- Некогда, - ответил я. - Вот универ закончу, тогда развернусь на
полную катушку. Стану богатым и знаменитым писателем. Третьим братом
Стругацким...
- Долго ждать, однако, - сочувственно заметила Таня.
- Подождем, куда нам торопиться?
Так, разговаривая, мы спустились на первый этаж. Зверевой и Корниловой
там не было.
- Ну и где они? - поинтересовался я.
- Были здесь. Наверное, в буфет пошли.
Таня задержалась у зеркала, а я не стал ее дожидаться и, заглянув в
книжный киоск, где не было ничего нового и интересного, вышел из универа.
В "предбаннике" и вправду висело яркое, с претензией на эстетичность,
объявление, зазывавшее комсомольцев филологического факультета на
отчетно-выборное собрание. До начала собрания оставалось чуть меньше двух
часов, так что нужно было ехать домой пообедать.
Правда, я так еще и не решил, идти мне на собрание или воздержаться от
бессмысленного убийства драгоценного времени.
2.
К пятнадцати часам я не успел, опоздал на полчаса. В последнее время в
нашем городе почему-то подозрительно часто стали выходить из строя
трамваи. Не иначе диверсия со стороны противников перестройки, гласности и
демократизации... Испортится один трамвай - и все движение застопорится на
неопределенное время. Горожане становятся заложниками научно-технического
прогресса. Самые терпеливые пассажиры уныло ждут, когда можно будет ехать
дальше. Другие нервничают, ругаются между собой и с водителем, словно от
него что-то может зависеть. И в конце концов, махнув рукой на все, идут
пешком. Или с равной долей успеха штурмуют автобусы и троллейбусы...
Когда я пришел на факультет, то думал, что собрание давно уже идет. И
не только идет, но и близится к концу.
Оказалось, что я не только не опоздал, но и пришел слишком рано - народ
только собирался. На первом этаже, перед входом в десятую аудиторию -
самую просторную и самую холодную на факультете - стояли столы, за
которыми сидели девушки-старшекурсницы. Оказалось, что, прежде чем войти в
"десятку", нужно зарегистрироваться. То есть отметиться.
Засвидетельствовать свою явку...
Изумленный таким нововведением (я хорошо помнил, что в прошлом году
обошлись без ненужной бюрократии), я подошел к столу, за которым
по-хозяйски расположилась Светлана Егоркина, студентка четвертого курса,
которая в этом году командовала нами в колхозе, и самым небрежным тоном,
на который был способен, поинтересовался:
- Где проходит регистрация прибывающих на съезд советов первых народных
депутатов?
- Кончай хохмить, - строго фыркнула на меня Светка. Видимо, она была не
в духе. - Ты на собрание?
- Что-то ты злая сегодня, - заметил я. - Муж, что ли бросил?
О муже я спросил просто так, чтобы посмеяться. Мужа у Егоркиной не было.
Пока не было... Однако по сведениям, поступавшим из источников,
заслуживающих доверия, свадьба Егоркиной была не за горами.
- Иди к черту, - дружески посоветовала мне Светлана. - В колхозе от
твоих шуточек никому покоя не было, и сейчас за свое...
- Так ведь за свое, а не за чужое, - сказал я. - И чем плохи мои шутки?
По-моему, смех продлевает жизнь.
- А кому-то сокращает, - попыталась подвести черту Светлана.
- Значит, я могу отсюда уйти? - спросил я.
- Можешь, - подтвердила Светлана. И добавила: - Только сначала запиши
фамилию, курс и группу. И поразборчивей.
Покончив с бюрократическими формальностями, я двинул в "десятку".
Аудитория была уже почти заполнена. На передних местах, ближе к
трибуне, чинно расположились старшекурсники. В центральных рядах компактно
сидело несколько девочек из 25-й группы - Танька Кедрина, Ленка Зверева,
Леночка Корнилова со своей неразлучной Мариной Федосеевой, Светка Шепилова
и Ленка Хрусталева. Все шесть что-то озабоченно строчили в общие тетради.
Наверное, списывали конспекты.
Проходы между рядами были уже заняты, так что протиснуться к 25-й
группе не представлялось возможным.
Но нет худа без добра. На "камчатке", уже оккупированной
первокурсниками, еще оставались свободные места. Я расположился с самого
края, поближе к двери, чтобы, когда надоест балаган, быстро слинять.
Рядом со мной сидела какая-то девушка с первого курса, читавшая
"Энеиду".
Впрочем, это было только мое предположение. С таким же успехом я мог
сказать, что она читала "Одиссею" или "Илиаду". Или любое другое
произведение, включенное в программу по античной литературе.
Преисполненный высокомерия к своей соседке (для меня античная
литература была давно уже пройденным этапом - на экзамене по "зарубежке" я
получил законную пятерку), я достал из дипломата прихваченный из дома
"Поселок"
Кира Булычева, новый роман любимого писателя-фантаста, с большим трудом
приобретенный в "Букинисте" через книгообмен, - и погрузился в чтение.
Динамически развивающийся сюжет настолько увлек мое внимание, что я не
услышал, как открыли комсомольское собрание. Когда я оторвался от книги,
то увидел, что за стоящим на высоком подиуме столом, покрытым традиционной
красной скатертью, восседало пять человек: ВЯК, Иннокентий Власович
Фоменко - декан факультета, три студентки-пятикурсницы. Перед ВЯКом стоял
графин с водой. Очевидно, он (ВЯК, а не графин, конечно) играл роль
председателя. Правое место рядом с ВЯКом пустовало. За обшарпанной
деревянной кафедрой с выцветшим советским гербом стояла секретарь
комсомольского бюро факультета и, не отрываясь от спасительной бумажки,
заупокойным голосом вещала: "мы добились определенных успехов...", "мы
провели целый ряд мероприятий...", "однако несмотря на определенные
успехи...", "отдельные недостатки не дают нам...", "мы будем и впредь
вести борьбу за перестройку...", "против негативных явлений в жизни
филологического факультета..." Словом, докладец был еще тот. Если бы в
аудитории в это время летали мухи, они наверняка бы сдохли. Очевидно, это
и был отчет о проделанной работе. И, что самое занимательное, мне
показалось, что он слово в слово повторял то, что мне (да, думаю, и не
только мне) приходилось слышать на школьных комсомольских собраниях.
Различие было несущественным: сейчас были добавлены всего два новых
слова - "перестройка" и "гласность". Но контекст, в котором употреблялись
эти два слова! У любого нормального человека - не филолога! - от
услышанного волосы мгновенно встали бы дыбом. Как вам такие перлы изящной
словесности:
"Мы все как один должны помогать партии двигать вперед перестройку,
бороться за демократизацию и гласность. Наша помощь партии должна
заключаться в отличной учебе и активной общественной работе на благо
страны. Студенты филфака должны взять на себя повышенные обязательства
сдавать сессию только на "хорошо" и "отлично". Отличной учебой студенты
будут крепить перестройку!"
Слушать такие высокоумные речи лично мне было смешно. А главное - до
зевоты скучно. И такого мнения придерживался не только я. Великолепный по
изяществу слога спич секретаря комсомольского бюро внимательно слушали
процентов десять аудитории - в основном те, кто не запасся заблаговременно
интересной книгой. Или кому не с кем было обсудить личные проблемы.
По всей видимости, именно обсуждением личных проблем и занимались
сейчас девушки из 25-й группы. Я хорошо видел, что Ленка Зверева что-то
рассказывает сидящей рядом с ней Леночке Корниловой и Маринке Федосеевой.
Вероятно, что-то смешное, потому что через короткие промежутки времени
Леночка и Маринка прыскали. Лицо Ленки Зверевой при этом оставалось
совершенно невозмутимым. Танька Кедрина о чем-то увлеченно беседовала со
своей подружкой Светкой Шепиловой. Ленка Хрусталева что-то писала.
Словом, все были при деле.
Наконец секретарь комсомольского бюро кончила читать свой доклад.
Вопреки моим ожиданиям, окончание доклада не было встречено бурными
продолжительными аплодисментами, переходящими в несмолкаемую овацию. В
аудитории раздался вздох облегчения - словно паровоз спустил пары.
Докладчица аккуратно сложила листочки своей шпаргалки и степенно сошла
с трибуны, заняв место во главе стола президиума, рядом с Кузькиным.
- Кто-нибудь хочет высказаться по существу вопроса? - спросил ВЯК, не
вставая.
Ответом ему было гнетущее молчание. Высказываться по существу вопроса
никому не хотелось. Большинству присутствующих хотелось поскорее завершить
это скучное мероприятие, именуемое комсомольским собранием, и заняться
куда более важными делами.
- Значит, прений по докладу открывать не будем, - резюмировал Кузькин.
- Тогда переходим ко второму вопросу повестки дня. Слово имеет...
- Погодите! - раздался звонкий девчоночий голос рядом со мной. Это была
первокурсница, читавшая что-то античное. - Я хочу сказать...
- Мы уже перешли ко второму вопросу, - торопливо заметил Кузькин,
которому, видимо, тоже хотелось поскорее все закончить.
- А я хочу сказать, что... - не унималась девушка.
- А этот как народ решит, - демократично прервал первокурсницу Кузькин,
справедливо полагая, что уставший народ будет целиком на его стороне.
Однако когда поставили вопрос на голосование, выяснилось, что народ не
оправдал ожиданий Кузькина, и слово первокурснице было предоставлено.
Кто мог знать в тот момент, что это решение перевернет жизнь всего
факультета!..
Девушка осторожно, стараясь не побеспокоить меня, протиснулась между
моим стулом и задним столом и вышла за дверь, покинув "десятку". Но не
навсегда. Спустя несколько секунд она снова оказалась в аудитории, войдя
через другую дверь, ближайшую к президиуму. И, быстро перебирая полными
длинными ногами, более чем наполовину открытыми мини-юбкой, подошла к
трибуне.
- Я хочу сказать вам вот о чем, - начала длинноногая первокурсница. - Я
сейчас на первом курсе... Я на факультете два месяца... И я думаю... То,
что нам сейчас прочитали по бумажке, нельзя воспринимать всерьез... Это не
отчет комсомольского бюро, это... Не знаю, как сказать...
- Не знаешь, так заткни фонтан, - крикнул кто-то с места.
- Тише, товарищи! - сказал Кузькин. - Продолжайте, - это относилось уже
к девушке.
- Да, я хочу сказать... Я здесь новый человек, учусь всего два месяца...
Но мне кажется... Не только мне... Нам кажется, что на факультете
отсутствуют нормальные человеческие отношения между студентами и
преподавателями... Здесь царит неприятная, душная атмосфера... А в докладе
говорится о сотрудничестве между администрацией и студентами... Но это
только на бумаге...
- Короче, Склифосовский, - снова раздался чей-то выкрик с места. Еще
кто-то оглушительно свистнул. Кузькин постучал карандашом по стакану с
водой.
- Продолжайте, - проговорил он, - если, конечно, вам есть что сказать.
- Мне есть что сказать, - резко бросила девушка, развернувшись всем
телом в сторону президиума. - Я вот что хочу сказать: с первого дня нам
твердят о перестройке. Но это только слова. Пустые слова. И в "Слове" тоже
одни слова. Но мы все видим, что у нас нет никакой перестройки! Филфак -
это застойное болото! Вот что я хотела сказать...
Закончив, девушка выскочила из-за трибуны, словно боялась, что за ней
погонятся, и стала пробираться на свое место через всю аудиторию. Видимо,
запамятовав от волнения, что путь на трибуну лежал у нее через коридор.
Впрочем, девушка не прогадала. Несколько рук протянулось ей навстречу,
и на все она ответила пожатием. Видимо, у нее были единомышленники... В
"десятке" поднялся шум, который, впрочем, никак не относился к
возмутительнице спокойствия. Все шумели, потому что надоело битый час
сидеть без движения и требовалась небольшая разрядка.
Девушка вернулась на свое место, сияя от радости. И снова ей пришлось
пожимать протянутые руки.
Она пожимала руки и улыбалась. Наверное, чувствовала себя триумфатором,
с победой вернувшимся в Рим.
А с "камчатки" неслось:
- Молодец, Наташка!
- Правильно сказала!
- Держись, мы с тобой!
Я придвинулся поближе к триумфаторше Наташе и язвительно сказал:
- За тобой прилетит черный воронок...
- В смысле? - вскинула она красивые брови и устремила на меня взор
голубых, как южное море, глаз. Красивая девушка, однако. Глаз, что ли, на
нее положить?
- О, святая простота! Думаешь, такие выступления здесь прощают?
- А что мне будет? - в морских глазах Наташи я заметил испуг.
- Расстреляют как врага народа. А потом лет через пятьдесят
реабилитируют.
Посмертно...
Девушка промолчала, и я не понял, как она отреагировала на мою подколку.
- Товарищи студенты! - поднял руку ВЯК, успокаивая шумевший зал. -
Внимание! То, что вы сейчас слышали, есть самая настоящая демагогия! -
последнее слово Кузькин произнес по слогам, отбивая ребром ладони по
столу. - И я думаю, не стоит всерьез рассматривать подобные заявления,
которые - я в этом уверен - как следует не обдуманы. Ибо как может судить
об университете человек, проучившийся здесь без году неделю? В данном
выступлении я вижу только одно: желание приобрести дешевый политический
авторитет. С чем я, секретарь партбюро, никак не могу согласиться!
- Она правильно говорила! - прозвенел фальцет за моей спиной. Я
обернулся.
Поверх стола примостился высокий худощавый парень с безобразной щетиной.
Точь-в-точь уголовник из детективных фильмов.
- Она права, и все об этом знают. Только все молчат...
- Я знаю только одно, проговорил Кузькин, - что на факультете
отвратительное положение с успеваемостью. Студенты разболтаны донельзя.
Почти половина студентов сдала прошлую сессию на "удовлетворительно". А
в ректорате с нас снимают стружку: "Почему на филологическом факультете
такое положение с успеваемостью? Кого вы готовите? Ваших выпускников нигде
не хотят брать на работу!" Вот что мы вынуждены слушать по вине студентов.
И это горькая правда. Мы выпускаем отвратительных специалистов.
Антиспециалистов. Некомпетентных молодых людей и девушек.
- А вы не подменяйте понятий, - не сдавался первокурсник с внешностью
уголовника. - Мы вам говорим, что на факультете царит застой. Болото. Идет
холодная война между кафедрами, от которой страдают студенты, которым нет
дела до ваших распрей.
- Молодой человек! - раздраженно проговорил Кузькин. - Вы зачем
поступали в университет? Учиться или заниматься разлагающей демагогией?
- Конечно, учиться, - спокойно, но твердо ответил первокурсник. - Но
для того, чтобы нормально учиться, нужны соответствующие условия. А их
здесь нет.
- Молодой человек! - повысил голос Кузькин. - Кстати, как ваше имя?
- Юрий Домбровский. Одиннадцатая группа.
Кузькин криво улыбнулся. Зал по-шмелиному загудел.
- Это не вы случайно написали "Факультет ненужных вещей"? - с издевкой
поинтересовалась какая-то девушка с пятого курса, сидевшая впереди меня.
Ее лицо было покрыто прыщами, что делало девушку похожей на
отвратительную жабу.
- На провокационные вопросы не отвечаю, - с достоинством парировал
Домбровский, чем вызвал у сидевших рядом бурный смех.
Сидевшие ближе к президиуму не слышали этого короткого диалога и потому
не поняли причину смеха. Кузькин грозно нахмурился и постучал карандашом
по графину, требуя тишины.
- Так вот, Юра, - сказал он. - Вы на факультете без году неделя, совсем
ничего не знаете, а уже пытаетесь насадить свои порядки.
- Я ничего не хочу насаждать, - спокойно, однако с достоинством ответил
Юрий. - Я хочу лишь обратить внимание на некий устоявшийся порядок вещей,
при котором студенты лишены элементарных человеческих прав, не говоря уже
о том, что преподаватели относятся к студентам как к людям второго сорта.
Первокурсники на "камчатке" ободряюще загудели.
- Молодец, Юрка! - крикнула девушка с вызывающе разукрашенным лицом,
которую для себя я уже окрестил Куртизанкой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг