Так прошел день.
Я очень устал от всего пережитого. Да и пора было возвращаться в
Москву.
- Сергей Сергеевич все говорит о странных вещах, я не пойму его, -
жаловалась мне Булай. - Скажите, где был Сергей Сергеевич эти годы? Откуда
он вернулся?
Но я медлил с ответом. Ведь мне надо теперь же, сегодня или завтра,
свершить еще один путь с Думчевым. Пройти с ним по дорогам десятилетий -
дорогам, уже пройденным всеми людьми, ввести его в жизнь. Надо подобрать
для этого правильные слова, так много объяснить... И он увидит, поймет
все, что произошло за эти десятилетия. А тогда пусть и Булай узнает о
Стране Дремучих Трав. А сейчас всякие разговоры и расспросы только
встревожат.
Под вечер второго дня я постучал в дверь лаборатории Думчева. Пора
было мне уезжать из Ченска.
Я был чрезвычайно удивлен, увидев на лице Думчева совсем неожиданную
улыбку, даже по-детски чуть-чуть шаловливую. Она то пряталась в уголках
рта, то появлялась в блеске глаз. Точно первое знакомство с новой жизнью
осветило его лицо.
- Друг мой! - начал Думчев. - Я уже увидел, услышал и приметил такое,
что и слов не подберешь!
- Для этого я и пришел к вам, Сергей Сергеевич! Мне кажется, что я
помогу вам скорее понять, почувствовать все, что вы еще увидите.
- Спасибо за ваше доброе намерение, но я не отстающий ученик в
гимназии...
Я понял его: долго, слишком долго он жил без людей, без всякой помощи
в Стране Дремучих Трав, привык во всем разбираться сам.
- Вы меня не поняли, Сергей Сергеевич. Перед вами совсем-совсем новая
жизнь...
- Вот я и хочу попытаться без чьей-либо помощи войти в эту жизнь.
Понять. Сам хочу! Все понять, все почувствовать! Тут моя гордость! Моя
честь!.. - И Думчев круто повернул тему разговора: - Знаете ли вы,
Григорий Александрович, какой сегодня день?
- Пятница...
- Ах, я не о том! Сегодня самый высокий и светлый день в моей жизни!
Я вновь стал писать, восстанавливать дневник тех многих лет, что прожил в
Стране Дремучих Трав. Я возобновлю и вновь напишу все то, что ветер по
листочкам разметал, развеял. Вот смотрите, - указал он на узкие, длинные
листочки, лежащие стопками полукругом на большом столе. - Пусть ученый мир
учтет мои наблюдения и последует за моими выводами.
- Дневник вы будете писать долго, очень долго. А я должен уехать.
Пробуду еще в Ченске день или два. За это время прошу вас набросать
статью-заявку. Коротенько, только коротенько изложите в ней основную суть
вашего дневника, поставьте вехи, по которым пойдет направление ваших
мыслей, и укажите основные открытия. А я передам в журнал "Наука и
техника".
- Как вы сказали? Заявка? Я не понимаю этого слова. Ведь не о патенте
и не об авторском свидетельстве на техническое изобретение я хлопочу.
Я все старательно ему разъяснил. И Сергей Сергеевич меня понял.
- Ах да... конспект... Надо составить конспект.
Это слово "конспект" звучало у Думчева как-то по-особому
выразительно, точно в этом слове был заключен глубокий смысл, понятный ему
одному.
Какой радостью и воодушевлением горели его глаза!
- Спасибо! От всей души спасибо!
И я отложил свой отъезд из Ченска: дождусь заявки Думчева.
Я привык к этому городку с его садом, где деревья смыкают над аллеями
свои кроны; с тихими улицами, где рядом со светлыми, ясными домами,
построенными совсем недавно, стояли домики нарочитой, кудреватой,
старомодной архитектуры - домики, напоминавшие мне некоторых героев из
бытовых романов прошлого века; с библиотекой-читальней, в которой
оказалось так неожиданно для меня много примечательных книг. Мне все
больше нравился этот городок за его чуть-чуть солоноватый воздух, который
веет в лицо, когда утром смотришь из окна на далекое море.
Сразу за городом начиналась степь. Из степи, уже выгоревшей на
солнце, двумя рядами своих каркасов тянулись к городу недостроенные дома.
Шумел и пыхтел паровозик на узкоколейке, таща платформы, груженные песком,
кирпичом, блоками. Подъезжали грузовые краны, регулируемые машинистом,
сидящим в будке, забирали блоки прямо с платформы на верхние этажи, а
рабочие, весело перекликаясь с машинистом и друг с другом, выкладывали в
высоте ряд за рядом полые блоки. А там, далеко в степи, поднималась к небу
остроугольная вышка и слышался резкий, пронзительный скрип лебедки.
Прошел день-другой. "Наверное, Думчев закончил свой конспект", -
подумал я.
И вот однажды под вечер я зашел к нему. Думчев стал говорить о Стране
Дремучих Трав, о ее замечательных обитателях, об их удивительных формах.
Он надеялся, что его наблюдения помогут ученым внести много нового в
технику.
- Все эти дни и ночи я обдумывал разные варианты конспекта, вернее -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг