предоставлю все это в ваше распоряжение.
- Очень хорошо, - сказал Мэнни. - А вы согласитесь взять на себя ревизию
всех дел Центрального Управления под моим непосредственным руководством?
Так началась официальная карьера Нэтти.
Работа была колоссальная: приходилось разбираться за двенадцать лет,
допрашивать сотни свидетелей, вести борьбу против хитрых и опытных
дельцов. Но задача облегчалась энергичной поддержкой со стороны низших
служащих: сочувствие их Нэтти быстро завоевал непреклонным
противодействием всяким попыткам свалить вину на стрелочника. Благодаря
этим союзникам, дело шло сравнительно быстро. Время от времени Нэтти
являлся к Мэнни с отчетом. В большой тюремной камере с несколькими столами
и полками, с массою книг и бумаг на них происходило короткое совещание.
Два человека понимали друг друга с полуслова. В несколько минут
подводились итоги, принимались ответственные решения.
Раз Нэтти пришлось делать подробный доклад о "рабочей политике"
Центрального Управления; о способах расхищения заработной платы, о тайных
циркулярах, которые предписывали директорам на местах, ввиду усиления
союзов, "усилить строгость, чтобы вызвать их на открытые выступления,
дающие законный повод к решительным мерам".
Когда Нэтти говорил об этом, он весь как-то изменился от глубоко
сдерживаемого негодования: голос его звучал глухо, выражение лица стало
суровым, глаза потемнели, между бровей появилась резкая складка.
Постороннего зрителя поразило бы в тот момент его сходство с Мэнни. Когда
Нэтти кончил, Мэнни, ходивший из угла в угол, вдруг сказал:
- Странно! Вы мне очень сильно кого-то напоминаете. Но кого? Может быть, я
встречал ваших родителей?
Нэтти удивленно взглянул на него.
- Не думаю... Впрочем, своего отца я и сам не знаю: мне никогда не хотели
назвать его. Это был какой-то богатый человек с высоким положением; он
бросил мою мать, даже не подозревая обо мне. А она простая работница из
Ливии; зовут ее Нэлла.
- Нэлла!
Это имя, как стон, вырвалось у Мэнни. Он побледнел и прислонился к стене.
Нэтти быстро спросил:
- Вы ее знаете?
- Я ваш отец, Нэтти!
- Отец?!
В этом слове было только холодное изумление. Лицо молодого человека вновь
стало суровым. Мэнни судорожно прижал руки к груди. С минуту продолжалось
молчание.
- Отец...
На этот раз в голосе слышалась задумчивость, усилие понять что-то.
Выражение Нэтти стало мягче, спокойнее.
- Я не знаю, что думать об этом. Я спрошу у моей матери, - медленно
произнес он.
- Я не знаю, что скажет вам Нэлла. Но вот что я могу сказать вам. Когда мы
с ней расставались, не было ни одного слова упрека с ее стороны. И когда я
был осужден, то раздался один голос протеста, это был ее голос, Нэтти.
Взгляд Нэтти сразу прояснился.
- Это правда. Я был там.
Вновь минута задумчивости. Потом молодой человек поднял голову и сделал
шаг по направлению к Мэнни.
- Я знаю, что скажет мама.
Он протянул руку Мэнни, и уже сдержанной лаской прозвучало еще раз
повторенное слово:
- Отец!
Часть третья
1. Две логики
Никакой внешней близости между двумя инженерами открытие родства не
вызвало. Мэнни всегда был замкнут, а долгое одиночество еще усилило
наружную его холодность; Нэтти был сдержан с ним из осторожности. Для всех
посторонних, с которыми им приходилось работать, они оставались
по-прежнему начальником и подчиненным. Новый оттенок взаимного интереса и
заботливости, появившийся в их отношениях, был заметен только им самим. Их
разговоры стали более продолжительными, но, как и раньше, имели деловой
характер. Долгое время оба старательно избегали высказываться по вопросам,
в которых чувствовали коренное расхождение своих взглядов.
Работа шла. Реформа Центрального Управления, вновь превращенного в простое
передаточное и справочное бюро, была выполнена уже настолько, что
дальнейшее участие Нэтти там не было необходимо, а главное не давало
достаточного поля для его знаний и талантов. Мэнни хотел поручить ему
объезды по местам в качестве полномочного высшего контролера. Но тут надо
было о многом столковаться. Это оказалось очень легким в пределах
технических вопросов и даже общих административно-финансовых и совершенно
иным, как только дело коснулось условий труда рабочих.
- Я предполагаю, - сказал Мэнни, - что вы захотите внести в эти условия
ряд новых улучшений. Я по существу не против и соглашусь, вероятно, на
многое, потому что, как показывает опыт, и энергия и качество труда
повышаются до известного предела вместе с увеличением платы и сокращением
рабочего времени. Но есть одно предварительное требование, которое я
ставлю своему полномочному представителю - ни в каком случае он не должен
вступать по этим вопросам в официальные сношения с рабочими союзами.
- На это я согласиться не могу, - спокойно ответил Нэтти.
Взгляд Мэнни омрачился.
- Я не совсем вас понимаю. Вы сочувствуете союзам, - это ваше бесспорное
право. Они ставят себе целью улучшение условий труда; вы могли бы теперь
сами многое для этого сделать. Но вы - должностное лицо и подчинены
определенным инструкциям. Узнать потребности и желание рабочих для вас
возможно и помимо союзов. Ни вы сами себя и никто другой вас не имел бы
основания упрекнуть, что вы достигаете своей цели, не нарушая дисциплины.
Ведь у вас нет никакого формального обязательства перед союзами.
- Обязательство - это слово вообще неподходящее там, где дело идет об
убеждениях, - сказал Нэтти. - Я социалист и ученик Ксармы. Для меня, как и
для него, рабочие организации действительные представители рабочего
класса, и только они одни. Я не просто сочувствую им, я идейно к ним
принадлежу, и отречься от них, хотя бы под прикрытием дисциплины, для меня
немыслимо.
- То, что вы говорите, кажется мне странным. Во всех наших деловых
разговорах я привык встречать у вас очень совершенную логику, точную и
строгую. Тут она вам как-то изменяет. Вы признаете союзы законными и даже
единственными представителями рабочих. Но сама очевидность говорит, что
это не так. Материально союзы заключают не большинство, а меньшинство
рабочих. Формально в договор найма вступают не они, а каждый рабочий в
отдельности. Откуда же тут привилегия союзов на представительство? Это -
то же самое, как если бы в государстве избирательное право было дано
только меньшинству населения, тогда как гражданские обязанности каждый в
полной мере несет сам за себя. Разве вы признали бы такое меньшинство
законным и единственным представительством народа? Разве вы, социалисты не
демократы?
- Вы были бы правы, если бы рабочий класс был случайным и разношерстным
собранием безразличных друг для друга людей, каким является современное
государство в его законах. Но рабочий класс вовсе не то. В чем основа и
сущность жизни работника? В его труде, не так ли? А в своем труде
существует ли он отдельно, сам по себе? Отнюдь нет. Если бы его вырвать из
великого сотрудничества миллионов людей и цепи поколений, он сразу
превратился бы в ничто. Исчезла бы и самая задача труда и рабочая сила. Те
цели, которые теперь ставятся усилиям человека, все таковы, что
предполагают уже сотрудничество в гигантских размерах - проводить железную
дорогу, канал, строить машину, производить массу пряжи или ткани, добывать
горы угля; какой смысл имело бы все это, если бы дело шло об отдельном
работнике без тех, с которыми сообща он выполняет такие колоссальные
задачи, и без тех, для кого они выполняются? А его рабочая сила, - чего
она стоит без орудий, без технического знания, без тех жизненных средств,
которыми она поддерживается? Орудия сделаны другими работниками, это их
прошлый труд, который входит в поток живого труда, бесконечно усиливая его
могущество. Знания накоплены жизнью предыдущих поколений, это их трудовой
опыт, который стал основным и необходимым орудием всякой работы. Пища,
одежда, жилище создаются для работника другими, ему подобными, которых он
даже не знает. Отнимите все это, что от него останется? Как рабочий он
существует, он реален только в сотрудничестве, в трудовом единении
бесчисленных человеческих личностей, живых и мертвых.
- Очень хорошо. Разделение труда, обмен услуг вещи несомненные, важные. Но
они, как показывают факты, вполне возможны и без рабочих организаций.
Каким же логическим путем получился ваш вывод?
- Путем различения того, что сознательно и что бессознательно. Назовете ли
вы человеком, в действительном смысле этого слова, существо, не сознающее
себя самого, своего отношения к другим людям, своего места в природе?
Пусть у него есть человеческий образ; но к человечеству оно все-таки еще
не будет принадлежать. Так и для меня еще не принадлежит к рабочему классу
работник, который не сознает того, что есть его сущность, как работника:
своей неразрывной связи с другими, ему подобными, своего места в системе
труда, в обществе. Но если он понимает или хотя бы чувствует все это, - он
неизбежно объединяется с другими работниками. Если он может и предпочитает
жить только сам за себя, жизнью мнимо-отдельной, мнимо-самостоятельной
единицы, то он, как работник, существо не сознательное, не член и не
представитель своего класса, хотя бы таких, как он, было подавляющее
большинство.
- А не софизм ли все это? Рабочий объединен с другими в труде. Прекрасно.
Но рабочие союзы как раз таким объединением и не занимаются: оно
устраивается помимо них. Занимаются же они, главным образом, условиями
найма; а теперь еще начинают заниматься политическими вопросами. Между тем
и в договоре найма и в своей роли гражданина рабочий остается сам по себе:
для себя лично получает заработную плату, по своим личным убеждениям
подает голос на выборах. Где же логическая связь между единством труда и
тем значением, которое для вас имеют союзы?
- Эта связь лежит в логике жизни, в логике сознания, которое стремится
сделать жизнь цельной и стройной. Единство труда, которое дается
работникам извне, которое для них устраивается другими, есть еще только
механическое, бессознательное единство, вроде того, которое связывает
части сложной машины. С пластинками и винтиками машины не считаются, - их
только считают. Таково отношение господствующих классов к рабочим; оно
законно и справедливо, пока рабочий живет сам за себя и для себя; ибо
тогда он бессилен. Сила человека - в его последовательности и верности
себе, в соответствии всех сторон его жизни: его труда, его мысли, его
отношений к другим людям. Если работник в труде составляет одно со всеми
работниками, а в отношениях к нанимателям и государству, в остальной
практике жизни и в мышлении отделяет себя от них, то у него нет единого
принципа, нет сознания своей сущности, нет сознания самой
действительности. Ибо вовсе неверно, будто он сам за себя имеет дело с
нанимателем, сам себя определяет в политике. Условия труда, которые будут
ему поставлены и которые он должен будет принять, зависят всецело от того,
больше или меньше других работников конкурирует с ним и каковы они по
своему уровню привычек, по интеллигентности и по энергии в борьбе за свои
интересы. В политике, где борются коллективные силы, создавая сложнейшие
соотношения, он не может разобраться индивидуально; и если он не сделает
этого в единении с другими работниками, то он - игрушка случайной
агитации, лживых обещаний, мелких и нередко враждебных его интересам
влияний. Он материал для воздействий, орудие для чужих целей, а не
сознательное существо.
- И все-таки из этого никак не получается, чтобы союзное меньшинство было
законным представителем внесоюзного большинства!
- Я и не говорил этого. Сознательное меньшинство представитель не
бессознательного большинства, а _целого_, представитель класса. Так и
человек вообще - не представитель _остальных_ организмов нашей планеты, но
он в полной мере представитель _жизни_ на ней, потому что в нем эта жизнь
пришла к сознанию себя.
- Я пробую сейчас применить ваши соображения к себе, - насмешливо заметил
Мэнни, - и вывод получается для меня самый печальный. Я, несомненно,
ничего не мог бы сделать без тех миллионов работников, руками которых
выполняются мои планы. Но у меня нет ни малейшего желания объединяться с
ними, скорее, наоборот, я склонен противополагать себя им. Следовательно,
я - как нельзя более бессознательное существо. Это лестно!
Нэтти засмеялся.
- Вы обладаете _иным_ сознанием, и в своем роде очень совершенным. Это -
сознание того класса, который предшествовал пролетариату, который проложил
ему путь и продолжает по-своему, правда, без особенной мягкости,
воспитывать его. Тот класс шел вперед через борьбу человека с человеком,
через войну всех против всех; и он не мог иначе: историческая задача
состояла в том, чтобы создать человеческую _личность_, существо активное и
полное веры в себя, чтобы выделить ее из человеческого стада феодальной
эпохи. Но это сделано; и в рабочем классе воплощается уже другая задача.
Дело идет о том, чтобы собрать эти активные атомы, связать их высшей
связью, их стихийно-противоречивое сотрудничество сделать гармонически
стройным, слить их в едином разумном организме человечества. Таков смысл
нового сознания, начало которого в рабочих организациях.
- Берегитесь, вы впадаете в опасную метафизику. Для вас эти классы, это
будущее человечество уже стали настоящими живыми существами, с особой,
фантастической жизнью...
- Почему фантастической? Она реальна, она гораздо шире и сложнее, чем
простая груда личных жизней, чем хаос разрозненных сознаний. А понятие о
живом существе изменяется, оно различно в разные эпохи. Если бы нашим
предкам, даже самым ученым, несколько сот лет назад сказали, что человек
есть колония из 50-100 триллионов неуловимо малых живых существ, разве это
не показалось бы самой странной метафизикой?
- И в такие существа, подобные клеткам, вы хотите, по-видимому, превратить
человеческие личности?
- Нет, этого мы не хотим. Клетки организма не сознают того целого, к
которому принадлежат; скорее с ними сходен поэтому современный тип
личности. Мы же стремимся именно к тому, чтобы человек вполне сознал себя
как элемент великого трудового целого.
Мэнни встал и несколько минут молча ходил по комнате; затем остановился и
сказал:
- Очевидно, что такое обсуждение ни к чему нас не приведет. Как же нам
поступить? Согласитесь ли вы разделить полномочия с другим помощником так,
чтобы вам принадлежал весь технический контроль, а ему административный?
Он несколько тревожно взглянул на собеседника.
- Очень охотно, - отвечал тот, - это всего удобнее.
- Благодарю вас, - произнес Мэнни. - Я опасался отказа.
- Напрасно, - возразил Нэтти. - Административные полномочия поставили бы
меня в трудное, скользкое положение. Быть официальным представителем одной
стороны и по всем симпатиям, по всем интересам принадлежать к другой
стороне, это - такая двойственность, при которой нелегко, может быть, даже
невозможно сохранить равновесие. Быть верным себе, удержать ясную
цельность сознания - для этого надо избегать противоречивых ролей.
Мэнни задумался и после короткого молчания сказал:
- Вы последовательны в вашей своеобразной логике; этого за вами отрицать
нельзя.
3. Глубже и глубже
Поездка Нэтти вышла продолжительнее, чем предполагалась. Он уехал в начале
осени, а вернулся уже весной - через год по земному счету. Ошибки и
беспорядок, внесенные в технику работ за эпоху управления хищников,
оказалось не так легко исправить, как думали сначала новые руководители.
Хотя Нэтти за время путешествия присылал точные, сжатые доклады о том, что
он нашел на местах и что предпринял, но ему пришлось дать еще подробный
словесный отчет, который занял у них с Мэнни не один день. Эти долгие
беседы часто отклонялись от чисто деловых вопросов, превращались в обмен
мыслями, оценками, отдаленными планами. Разлука словно сблизила отца с
сыном, ослабив их взаимную сдержанность; так нередко бывает между
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг